Последнее звено - Каплан Виталий Маркович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/84
• Следующая

– Ну, что звал? – Голосу я постарался придать максимально возможную степень недовольства. Меня – будить?!

– Разговор есть, – чуть слышно прошептал Душан. – Хочу попросить тебя об одной услуге. Может, и согласишься…

– Что за дела-то? – Мне по-прежнему хотелось спать.

– Дела-то большие, – невидимо усмехнулся он. – Ты ведь ничего про меня не знаешь, так?

– Ну, так… Знаю, что македонец, так это все знают…

– Значит, слушай. Я ведь как сюда попал-то… Я душегубом-то не был, не грабил никого. Лазняк я. Знаешь, кто такие лазняки?

В животе у меня сделалось ужасно холодно, и зябкой волной охватило голову. Никогда не увлекался рыбалкой, но думаю, так же себя чувствует парнишка с удочкой, на которую поймался огромный, в человеческий рост, сом. Тут ведь еще вопрос, кто кого в итоге вытянет.

– Знаю. Рассказывали мне про лазняков…

– Повязали нас четыре года назад сыскуны приказные… Долго в подвалах держали, все про дырку дознавались… Ну и потом кого куда… Меня вот тоже продавать повезли, да тут уж Лукич в войско взял… – Он мялся и жался, и видно по нему было, что не знает мужик, как подступиться к главному.

– Все это, конечно, ужасно интересно… – я нарочито громко зевнул.

– Погоди, дослушай. Жена у меня есть, на сносях была, когда засыпалась наша артель. Но только никто не знал о нас с ней… не записались мы… По линиям получалось, что нельзя нам с ней быть… в полисофосе ей так нагадали… Ну а у нас же любовь от земли до неба, все дела… Короче, я к ней в деревню тайком бегал по ночам… Ну вот… – он судорожно вздохнул и наконец решился: – Захоронка у меня есть… Кое-что припрятал… и товар кой-какой иношарный, и с каждой ходки я треть серебра откладывал. Ну вот… Никто не знает про это… Я это неподалеку от нашей дырки укрыл…

– А мне ты зачем рассказываешь? – задал я резонный вопрос. В самом деле – вот так запросто, первому встречному…

– А затем, – твердо сказал он. – Смерть я свою чую. Эта весна уж последняя. Не знаю как… Но у нас в роду все это умели… Будто дыхание какое-то за левым ухом… не знаю, не могу словами разъяснить. Как уж выйдет, не знаю. Может, стрела степняковая, может, хворь какая, а может, и от своих… Чего гадать… Не то важно как. Важно, что будет это… Помру я. А ты будешь жить. Вот и прошу – как служба твоя кончится, ты мою захоронку разыщи. Половину себе возьми, а половину ей отдай, Людке моей… Дитю-то к той поре уже четырнадцать стукнет… пригодится. Я тебе все растолкую, где да что…

Ну ни фига себе камнем по темечку! Живой лазняк рядом! И о чем мы говорим? Про какие-то клады, какую-то Людку! Нет чтобы о самом главном… Впрочем, для Душана это и есть самое главное.

– Да, веселые дела, – протянул я. – Слушай, а чего ты меня-то выбрал? Вон ребят сколько… Ты здесь три года служишь, многих знаешь в сто раз лучше меня… Многие куда раньше меня освободятся…

– Вот именно потому, что знаю, – вздохнул Душан. – Ребята, спору нет, хорошие, в бой с ними идти можно, там не подведут… А вот когда такое богатство в руки… Кто-то просто побоится линию свою в нежданное счастье всколыхнуть, знает, что болью потом аукнется. Кто-то, наоборот, все себе заграбастает, о Людке и не вспомнит. Кто-то уж больно честный, все выкопает да властям снесет, потому как закон такой есть о кладах. Если что зарыто на княжеской земле – то князю две трети. Если же на земле, которая владельцу принадлежит, – так половина на половину. Там, где я схоронил, земля ничейная, а значит – княжеская.

– И что же, я какой-то особенный? Не побоюсь, не присвою, не сдам?

– Есть в тебе что-то, – подтвердил Душан. – Особинка какая-то. Не знаю, как ты сам тут оказался, но чувствую, сделаешь как надо. Там немалое богатство. Половины тебе хватит и дом в городе поставить, и лавку какую завести, и еще на черный день останется…

Он упрямо толковал мне про деньги, а интересовало меня одно – дыра. Которая неподалеку.

– Слушай, Душан, а как ты вообще лазняком-то стал? Мне рассказывали, что дело это семейное, чужих не берут… Выходит, родители твои…

– Погибли мои родители, когда мне еще двух лет не было, – сухо ответил Душан. – Зимой по озеру на санях ехали… Обломился лед… Меня сразу в приют детский… а оттуда через месяц человек взял… Вот он-то как раз лазняк потомственный. Сынишка у него был, одних лет со мной. Хворь унесла. Вот и взял сироту, чтобы было кому дело семейное передать. Я и не знал, что не родной, до шестнадцати лет… Имя-то мне то еще оставили, македонское. Имя ж от человека отрывать нельзя, даже от мальца неразумного. Иначе – ударит беда.

– А со скольких лет ты в шары ходить начал?

– Да уже с десяти к работе приучать стали. Показали дыру, растолковали все… И начали на ходки брать. Проку-то от меня, положим, немного было, малец что унесет? Мелочь разве какую… Но чтоб учился… Думаешь, наше дело простое, сходил туда, нахватал вещей, да и обратно?

– Не думаю. Мне рассказывали, как оно рискованно. Гибнут люди в дырах…

– И это тоже, – кивнул Душан. – Но не только это. Сам прикинь – вот пришел ты в чужой шар. Там совсем другая жизнь, другая речь… Как объясниться? Как за местного сойти? Как разобраться, какие товары тамошние у нас хорошо пойдут? На все ж сколько времени надо! А со временем тяжко… нельзя там надолго оставаться. Дыра – она же капризная. Может свернуться, может с известного тебе места уйти… И застрянешь в том шаре навсегда. Дядька мой, ну, по отцу приемному, так вот остался… вместе с отцом пошли, а дядька задержался по какому-то делу… И все… Отец потом ходил туда, искал…

– Слушай, – стараясь выглядеть праздно любопытствующим, спросил я, – а вот эта ваша дыра, она в один и тот же шар ведет? Или когда в один, когда в другой?

– О, тут большое искусство, – невидимо усмехнулся Душан, – понять, в какой шар выйдешь. Вот понимаешь, есть шары, а есть дыры. Представь, лежат на земле яблоки… а сверху на них прутик положен. Яблоки – это шары, прутик – дыра. Прутик разной длины может быть. Может двух яблок коснуться, может трех, четырех… Значит, надо знать места на прутике… в дыре то есть… откуда в какой шар выйдешь. А еще ветер может подняться, прутик покрутить, и он с одного шара на другой перекинется… может и обратно вернуться… надо только чуять когда.

– Сложная наука… – протянул я.

– А то, – согласился он. – Оттого столько наших и гибнет. Прикинь – опытных, хожалых… Но у нас дырка еще ничего, почти спокойная. Чаще всего в два хороших шара ведет, но бывает, что только в плохой открывается. В плохом – болото страшное, непролазная топь, комарье свирепое тучами. И до ближайшего поселка полдня ходьбы, шестом дорогу пробуешь, зазевался – и бултых… А в поселке том особо ничем и не поживишься. Мало того, местные какие-то странные… побить могут просто так. Речь у них непонятная, разбираться в ней некогда.

– А хорошие шары? – перебил я.

– В хорошие чаще ходили… Который ближний – там жарко, зелень всякая странная из земли прет. Город там неподалеку, базар. Хорошо, людей разных много, одежды пестрые… Языков тоже много всяких, никто тебя не спрашивает откуда, бумаг не требует… Ходи, покупай, чего хочешь. Тут и язык не особо нужен. Зашел в лавку, тыкнул пальцем, сказал: «Къя дам хэ?» – ну и платишь, и берешь…

– Постой, – сообразил я, – а деньги тамошние откуда? Вы же не гривнами княжеской чеканки платите?

– Само собой… Есть там и знакомства, и золото с серебром нам меняют. Конечно, не по-честному, дерут свою лишку, но нам и так хватает. И на товар, и местной страже сунуть, если приставать станет.

– А второй шар?

– Второй – он дальний. Это до самого конца не сворачивая. Шар тоже неплох. Во-первых, там речь чуток на нашу, словенскую, похожа, понять кое-как можно. Во-вторых, нужных товаров полно… Отец рассказывал, раньше там хуже было, а когда я ходить начал, уже полное изобилие… глаза разбегаются… В-третьих, дыра в самом городе открывается… Правда, и опаснее там. Стража ни за что прицепиться может, бумаги требовать, разрешения какие-то… Хорошо еще, если деньгами откупишься, а то и искалечить могут… Зверолюдства там полно… Учения, видать, не знают, линии свои не блюдут… Правда, у нас там тоже есть местные, прикормленные. Эти и деньги меняют, и сами для нас нужный товар берут, по лавкам и базарам можно и не ходить.

• Предыдущая
• 48/84
• Следующая