Союз нерушимый... - Силоч Юрий Витальевич - Страница 42

— Э-э-э! — повторил пьяный настойчивее.

— Чего надо?! — огрызнулся я. — Пшёл отсюда, занято.

Вялое движение рукой, очевидно, означало замах, но сосед, у которого, похоже, в глазах уже не двоилось, а троилось, ударил фантом. С изумлением я наблюдал, как его кулак медленно пролетает в стороне от моего уха и попадает в трубу батареи.

Гулкий удар.

Пьяница взвыл и завалился на пол, а я, пожав плечами, продолжил мытьё. Через пять минут вышла его жена — худенькая, серенькая, всклокоченная, в старой ночной рубашке. Под её глазами виднелись выдающиеся круги, а на руках — россыпь синяков.

— Илья! — воскликнула она, увидев своего ненаглядного. — Вы что наделали, товарищ?! — соседка негодующе уставилась на меня.

— Я? — изображать удивление не пришлось, всё получилось очень искренне.

— А кто? — худые синие руки упёрлись в бока. — Как не стыдно бить пьяных? Хулиган! — женщина нахмурилась и топнула ножкой.

— Он сам упал, — я повысил голос от возмущения. Зубы предательски застучали. — И вообще, странно, что он досюда дошёл, а не возле порога лёг.

— Хулиган! — повторила соседка и, гордо выпрямив спину, удалилась, а я, мысленно покрутив пальцем у виска, продолжил отмываться. Ледяная вода бодрила, а мыло, попадая на кожу, легонько пощипывало.

— Простите, товарищ… — за моей спиной снова стояла жена пьянчуги, но в этот раз с чрезвычайно виноватым видом. — А вы не поможете его обратно затащить?

Я взглянул на неё, потом на мужа, лежавшего на пожелтевшем кафеле в луже мыльной воды, и кивнул.

— Сейчас.

Завершив омовение, я поднял алкоголика и под назойливое «Осторожнее… аккуратнее…» занёс нерадивого мужа в тесную душную комнату. От него воняло застарелым перегаром, нечищеными зубами, потом и мочой. Отвратительно.

— На кровать, пожалуйста, — хозяйка указала на узкую койку.

Я повиновался и уложил сопящее тело со всей возможной осторожностью.

— Спасибо, спасибо большое, — когда я закончил, женщина принялась меня благодарить каким-то ужасно извиняющимся тоном. — Так-то он у меня хороший, очень хороший, только выпивает немного после фронта…

В комнате негромко тикали часы, настольная лампа давала света как раз, чтобы разглядеть обстановку, но не поражаться её убогости. Мебель из опилок, ободранные обои на волнообразных стенах, шкаф с салфеточками, стаканами и обязательным сервизом, красный ковёр на стене. Там же висит ржавый велосипед, под ним — куча какого-то хлама — брезентовые сумки, старая обувь.

Над маленьким телевизором портрет семейной пары: почему-то не цветной, а чёрно-белый. Мужчина — черноволосый, широкоплечий, статный. Подбородок квадратный, глаза умные и немного наглые, вся грудь в орденах, на плечах капитанские погоны. И девушка — юная, свежая, утончённо-красивая и очень-очень яркая. Я перевёл взгляд на женщину, которая набрасывала ватное одеяло с дырявым пододеяльником на спящего пьяного мужа. Да, это была она. И в кровати лежал он. Словно пародии на самих себя.

Хозяйка комнаты увидела, что я заметил фотографию.

— Да, это мы, — улыбнулась, она и именно улыбка вернула ей сходство со старой фотографией. — Он в отпуск приезжал, и мы расписались. Спасибо вам ещё раз. Хотите чаю?

Я прислушался к ощущениям. Ощущения дрожали от холода.

— Да, если не затруднит.

Через пять минут мы сидели за столом с горячим чаем и свежим печеньем. Хозяйка выдала мне кое-какую одежду, которая оказалась маловата и, честно говоря, попахивала затхлостью, но согревала.

— Вы не думайте, он хороший, — женщина изо всех сил оправдывала своего муженька. — Не каждый вообще выдержит то, что он перенёс. Вот и пьёт после демобилизации. Иногда, — быстро поправилась она, поймав мой взгляд.

— Это что получается, он уже больше десяти лет так?

— Ну… — замялась хозяйка. — Да. Но не всегда же. Он на работу ходит, в автобусный парк. На хорошем счету там.

— А, если не секрет, что случилось? Ну, на фронте, — поинтересовался я, глядя на то, как хороший работник и прекрасный муж пускает слюни на подушку.

— Он не рассказывал сам… Но я с командиром говорила. Им дали задачу высоту взять где-то во Франции. Высота укреплённая, а пространство голое, простреливается, почти половину его роты положили ещё на подступах. А потом, когда захватили, их окружили, — женщина тяжело вздохнула. — Наши просто пробиться не могли к ним — что-то случилось, то ли выбили их с позиций, то ли ещё что… Они держались там неделю. Без еды, воды патронов. Под атаками, обстрелами, раненые все. Люди с ума сходили, но держались. Осталось всего трое от ста пятидесяти человек, причём, двое — без рук без ног, а у моего — ни царапины, представляете? Как заговорённый. Вот с тех пор он и пьёт.

— Ладно, пьёт, — кивнул я. — Но руки-то зачем распускать? — мне было искренне жаль эту женщину. Без какого-либо желания её впечатлить, распустить крылья, показать, что я не такой, и прочее. Она рассказывала о том, какой её муж герой, а я видел только синяки.

— Что? — неумело солгала хозяйка. — А, это… Это я об углы в кухне постоянно бьюсь.

Сейчас я испытывал к хозяйке огромную благодарность и хотел сказать, что, если она ещё раз ударится об угол, то об угол ударится её ненаглядный, но прикусил язык. Не поймёт. Он его любит и рукоприкладства не простит: сцена в ванной тому подтверждение.

Перебравшись в комнату, я укрылся пыльным одеялом и постарался согреться и уснуть, но сон, несмотря на усталость, не шёл.

Зато очень хорошо думалось. Мысли, догадки, образы, предположения, факты и домыслы роились в мозгу, воюя друг с другом. Как протобелки в первичном бульоне они плавали, взаимодействовали, слипались или, наоборот, расщеплялись. Выстраивались в цепочки, отбрасывая ненужное, и создавали единый организм. Каким он получится — я не знал сам.

Голова была большой и горячей, как солнце, и, казалось, занимала собой всю комнату. Одеяло не сохраняло тепло, и меня крупно трясло, из-за чего, как мне мерещилось, дрожал весь барак. Пару раз приходил Голос — всё такой же насмешливый, но более громкий, заполнявший всё сознание. Я кричал, чтобы он убирался прочь, но мерзавец лишь хохотал и сыпал оскорблениями.

В один из таких приступов я увидел над собой женское лицо и с трудом вспомнил, что это — та самая женщина, которой я помогал затащить в комнату мужа-героя. На разгорячённый лоб легла холодная сухая ладонь.

— Господи! — воскликнула она. — Какой жар!

Скрипнула и хлопнула дверь моей комнаты, затем ещё раз — и соседка появилась снова, на этот раз с небольшим потёртым чемоданчиком-аптечкой: белым, с крупным красным крестом.

— Перевернитесь на живот!

Я попытался, но не смог и, к собственному стыду, был вынужден принять помощь.

Трусы поползли вниз, и я запротестовал — вяло, не в силах полноценно сопротивляться. По ягодице провели чем-то влажным и холодным, и в следующий миг туда вонзилось что-то тонкое и острое, а задницу начало словно распирать изнутри. Я негромко застонал.

— Терпите! Ох вы, мужчины. Все такие суровые, а стоит укол сделать…

Я очень плохо соображал, что со мной происходит, и подчинялся соседке бездумно, словно зомби. Мне дали таблетки — я послушно их принял. Принесли горячего чая — я выпил его, не чувствуя вкуса, но ужасно обжёг нёбо.

Сказали спать — и я, закрыв глаза, провалился в глубокий сон.

Утром я подскочил на кровати, как ошпаренный. В голове и теле была необыкновенная лёгкость, казалось, что я сейчас взлечу. Весь в липком поту, одеяло и подушка влажные, очень хочется в туалет.

Когда я сел, вставив ноги в сапоги, голова закружилась: пол как будто стал отдаляться и крениться, но схватившись за спинку кровати, я смог-таки подняться и, держась за ледяную стену, добрести до туалета.

Коридор показался бесконечно длинным и ужасно холодным. Сил не осталось совершенно: ночь, проведённая в бреду, едва меня не убила. Если б не внимательная соседка, услышавшая крики, то кончился бы майор Иванов — тут и к гадалке не ходи.