Немеренные версты (записки комдива) - Джанджгава Владимир Николаевич - Страница 5

Сразу после того, как населенный пункт был занят, враг не замедлил принять ответные меры. Ожесточенный бой разгорелся на северо-западной окраине села. Гитлеровцы несколько раз атаковали позиции, занятые подразделениями полка, сначала силами пехоты, а затем и танков. Трем вражеским машинам удалось на высокой скорости близко подойти к домам, где оборонялись оставшиеся без машин танкисты 31-го танкового полка. Бойцы еще не успели закрепиться, отрыть окопы. Появление танков грозило бедой. Надо было остановить танки. Сделать это могли только артиллеристы.

Вместе с лейтенантом Самодуровым бежим в лесок, где стояла артиллерийская батарея. До нее надо было проскочить метров 200–250 по совершенно открытой местности. Над головой свистят пули, осколки снарядов. Ползком по-пластунски, где перебежками наконец добрались до артиллеристов. Быстро объясняю командиру батареи, что нужно сделать. Пушки тут же выкатили на пригорок. По танкам грохнули залпы. Два танка загорелись, а третий повернул вспять.

Это была последняя в тот день вражеская атака. Быстро начинало темнеть. Наступило затишье. Ночью гитлеровцы предпочитали отдыхать и обычно не наступали.

— Да, горячий выдался денек, — сказал по-грузински лейтенант Самодуров. — Подсыпали перцу фашистам.

— Откуда вы? — удивляюсь, услышав грузинскую речь.

— Из Сагареджойского района.

Возвращаюсь на КП. Полковник Окропиридзе приглашает поужинать. Ординарец приносит бутылку кахетинского.

— У какого грузина не найдется стакана вина для друга? — улыбается Иван Константинович. — Сегодня есть за что выпить. Все-таки вышибли врага из Доминешты. Первая небольшая победа.

Настроение у полковника приподнятое. От прошлой мрачности не осталось и следа.

Поздним вечером в комнату вошел высокий худощавый старший лейтенант. Серое от пыли и усталости лицо, воспаленные глаза, выгоревшая добела, прожженная в нескольких местах гимнастерка. Это был командир саперной роты Михаил Гегучадзе.

— Как дела, Миша?

— Трудно, — ответил Гегучадзе. — Минируем дороги на путях наступления противника, уходим последними. Всем трудно, а нам, саперам, особенно…

Еще двое суток тяжелейших боев. Части 2-го механизированного корпуса из последних сил сдерживали вражеский натиск и с боями отходили к Днестру. 16-й стрелковый полк вновь оставил Доминешты. А стоило ли отбивать это село у противника на какие-то сутки, если заранее было известно, что придется опять оставить его? Стоило. Непременно стоило, — отвечал сам себе. — Во-первых, потому, что удалось задержать противника на его пути к Днестру. А во-вторых, это наступление имело важное чисто моральное значение для бойцов полка. Оно как бы окрылило воинов, упрочило в них веру в свои силы и в то, что наши первые неудачи в войне временны. Если в трудных условиях отхода удалось на сутки выбить гитлеровцев из населенного пункта, то при иных обстоятельствах, когда настанет время и возможность наступать, фашистам придется убраться и из других временно захваченных ими советских городов и сел.

В ту пору воины дивизии мало знали о том, насколько упорно сопротивление советских войск на других фронтах и даже на сравнительно недалеких, соседних участках. Однако каждый по опыту боев своего полка, дивизии и, наконец, корпуса твердо знал, что Красная Армия самоотверженно сопротивляется натиску врага, перемалывает его живую силу и технику.

В середине июля командующий армией принял решение вывести из боя танковые полки 11-й и 16-й танковых дивизий для приведения в порядок и ремонта материальной части. 15-я мотострелковая дивизия под командованием генерал-майора Н. Н. Белова, усиленная стрелковыми и артиллерийскими полками танковых дивизий, получила задачу: продолжать оборонительные бои, сдерживать продвижение врага.

Единственной в районе действий 2-го мехкорпуса переправой, по которой можно было вывести танковые части за Днестр, был Рыбницкий железнодорожный мост, путь к которому пролегал по Реутской долине. Накануне прошел ливневый дождь, и долина превратилась в почти сплошное болото. Танки и бронемашины с трудом двигались по размытой и разбитой дороге, которая практически существовала только на карте, а в действительности же представляла собой месиво грязи.

На КП дивизии поступило сообщение, что две тридцатьчетверки увязли в болоте и не могут выбраться из него самостоятельно.

— Поезжайте туда, — приказал комдив. — На месте что-нибудь придумайте. Надо спасти машины. Иначе налетят немцы, разобьют танки, а у нас их и без того не густо.

Легко сказать: «Придумайте». А как быть, если в дивизии всего лишь один мощный тягач «Ворошиловец», способный отбуксировать тяжелые танки? А если тягач уже за Днестром? Разве переправишь его обратно, навстречу потоку машин и беженцев?

На легонькой полуторке помчался к болоту, где застряли танки. К счастью, на дороге попался тягач. Тут же повернул его вслед за собой.

Танкисты сделали все возможное, чтобы выбраться из болота. Под гусеницы были подсунуты доски, молодые деревья, еловый лапник, но безрезультатно.

Подъехали на тягаче к первому танку, бросили лейтенанту трос:

— Зацепляй!

Танкисты быстро выполнили команду, заняли свои места в машине. Разбрасывая комья грязи, танк двинулся с места и послушно пошел за тягачом.

Отбуксировав на дорогу один танк, отправились за вторым. И вдруг — в воздухе гул моторов.

— Быстрей, ребята! — крикнул механику-водителю. Едва двинулись вперед, по обшивке тягача забарабанили пули. Водитель выскочил из кабины, отбежал шагов на десять, шлепнулся в грязь.

Когда самолеты улетели (бомбить они почему-то не стали, ограничились обстрелом), был вытянут на дорогу и второй танк. Оба они позже еще долго воевали. А вот тягачу не повезло. За Днестром он был разбит во время бомбежки.

Мост в районе Рыбницы был железнодорожным. Но после ухода из-за Днестра последнего поезда саперы лейтенанта Б. Г. Сильвестрова из 15-й стрелковой дивизии приспособили его для проезда колесного и гусеничного транспорта. Для этого не потребовалось большой инженерной изобретательности. Саперы уложили на шпалы на уровне рельсов сбитые из толстых досок щиты, соответствующим образом закрепили их — вот и все.

К мосту с различных участков фронта подступали три грунтовые дороги. Все они на много километров были до предела запружены танками, пушками, автомашинами, повозками с ранеными, беженцами. Все стремились как можно быстрее перебраться на восточный берег реки. У въезда на мост создалась такая пробка из танков, тягачей, повозок, что, казалось, нет силы, способной прекратить это столпотворение. И основными виновниками этого были беженцы, число которых непрерывно росло. Обезумев от страха остаться на западном берегу Днестра, они бросались наперерез танкам, тягачам, карабкались на орудия, автомашины…

Беспрепятственно, на бреющем полете проносились над толпами беззащитных людей, расстреливая их из пулеметов, вражеские истребители. Бойцы вели огонь по самолетам из винтовок, но пули не причиняли стервятникам вреда. Стоны раненых, истошные крики женщин, прикрывавших своими телами детей, заглушали рев самолетов.

Возле моста остановился забрызганный грязью грузовик. Из него вышел командир корпуса генерал-майор Ю. В. Новосельский. Я подошел к нему, представился.

— Займитесь, капитан, вот этим, — кивнул генерал в сторону моста. — Постарайтесь навести порядок. Много людей гибнет в панике. Это недопустимо.

У моста зазвучала моя команда:

— Без разрешения — ни шагу! Всем оставаться на местах. Нарушители будут расстреливаться на месте!

Толпа притихла, присмирела. За сравнительно короткое время нам удалось наладить относительно организованный пропуск машин и людей через мост.

Еще дважды появлялись у моста вражеские истребители, сбрасывали бомбы, стреляли из пулеметов, но переправа продолжалась.

Уже под вечер вновь налетела большая группа немецких пикирующих бомбардировщиков. Черной тучей они закрыли небо. Чтобы как-то уберечься от осколков, мы залегли прямо на деревянном мостовом настиле.