Символ Веры (СИ) - Николаев Игорь Игоревич - Страница 13

- Ибо Господь справедлив, но гневен, - голос понтифика упал до шепота, прорезающего гул беснующейся стихии. – И кто встает против Его наместника на земле, тот отрицает Отца нашего на небе. И если ты не боишься наказания при жизни, так убоись возмездия посмертного!

Фридрих вытянул вперед дрожащие руки. Длинные пальцы словно вытянулись, удлинились, будто и не человеку принадлежали, но вампиру. Казалось, что император вот-вот вцепится в горло старому понтифику и задушит несчастного. Но бессильные руки императора упали, как плети, повиснув вдоль туловища.

Вторая молния полыхнула небесным огнем, фиолетово-красным, одновременно и сгущая тьму, и рассеивая ее. Замогильный алый свет прыгнул, заплясал в зрачках короля, усугубляя его сходство с нежитью. Однако папа не дрогнул ни душой, ни телом, и владыка Германии, император Священной Римской империи – уступил той воле, что стоит превыше мирской и человеческой.

- На колени, - повторил Григорий. И король медленно склонился, судорожными, дергаными движениями, обуреваемый страхом и растерянностью, ибо не привык уступать ни единой живой душе.

- Восславим же Господа нашего! - воскликнул понтифик, раскидывая руки в стороны и закинув голову, молясь, обращаясь к самому небу. Третья молния словно зажгла разом все низкие, сумрачные тучи, воспламенила их гроздьями праведного гнева. Но даже сквозь оглушительный гром были слышны пронзительные слова Григория. Фридрих Гогенштауфен в ужасе пал ниц, цепляясь за каменные плиты, как будто хотел скрыться от Божьего гнева, зарыться вглубь, как настоящий вампир.

- Confracta est superbia! Сломлена гордыня! - возвестил папа. – Ибо …

Небеса вздрогнули, смешались кривыми полосами и рассыпались, тая серыми осколками. Со звуком тоже происходило нечто неправильное, неестественное. Вой мятущегося ветра глох, звенел тусклыми колокольчиками и умирал. Божественная сила более не струилась по кончикам пальцев князя Церкви. Все вокруг становилось зыбким, нереальным.

- Брат Гильермо... Брат Гильермо...

Голос назойливо бился в уши, исходя со всех сторон одновременно. Но это был явно не божественный глас, а скорее брюзгливое ворчание. И при чем здесь какой-то «Гильермо»? Его имя - Григорий IX, сто семьдесят восьмой понтифик, победитель еретика и отступника Фридриха, учредитель инквизиции, благословитель нищенствующих орденов...

- Леон...

А понтифик словно поднимался вверх из глубокого колодца, пытался сбросить вяжущие путы - и не мог. Где-то там, вдалеке светился бледно-желтый кружок, как олицетворение спасения и освобождения. Но добраться до спасительного сияния казалось совершенно невозможным.

- Брат Гильермо, черт тебя побери!

Он проснулся, теперь уже окончательно. Не папа и не победитель владык мирских, но смиренный брат Гильермо, монах-доминиканец сорока восьми лет от роду, из скромной обители, что расположена близ тех мест, где сходятся границы Германии, Франции и Швейцарии.

Монах встрепенулся, ошалело посмотрел вокруг и чуть не упал с удобного деревянного кресла. Маленькая керосиновая лампа казалась невыносимо яркой и резала глаза, как молния из сна. В ее свете страницы раскрытой на пюпитре книги казались темно-желтыми, а буквы - черными букашками, ведущими геометрически строгие хороводы.

- Брат Гильермо, нехорошо вводить в грех собратьев, - трагическим шепотом воззвал старенький настоятель-приор, набожно крестясь и всматриваясь в низкий потолок, словно там можно было обрести божественное откровение. Или хотя бы прощение за невзначай вырвавшееся крепкое словцо кое, как известно, есть добровольно отверстые ворота для дьявола.

- Грех, простите... - Гильермо все еще пребывал на узкой грани, что отделяет сон от яви и, хотя уже склонялся к миру людей, а не грез, но все еще плохо понимал, что происходит вокруг.

- Вам следовало бы уделять больше внимания молитвам, а не этому! - возопил приор, потрясая схваченной с пюпитра книгой. На темно-коричневой обложке отчетливо читалось название «Guerre de l'Empereur et le Pape. 1229 - 1241»^[4]

Хотя старый упитанный монах не закончил фразу казалось очевидным, что он глубоко не одобряет ознакомления с мирскими текстами, пусть даже на вполне богоугодные темы.

- Простите, - повторил Гильермо и осенил себя крестом. - Я решил почитать немного после повечерия и молитвы... и заснул...

Ему захотелось добавить «и немудрено», потому что монастырская библиотека была маленькой - под стать самой обители, но дивно уютной. Тринадцать монахов и столько же послушников могли приобщиться не только лишь к душеспасительным текстам, но и к хорошей подборке исторической литературы, составленной по образцу лучших французских и немецких «collection de livres». Однако незадачливый чтец воздержался от сего комментария, ибо здраво рассудил, что «non tempus aut locum» - не время и не место.

Тем более, что, пребывая в душевном расстройстве приор иногда совершал скоропалительные действия. И вполне мог вспомнить, что среди книг сокрыт маленький радиоприемник с приводом от ручного маховика - вещь не запрещенная явно, однако весьма предосудительная. А собратья не будут благодарны Гильермо, если из-за него они более не смогут потакать малой слабости и узнавать, что происходит в мире... Особенно сейчас, когда понтифик Пий XI намерен произнести проповедь о неверии как «Petra scandali», сиречь камне преткновения современного мира. И говорят, что все это будет происходить в радиоэфире...

- Идите, скорее идите за мной, - торопливо приказал приор, подхватывая лампу. - Вас ждут.

- Меня? - не понял Гильермо. За много лет, посвященных служению Богу и Ordo fratrum praedicatorum - Ордену братьев-проповедников - он привык, что старый приор есть высшая власть, с коей приходится иметь дело скромным братьям. Конечно, где-то есть провинциальный приор, то есть глава провинции - объединения нескольких монастырей, а еще выше - генерал и прокурор Ордена, но кто их видел?.. Столь высокие персоны далеки, словно какой-нибудь Франсуа IV, он же король Луизианы, герцог Акадии, маркиз Квебека и прочая, и прочая...

Чтобы настолько взволновать брата Арнольда, настоятеля монастыря и заставить всегда степенного, довольного служителя церкви метаться испуганной курицей - для этого следовало произойти чему-то крайне странному. Необычному.

Гильермо устыдился недостойных мыслей, в особенности сравнения настоятеля с курицей. Поправил монашеский хабит - белого цвета, как и положено по уставу, однако изрядно поношенный и по совести говоря не столько белый, сколько однотонно-серый из-за почтенного возраста и многократной стирки. Пропустил меж пальцев крупные можжевеловые четки, отполированные четвертью века службы до зеркального блеска. Это прикосновение вернуло монаху душевное равновесие.

- Я готов, - мирно и спокойно ответствовал Гильермо. - Но кто призывает меня?

- Beata stultica, блаженная глупость! - нетерпеливо отозвался настоятель, всплеснув руками. - Тот, кто имеет право звать и не любит ждать! Поспешите! Кардинал Морхауз посетил нас нынче...

- Кардинал? – прошептал Гильермо и почувствовал, как ноги слабеют и наливаются предательской слабостью. Вот сейчас он понял, отчего так всполошен добрый приор обители…

Пока приор вел Гильермо к скрипторию (который давно превратился в подобие комнаты для особо важных гостей), он бегло просветил монаха относительно сути происходящего.

Кардинал слыл весьма современным человеком, не чуждавшимся веяний времени и технического прогресса. Однако в одном отношении Морхауз оставался безнадежно консервативным. Из всех возможностей для путешествий он признавал исключительно свой «Späher-Skarabäus», автомобиль, сделанный по специальному заказу, преподнесённый Ватикану германскими промышленниками - тех из них, что продолжали оставаться верными Святой Матери-Церкви своих предков. Это был настоящий домик на колесах в котором не имелось разве что ванны. Кардиналу приходилось много ездить по Центральной и Северной Европе, улаживая многочисленные дела Ордена и Престола, поэтому «Späher» проводил в пути гораздо больше времени, чем в гараже.