Чертополох. Лесовичка - Шихарева Варвара - Страница 52

Я доплела венок, как раз когда мы подошли к дому. Ставгар ссадил с плеч Мали и подошёл к своему привязанному у крыльца коню, а я, взяв дочку за руку, вошла в дом. Едва успела поставить на огонь воду и переплести дочери растрепавшуюся косичку, как Ставгар вошёл в комнату и, присевши на лавку, заметил:

— Полянцы тебя по-прежнему не любят, но опасаются — говорят, ты лешака прикормила и он теперь твой дом сторожит…

— И что с того? — Я холодно взглянула на Ставгара. — Собака лает — ветер носит. Мне до сплетен дела нет, а со временем сельчане успокоятся…

Ставгар вздохнул.

— Может, и так, но сколько времени на это уйдёт?.. Тревожно мне за тебя.

На это заявление я только хмыкнула и отвернулась к печи, делая вид, что занята кухонными хлопотами, но Бжестров поднялся с лавки и, подошедши к печке, встал с противоположной стороны, посмотрел мне в глаза.

— Послушай меня, Эрка!.. Хотя бы раз!.. Я не упырь и не насильник — никогда ни одну девушку не брал без её согласия. И к тебе не прикоснусь — Предки в том порука… Но об одном прошу: позволь хоть иногда навещать тебя, разговаривать с тобой… Это ведь совсем немного!

Я, не зная, что и ответить, отвела глаза. Просил Ставгар действительно о малом, вот только обернуться это могло совсем не тем, что оговаривалось изначально… Отказать?.. Вряд ли моё «нет» отвадит его навсегда… А разрешить означает хождение по тонкому льду — не угадаешь, на каком шаге под твоею ногой зазмеится трещина…

Ставгар же, похоже, принял моё затянувшееся молчание за согласие: он вздохнул и отстегнул от пояса кошель.

— Время к холодам идёт, так что возьми: здесь мелкое серебро — лишнее внимание не привлечёт, но перезимовать поможет.

Но я на эту щедрость лишь отрицательно качнула головой:

— Не стоит. Запасов у меня достаточно…

Ставгар не стал настаивать — убрал кошель и, отошедши от меня, занялся вознёю с Мали, а когда за окном начали сгущаться сумерки — уехал, даже не заикнувшись о том, чтобы остаться…

С этого времени Бжесгров взял за правило появляться у меня три, а то и четыре раза в год. Я не знала, как он объяснял эти поездки своей семье или Владетелю. Не знала, как Бжестров умудрялся пробираться через лесные дебри даже тогда, когда снежные замёты были по грудь рослому коню…

Но он, зачастую подгадывая своё появление под какой-нибудь праздник, приезжал с завидным постоянством: денег больше не предлагал, но привозил Мали забавные игрушки и сладости, играл с нею и попутно рассказывал мне о своей семье, о столичных ярмарках и храмах, о родовом имении неподалёку от Райгро и о других делах, происходящих как в Крейге, так и за его пределами…

Я не показывала ни своего интереса, ни осведомлённости об Ильйо, но тем не менее внимательно слушала бесконечные истории Бжестрова. Именно благодаря им я узнала, что Амэн вроде бы ненадолго притих, что на западе всё большую силу набирает Ленд, что Ильйо разросся и похорошел…

Но особенно цепляли меня рассказы о почти уже позабытом Райгро… Родина моего отца и прабабки — мои корни… Благодаря речам Ставгара дымка, подёрнувшая мои детские воспоминания, рассеивалась, и я вновь, точно наяву, видела узкие полосы пшеницы, извилистые дороги, тёмные липовые рощи и глубокие овраги со змеящимися по дну ручейками…

Один раз я едва не выдала себя, не сумев сдержать тяжёлого вздоха посередине такого вот рассказа, и Ставгар, обернувшись, успел увидеть моё лицо.

— Что с тобою, Эрка?.. Я прискучил тебе рассказами о северных вотчинах?

— Нет, не прискучил… — Я, справившись с охватившим меня волнением, как можно спокойнее взглянула в глаза Ставгару. — Просто вспомнилось кое-что некстати…

К моему счастью, вдаваться в подробные вопросы Бжестров не стал: удовлетворившись полученным ответом, он, тряхнув головой, принялся рассказывать о своей племяннице, бывшей всего на год старше Мали…

О своей семье Ставгар мог рассказывать подолгу — последыш и долгожданный наследник, он не только был любимцем матери и старших сестёр, но и платил им такой же искренней привязанностью, а возня с племянниками и племянницами никогда не была ему в тягость… Сам он этого не говорил, но стоило только взглянуть на его лицо, когда он рассказывал о родных, вслушаться в интонации его голоса.

Что ж, это объясняло, почему к нему потянулась Мали, но я, глядя на возню Ставгара с моей дочерью, всё чаще хмурилась, а потом и высказалась. Мы как раз ненадолго вышли во двор, и малышка не могла нас услышать…

— Прекрати привозить Мали подарки, Ставгар. Рано или поздно тебе надоест приезжать, а девочка станет тосковать по тебе…

Но Бжестров лишь придвинулся ближе и тихо спросил:

— А ты… Ты будешь хотя бы вспоминать обо мне?

Услышав такое, я тут же закусила губу — этот вопрос Бжестрова был не к месту и не ко времени!.. Достойный ответ, правда, нашёлся быстро.

— Поверь! Если из-за тебя Мали прольёт хотя бы слезинку, я буду вспоминать тебя часто и не самыми лучшими словами!

Произнеся это, я поспешила вернуться в дом. Горькая правда заключалась в том, что я уже не могла воспринимать Ставгара как врага или незнакомца, но и уступить ему было нельзя. Селянка или дочь лишённого имени и чести рода — я не могла быть ему ни парой, ни подругой, да и с последствиями проявленной слабости предстояло бы жить именно мне…

В нашу последнюю встречу я, едва взглянув на Бжестрова, поняла, что она будет не такой, как обычно, — слишком уж серьёзен и неулыбчив он был, да и Мали в этот раз привёз подарков втрое больше обычного — словно на год вперёд одарить собирался. Дочка, завидев такие богатства, просто засветилась от радости. Разбирая гостинцы, она то благодарно ластилась к непривычно хмурому Ставгару, то подбегала ко мне, чтобы показать очередную диковинку. Я улыбалась ей в ответ, согласно кивала на её радостный лепет, а внутри меня всё больше крепла уверенность, что это наша последняя встреча с Бжестровом — он всё же устал от дальних дорог и бесплодных, ни к чему не ведущих разговоров, а теперь заехал проститься. Отсюда и серьёзность, и невероятная щедрость…

Мне бы вздохнуть с облегчением — наконец-то прекратятся эти поневоле бередящие душу встречи, а сердце почему-то болезненно сжалось. Теперь Мали долго будет грустить по своему взрослому приятелю, да и я, сказать по правде, буду скучать по Ставгару и его рассказам о Райгро!..

Отвернувшись, я сделала вид, что полностью занята готовкой, — пусть уж лучше уедет сейчас, чем позже, а я придумаю, чем занять и отвлечь Мали, хотя это будет нелегко. Малышка успела сильно привязаться к нашему гостю…

— Эрка… — Погрузившись в свои думы, я и не заметила, как Ставгар, отстранив Мали, подошёл ко мне со спины. — Наш Владыка ввязался в свару с Лаконом. Я должен встать под княжеские знамёна.

Я, отряхивая с ладоней муку, повернулась к Ставгару, но не успела и слова сказать, как он, поймав мой взгляд, продолжил:

— Эта война… Я чувствую, она не скоро окончится, а потому… — Он ненадолго отвёл взгляд и, сняв с пальца печатку с беркутом, вложил её в мои ладони и крепко их сжал. — Сохрани этот перстень, Эрка. Если у тебя что случится — полянцы ли вновь гнилое нутро покажут, или в Мали отцовская кровь проснётся, или просто трудные времена придут, — печатка послужит тебе защитой и пропуском. В Ильйо, в доме моей сестры Ведены, тебя с дочерью всегда примут и защитят, да и моя мать не откажет тебе в помощи. Они обе — хорошие, добрые женщины и отнесутся к тебе соответственно. Ты не будешь у Ведены приживалкой…

Пока Ставгар так говорил, я, глядя на него, всё больше хмурилась: с одной стороны, я угадала верно — он и вправду прощался со мною, но не потому, что устал и разочаровался в своих ожиданиях, а потому, что верил: не увидит больше!.. Вот поэтому и печатка в дар, и разговор с сестрою…

Я осторожно вызволила свои ладони из рук Ставгара и произнесла:

— Думаю, что тебя никогда не пугал звон мечей, Ставгар. Что же случилось в этот раз?

Он опустил глаза, сжал челюсти… Но потом всё же глухо произнёс: