Союз нерушимый... - Силоч Юрий Витальевич - Страница 51

Самым дурацким в сложившейся ситуации — то, что у меня не существовало чёткого плана: я добрался почти до самого конца, но так до сих пор и не знал, как буду совершать последний рывок. Производственные строения и склады кончались, а громадная парковка, окружавшая здание, была, не считая нескольких машин, практически полностью пуста и ярко освещена. Любая попытка её пересечь закончилась бы очень быстро и болезненно, поскольку я смотрелся бы на этом бетонном поле, как таракан на кухонном столе.

Загруженный во время первого визита план здания и коммуникаций гласил, что попасть внутрь можно либо через два входа, либо через окна с бронестёклами, либо по воздуху. Поскольку летать я не умел, а разбить окно не сумел бы при всём желании, количество способов резко сокращалось, практически не оставляя выбора.

Пришлось опять превратиться в наблюдателя. Присев рядом с кучей старых лысых покрышек и деревянных паллет, я следил за движением «троек» по заводским переулкам и тщательно зарисовывал их маршруты. Снова заморосил дождь, ледяной ветер забирался под одежду, но я терпеливо ждал, периодически покашливая, утирая рукавом сопли и мысленно матеря Контору, Разум и вообще всех, из-за кого оказался в такой заднице.

«Думай о доме», — требовал я сам у себя. — «О чёрной усатой Манькиной морде. И о том, что сразу после раскрытия последует реабилитация, снятие обвинений и восстановление в звании. А может быть, даже и орден. Вы ж хотите орден, товарищ майор?»

Однако сейчас подобная мотивация действовала слабовато: как ни крути, а всемогущий КГБ был где-то далеко, а холод, дождь, болезнь и клоны — прямо здесь.

Для моих целей подходила одна из «троек» — два бойца и сержант. Они прошли часть «проспекта» и углубились в тёмный «переулок», почти полностью составленный из огромных металлических контейнеров. Тут были как старые, заржавевшие и брошенные на произвол судьбы, так и новые, блестевшие свежей краской и чистыми логотипами. Они громоздились друг на друге так же хаотично, как танковые корпуса, в одном из которых я не так давно скрывался.

Чтобы взобраться на мокрый и осклизлый металл, пришлось выстроить шаткую пирамиду из старья и мусора. Прыжок, пальцы заскользили по ребристой крыше, грозя сорваться, но натренированное и усиленное ГБ-шной электроникой тело сделало всё самостоятельно: я подтянулся, перенёс центр тяжести на торс и перевалился на первый контейнер. В небольших бороздках стояла вода, воняло гнилью и железом, а я весь перемазался в ржавчине с головы до ног. Вкупе с грязью это сделало мою маскировку идеальной: хоть ложись посреди дороги, никто ничего не заметит, пока не споткнётся.

Я затаился на холодной сырой крыше контейнера, напряжённо всматриваясь в разукрашенную тепловизором темноту и прислушиваясь к мерному шелесту дождя, который перебивали заводские шумы — двигатели, пищалки погрузчиков, скрип, лязг металла, звонки и сирены. По моим расчётам до патруля оставалось около десяти минут, и это было хорошо: кажется — я в очередной проклял Голос — у меня снова начинался жар. Лёгкие разрывало от желания закашляться, и лишь титаническим усилием воли я пока сдерживался.

Время тянулось, остатки тепла улетучивались на холодном ветру, а мокрая одежда не оставляла шанса согреться вновь, поэтому, как только я услышал чавканье сапог в грязи, то возликовал — наконец-то, действия.

Поднявшись, я несколько раз присел и беззвучно помахал руками, разогревая мышцы, — сейчас им предстояло как следует поработать, а разрыв и растяжение в мои планы не входили. Тройка солдат была уже рядом, и тепловидение пришлось выключить: новая форма, поглощавшая излучение, делала его бесполезным. Зато без визора три тёмных силуэта с тусклыми багровыми глазами были, пусть и плохо, но заметны, особенно на фоне разъезженной грязной дороги. Я подполз к краю контейнера и замер.

Чавк-чавк, чавк-чавк, — хлюпали, приближаясь, огромные сапоги и, когда звуки раздались непосредственно внизу, я присел на корточки, подобрался и прыгнул, активировав шокер в костяшках пальцев.

На первого солдата я приземлился и сбил с ног, отчего бедолага отлетел в сторону. Быстрая подсечка из положения лёжа, брызги грязи — и второй валится в ближайшую лужу, а я подскакиваю и двумя руками одновременно бью в лицо подавшегося назад сержанта. Сноп ярко-жёлтых искр — из-под маски слышен глухой вопль. Разворачиваюсь. Бойцы уже оклемались и, лёжа на земле, наводят на меня автоматы. Рывок в сторону, ещё, прыжок, добивающие удары, в которые вложены все силы, и вот я уже стою над тремя распластавшимися телами: тяжело дышащий, согнувшийся в три погибели и раскрасневшийся.

Не выдержав, я всё-таки закашлялся: громко, во весь голос, надрывая горло и зажимая рот ладонью. Но к счастью, теперь скрываться было не от кого, а все звуки надёжно скрывали дождь и индустриальный шум.

Оттащив тела в ближайший ржавый контейнер, зиявший чёрным провалом распахнутых дверей, я прощупал у них пульс и чертыхнулся, поняв, что патрульные были мертвы. Что ж, оно и к лучшему. Я не смог бы никак их зафиксировать, а убивать самостоятельно безоружных советских солдат, будь они хоть десять раз клоны, было бы морально неприятно. Даже удивительно, откуда во мне взялось столько милосердия. Спустя десять минут из контейнера вышел сержант советской армии — в грязной шинели и маске, с огромным пехотным автоматом и в прекрасных непромокаемых сапогах, подкованных железом.

На парковку я выбежал, стараясь делать чрезвычайно деловой и целеустремлённый вид.

Окунаться в кипящую ночную жизнь завода оказалось страшновато: как будто на мне скрестились все взгляды, но это всего лишь проснулись паранойя и предчувствие беды: я понимал, что, перебив патруль, запустил обратный отсчёт. Рано или поздно исчезновение «тройки» заметят и тогда перевернут вверх дном всю территорию завода в поисках диверсанта. Обратно, в любом случае, придётся прорываться с боем.

Чем ближе к дверям, тем сильней становилось волнение. Мне казалось, что я чересчур выделяюсь из общей массы солдат: грязный, помятый, со странным поведением, двигаюсь не так, форму ношу не по уставу и вообще представляю собой идеальную мишень для бдительной охраны. Но похоже, несмотря на всё это, я всё-таки был частью общезаводской суеты, и меня так никто и не окликнул — все были слишком заняты своими делами.

Сверившись с планом Унгерна, я обогнул здание с обратной стороны: там с длинной рампы разгружались фуры, из которых рабочие выкатывали на рохлях укрытые брезентом ящики, составленные на паллеты. Угрюмые мужики ввозили их внутрь по крутому пандусу, тяжело дыша и матерясь: двое тянули эту конструкцию вверх, а ещё двое помогали, толкая её спинами и упираясь ногами в бетонную дорожку.

Я миновал грузчиков, не удостоенный даже взгляда, зато интерес возник у тройки солдат, присматривавших за работами. Они скрывались в полутьме сразу возле входа, и я, не заметив, налетел на них, ударившись о здоровяка с одной «соплёй» ефрейтора на погонах. Тот пошатнулся и уже хотел выругаться, но вовремя заметил мои погоны, опомнился и подвёл ладонь к виску. Висок оказался на голову выше моего, отчего я, оглядев эту гору мускулов, едва не скончался на месте от сердечного приступа.

— Какого хрена?! — мои руки сами схватили бойца и встряхнули. И откуда только взялось столько наглости?

— Виноват! — гаркнул клон, вытягиваясь по стойке смирно. Бойцы последовали примеру командира.

— Стоят тут как… — я громко выматерился. — Фамилия, подразделение! — клонам при рождении давали случайное имя и фамилию «отца», пожертвовавшего генетический материал.

— Собакин! Вторая рота, второй взвод!

— Стоять тут, никуда не уходить! — приказал я. — Никого не впускать, никого не выпускать!

— Есть! — гаркнул ефрейтор, прищёлкнув каблуками от усердия, а я поспешил пройти внутрь и затерялся в бескрайнем зале, полном огромных ящиков, выстроенных в непрочные башни, составлявшие целый город. Тут пришлось как следует поплутать, поскольку запутаться было проще простого. То и дело я вызывал карту Унгерна, и сотканная из оранжевых линий и надписей модель администрации перед моими глазами поворачивалась то так, то эдак, показывая верный путь.