Чертополох. Лесовичка - Шихарева Варвара - Страница 44

— Я почувствовал прикосновение… Запах… Чужие — не твои! — Ирко шумно вздохнул. — Теперь ты знаешь, что я такое, Эрка… Но я никогда не оборачивался… И не убивал никого — ни я, ни отец… Люди врут!!! — В голосе Ирко почувствовалось нешуточное отчаяние, и я, подняв голову, посмотрела ему в глаза. Они оказались единственным, что так и не изменилось — всё то же тонущее в меду солнце, только теперь они были полны неизбывной болью…

— Я уже давно обо всём догадалась, Ирко. — Стараясь успокоить мужа, я провела ладонью по его руке. — Но я верю лишь тому, что вижу, а не досужим байкам и всегда буду рядом с тобой.

Но Ирко на мои увещевания лишь шумно вздохнул.

— Всё равно ничего нельзя было говорить Кветке. Она проболтается, и тогда сюда придут! Отец говорил — а он жил очень долго и видел многое, — что при облавах никого не щадили. Сельчане придут за тобою и Мали, а я… — Ирко попытался приподняться, опираясь на локти, но уже в следующий миг повалился на подушки, с горечью прошептав: — Я даже встать не могу! Не то чтобы защитить…

— Ш-ш-ш… Тише… — Увидев, как из-за движения мужа на бинтах снова выступила кровь, я, поднявшись с колен, присела на постель, и, обняв Ирко за плечи, зашептала ему на ухо: — Зря ты так про Кветку — она нас не выдаст. Наоборот, поможет любопытных отвадить, так что не беспокойся об этом, а выздоравливай…

Муж тяжело вздохнул.

— Эрка… Всё равно нам теперь житья не будет! Рано или поздно кто-нибудь догадается… Я не за себя боюсь. За тебя с дочкой…

Я же на эти слова ответила Ирко тем, что лишь сильнее прижалась к его плечу.

— Значит, мы уйдём отсюда. Подадимся в Скрул или Вайлар. Как только силы к тебе вернутся, так и отправимся в дорогу…

— Ох, Эрка… — Муж слабо огладил меня по голове, по косам… Задумчиво произнёс: — Отец говорил, что в Скруле сами князья — бэры, а потому такие, как мы, могут жить в тамошних лесах спокойнее, чем здесь. Только Скрул не близко… Да и как добираться туда будем, если мне на глаза людям казаться нельзя?..

— Что-нибудь придумаем. Но сперва тебе выздороветь надо… — Смекнув, что смогла, пусть и ненадолго, перевести тревоги и страхи мужа в другое русло, я, поцеловав Ирко, встала с кровати. — Ты, верно, голодный, а Кветка тебе гостинцев передала. Сейчас принесу…

Вот так и началась эта отчаянная игра, в которой ставкой являлась жизнь Ирко, а может, и моя тоже. Кветка раззвенела всей Поляне, что муж мой страшно изранен и очень плох. Лишь Седобородому известно — выживет ли… Этого хватило, чтобы отвадить от моего порога большую часть любопытных, ну а Мареку, для которого такая новость могла стать поводом для того, чтобы прийти и помочь, Кветка рассказала немного другое. Дескать, Ирко в сознании, но изуродован и потому не хочет пока никого видеть. А зачем идти наперекор больному и тревожить его?..

Ту же самую ложь я озвучила Роско. Выселковец, правда, оказался не столь легковерен, как Марек, — в его взглядах мне чудились сомнения и тревога, но свои мысли Роско предпочёл держать при себе, а мне и этого было довольно, да и с Ирко хватало забот.

Каждую ночь муж пытался справиться с вышедшим из подчинения даром и вернуть себе человеческий облик, но все его мучения приводили лишь к тому, что от тщетных усилий и резких движений его раны открывались и начинали сильно кровоточить, а крохи с трудом накопленных сил расходовались без остатка. Меняя повязки, я умоляла Ирко угомониться и обождать с попытками обращения, но он лишь упрямо мотал головой: страх за меня и дочку был сильнее и моих доводов, и моих слёз… И в конечном итоге оборот всё же произошёл — только совсем не в ту сторону.

…Я как раз закончила кормить кур и, выйдя во двор, нос к носу столкнулась с мнущимся у порога моей хаты Лушеком. Мне после всего, что произошло, на него смотреть не хотелось, а теперь — из-за его виновато-испуганных, словно бы бегающих из стороны в сторону взглядов — селянин и вовсе стал противен. Тем не менее я холодно его поприветствовала и спросила, что за нужда привела его к моему порогу.

От моих слов Лушек, казалось, засмущался ещё больше, но всё же пробормотал, что ему надо со мною поговорить. Я же, понимая, что держа нежданного гостя на пороге, лишь навлеку ненужные подозрения, пригласила его в хату. Правда, оказавшись в доме, ни присесть, ни выпить я Лушеку не предложила — скрывать своё отношение к предавшим мужа попутчикам я не собиралась.

— Ну, что тебе надобно? — Я, встав у стола, скрестила руки на груди, а Лушек, отведя глаза, уныло забубнил:

— Эрка, ты же знаешь, у меня Ивка вот-вот разродится, а беременной бабе всюду ужасы видятся. Вот и Ивка моя беспокоится, как бы из-за твоих слов для ребёночка беды не случилось… Ты ведь такого на площади наговорила…

— А о том, что с Ирко по вашей вине случилось, твоя Ивка не беспокоится?! — После таких слов моё неприятие тут же сменилось злобой, но я всё же пыталась сдержаться. — Чтоб страхами попусту не изводилась, пусть мяту и белый корень пьёт да про молитвы Малике не забывает. Это полезней, чем врагов по округе искать!..

Лушек нахмурился и подступил ближе.

— Мяту, значит, пить… А ты знаешь, что у Радко с того вечера конь охромел и никакое лечение не помогает — думаешь, я не соображаю, чьих рук это дело?!!

Но я, поняв, в чём меня пытаются обвинить, лишь гордо распрямилась.

— Ты, Лушек, верно, белены объелся. Моя единственная забота — мужа выходить, а ни до тебя, ни до Радко мне дела нет. Сами со своими страхами да совестью разбирайтесь!..

— Ведьма! — Широко размахнувшись, Лушек, шагнув вперёд, попытался засыпать мне глаза солью, которую, по всей видимости, уже давно держал наготове. Я, прикрывая ладонью глаза, со слабым вскриком шарахнулась вбок и в сторону. Лушек кинулся было за мной, но в следующий миг замер на месте, словно гвоздями приколоченный, потому что из спальни Ирко донёсся низкий, похожий на рокот грома, рык!

А ещё через мгновение в комнату ворвался огромный медведь. Удар широкой лапы отшвырнул меня в угол, да так неудачно, что я, упав, ударилась затылком. И сомлела, но даже окутавшая меня чернота не смогла погасить страшный, полный ужаса вопль Лушека…

Очнулась я от того, что какой-то зверь, жарко и шумно дыша, старательно вылизывал мне лицо. С трудом открыв глаза, я увидела прямо перед собою медвежью морду…

— Ирко… — Я осторожно коснулась пальцами покрытых бурым мехом ушей, и медведь, виновато мигнув золотисто-карими глазами, покаянно склонил свою большую голову…

— Ты убил его?.. — Я с трудом приподнялась, села. Голова сильно кружилась, к горлу подкатывала тошнота — по всему было ясно, что затылком я приложилась крепко… Ирко… Вернее, теперь уже Ирко-медведь, вновь тяжело и жарко вздохнул и, отступив на несколько шагов, сделал вид, точно сгребает передними лапами листья…

— Что ты хочешь сказать?.. — Из-за головокружения думалось как-то совсем плохо, а медведь, ещё раз торопливо повторив свои движения, направился к выходу.

— Подожди, Ирко! Не уходи! — Увы, мои слова привели лишь к тому, что медведь, бросив на меня ещё один виноватый взгляд, поспешил исчезнуть за полуоткрытой дверью. Я, опираясь рукою о стену, с трудом встала. Осмотрелась… О нашей с Лушеком ссоре напоминала лишь рассыпанная по столу и полу соль. Крови нигде не было…

Не было её и во дворе — лишь широкая полоса, точно мешок волокли, шла от крыльца в сторону леса. Я кое-как размела эти отпечатки и, вернувшись в хату, без сил повалилась на кровать. Лушек, без сомнений, был мёртв, но сожалела я не о его внезапной смерти, а о том, что этот селянин не свернул себе голову раньше. Не вздумай Лушек от великого ума насыпать мне в глаза соли, якобы помогающей от злого наговора, Ирко бы не оборотился полностью. Теперь ему придётся жить в шкуре дикого безгласного зверя, а уж то, как муж будет корить себя за убийство и моё неудачное падение, даже представить было страшно…

Зашедшая вечером вместе с Мали Кветка застала меня совсем расхворавшейся, а услышав мою историю, только вздохнула.