Чертополох. Лесовичка - Шихарева Варвара - Страница 63

— Как бы не так! Улитки и то оказались бы быстрее вас!

— Глава?! — Очередной возглас Ромигара заставил Олдера оборвать смех и, взглянув на крейговцев, скомандовать:

— Сомкнуть ряды. Атаковать по всему флангу!

Ещё через полчаса Олдер убедился, что упрямством молодой Бжестров вполне мог тягаться с ним самим — крейговец, потеряв из-за неожиданной атаки едва ли не треть отряда, смог собрать своих воинов и ответить на натиск Олдера яростным сопротивлением, но потом Бжестрову всё же пришлось отступить к прикрывающим ставку Крейговского Владыки отрядам.

Тысячник, прищурившись, ещё раз посмотрел на реющие над ставкой знамёна. До Лезмета ему теперь при всём желании было не добраться — такой щит ему не пробить даже со своими ветеранами: они увязнут в людской массе, так и не пробившись до цели, да и вся внезапность давно утеряна. Крейговцы уже готовы отразить любой удар, а своего Владыку они, вполне возможно, уже перевели в более безопасное и недоступное для амэнцев место… Пусть так, но битва, демоны всех задери, ещё не проиграна и солнце ещё не село!

Олдер вновь стал отдавать команды уже окончательно сорванным голосом, и амэнцы, перестроившись, направили коней в образовавшийся после отхода отряда Бжестрова свободный промежуток возле подлеска. В последующие часы могло показаться, что удача вновь решила улыбнуться тысячнику. Ему удалось пробиться к основному войску амэнцев и, переняв командование у Ревинара, изрядно потрепать головной, состоящий из «Нетопырей», отряд крейговцев, даже несмотря на то, что на подмогу «Нетопырям» пришёл вновь перестроивший свои силы Бжестров. Но потом командующий левым крылом амэнского войска Дорлин угодил вместе со своими «Доблестными» в западню. Устремившись за побежавшими с поля боя крейговцами, носящими на своих куртках хорька, он оказался в самом настоящем мешке: его окружили крейговские Владетели с филином и драконом на знамёнах, да и «Хорьки», поняв, что их задумка удалась, немедля прекратили ложное бегство и навалились на «Доблестных» с яростной и отчаянной смелостью, вполне оправдывая носимый ими герб…

Олдеру удалось вызволить «Доблестных» из ловушки, но к этому времени от отряда уцелела от силы треть, воины были измотаны, а время упущено… И хотя крейговцы в конечном итоге отступили к холмам, Олдер не мог сказать, что победа осталась за ним…

Ставгар

Нестерпимо долгий день клонился к закату. Сейчас Бжестрову хотелось лишь одного: сняв доспехи и шлем, упасть замертво и даже рукой не шевелить до утра, но вместо этого он, хоть и освободившись от лат, продолжал заниматься делами: советовался с сотниками, приободрял раненых своего отряда, подсчитывал потери…

Количество убитых наполнило сердце Бжестрова горечью: теперь он уже почти сожалел о своих словах, брошенных в ответ на замечание Кридича, — слишком уж кровавую дань собрал с его рати Амэнский Коршун, да и сам Олдер всё же смог прорваться к своим, и теперь оставалось лишь гадать, что ждёт крейговское войско завтра… Новое отступление?.. Очередное сражение?.. Вот только новый бой вряд ли получится выиграть — сегодня они потеряли Имрина, а Славрад тяжело ранен, и неизвестно, выживет ли? Впрочем, у него сейчас были не только лекари, но и Кридич, и это вселяло слабую надежду…

Вздохнув, Ставгар направился к расположившимся под знаменем с хорьком воинам. Увязавшийся за своим главою, чудом выживший в этой сечи Стемба сунулся было в палатку Славрада, чтоб узнать, что да как, но был немедленно оттуда изгнан — не до него сейчас и тем более не до расспросов.

Ставгар не стал противиться такому решению Кридича и устроился на корточках у входа — торопиться теперь было некуда, он может и подождать… Бжестров уже успел узнать, что такое смерть и кровь, но почему-то ему всегда казалось, что его ехидного приятеля сия чаша просто минует. Острого на язык, подвижного Славрада трудно было представить вытянувшимся и зацепенелым на смертном ложе: было в нём что-то такое — изменчивое и кипучее, как сама жизнь… Ставгар и Славрад были приятелями чуть ли не с детства и, несмотря на происходящие то и дело размолвки, оставались друзьями, хотя из-за Эрки… вернее, Энейры Ирташ они едва не разругались насмерть. Славрад искренне недоумевал, почему Ставгар разводит с селянкой непонятные и долгие церемонии, и пытался вылечить приятеля от любовного недуга колкими и ядовитыми замечаниями…

Ставгар же и сам не мог объяснить, что на него нашло, но знал лишь одно — стреляющая из лука чужая невеста была для него чем-то сродни юношеской грёзы. Но полюбил он не её, а женщину на площади, сидящую в пыли подле мёртвого бэра, окружённую требующими её крови селянами… Она не плакала, не искала защиты, но, вскинув голову, смотрела на окружающую её толпу с таким выражением, какое могло бы быть разве что у легендарной Вранки — эта Владетельница предпочла смерть в огне, чем сдачу на милость убийцам её мужа… И Ставгару тогда показалось, что он, глядя на чистое, но в то же время отвердевшее от горя лицо молодой женщины, видит перед собою не селянку, а ожившую легенду. Та же Либена, в которую он когда-то был влюблён, казалась рядом с Эркой не урождённой Высокой, а её жалким подобием, ведь вместо гордости у неё были лишь спесь и капризность…

Смерть Ирко стала между Ставгаром и Эркой преградой, которую, казалось, было невозможно преодолеть, да и первую же попытку примирения Славрад испортил на корню своим замечанием… Позже их было немало — приятель то и дело говорил Ставгару, что все селянки одинаковы и его зазноба ничем от них не отличается. Если Ставгар и дальше будет ходить вокруг неё кругами, то вскоре увидит её замужем за каким-нибудь зажиточным селянином… Если бы Славрад оказался прав, то, возможно, Бжестров бы, увидев развенчанную грёзу, остыл — всё бы повторилось в точности так, как и с Либеной. Но Эрка не собиралась замуж, не набивала себе в глазах Высокого цену, и Ставгар прикипел душою как к ней, так и к её дочке…

Ну, а когда он увидел Эрку той ночью — с распущенными косами, с точно сияющей изнутри кожей, ему в первое мгновение показалось, что он видит перед собою саму Лучницу, и лишь след от ожога подтвердил: перед ним не призрачная мечта, а живая женщина, сокровище, которое он теперь никому и никогда не уступит!..

Воспоминания о той ночи немедля перевели мысли Бжестрова в другое русло: во время столкновения с Коршуном ему в какой-то момент показалось, что подаренный Эркой оберег стал вдруг обжигающе горячим — наваждение было хоть и сильным, но коротким, и в круговерти сражения Ставгар позабыл о нём… Но теперь, вытащив из-за ворота заговорённую монету, он с удивлением увидел, что ещё недавно блестящее серебро потемнело, став почти чёрным…

— Ты даже не представляешь, как тебе сегодня повезло! — Подняв голову, Ставгар увидел стоящего у входа Кридича. Колдун же, ещё раз взглянув на потемневшую монету, покачал головой. — Кабы не оберег, ты б на своей шкуре испытал, на какое колдовство способен Амэнский Коршун, и я вряд ли смог бы тебе помочь…

— Колдовство?.. — Ставгар нахмурился, пытаясь выявить в воспоминаниях о бешеной круговерти боя те, что предшествовали нагреву монеты, но ничего, кроме непонятного выкрика пробивающегося к нему тысячника «Карающих», вспомнить так и не смог. Кридич же шагнул к нему и протянул руку.

— Позволь взглянуть…

Бжестров нехотя отдал ему оберег, и колдун, покрутив монету в руках, устало улыбнулся.

— Жив твой оберег — на совесть его Энейра сделала… Единственное, что теперь нужно, это новые силы в него вдохнуть, ведь на щит против амэнского колдовства весь его запас ушёл…

Ставгар согласно кивнул. Он уже не раз имел возможность убедиться в силе данного ему оберега, но боялся потерять даже не его, а само воспоминание об Энейре, так что никогда не разлучался ни с монетой, ни с платком.

Кридич же, ещё несколько мгновений повертев оберег в пальцах, отправил его в карман, а увидев мгновенно нахмурившиеся брови Бжестрова, лишь головой покачал.