Не та дверь (сборник) - Варго Александр - Страница 38

Женщина пребывала в полном ничто и в нигде, не имела возможности отличить одну секунду от другой. Поэтому она не смогла бы сказать, сколько прошло времени, прежде чем раздался смех.

Где-то на дне памяти, как камбала из-под песка, показался на миг краешек воспоминания. Раньше – когда именно? – смех был другим. Каким? Тише или громче? Веселее или злораднее? Выше или ниже? Раскатистым или отрывистым?

Вопросы роились в голове, но ответа на них у Аллы не было. Память подразнила ее и затихла. Она уже не знала, было ли недавнее ощущение правдивым или являлось миражом.

А тот, неведомый, все смеялся как заведенный, но по-настоящему, без натуги. Смех искрился весельем. Алле казалось, что то существо, которое его издавало, наслаждалось самой возможностью хохотать, радовалось этим звукам, вылетавшим из его рта.

Алла почувствовала, как кожа на руках покрылась пупырышками, а по спине – от лопаток к пояснице – побежали мурашки. Все оттого, что смех показался ей весьма знакомым. Да, она хорошо знала человека, который смеялся точно так же, причем не только тогда, когда слышал удачную шутку. Ему было вполне достаточно хорошего настроения.

Смех оборвался.

Алла застыла в вернувшемся безвременье и размышляла. Это был единственный способ убедить себя в том, что она еще жива.

Смех был ей знаком, все так. Но совместить его обладателя с тем маньяком, который открыл сезон охоты на ее семью, у Аллы не получалось. Потому что тогда надо было бы признать жуткую вещь. Мир, который она столько лет назад выстроила вокруг себя и с тех пор уютно в нем жила – одна большая иллюзия. Мечта о безопасности и доверии.

«Но разве не пошла эта иллюзия трещинами, Алька?» – раздался в голове голос, и на душе в тот же миг стало теплее.

Этих лукавых ноток с ехидными искорками она не слышала уже очень много лет, но до сих пор прекрасно их помнила.

Леша, старший брат.

Ей завидовали все подружки. Между Аллой и Лешей была разница в восемь лет, но это не помешало им стать лучшими друзьями.

Она помнила, как бежала по коридору, прижимая к груди любимую куклу. У Василисы беда – температура высокая. Куклу надо срочно лечить. Алла открывает дверь в комнату брата и видит его за столом. Наверное, уроки делает.

Он поворачивается к сестре, на его лице нет ни следа раздражения. Узнав, в чем дело, Леша идет с Аллой в ее комнату.

«Давай будем лечить Василису. Ее надо положить в кроватку, укрыть одеялом, дать таблетку, а на лоб положить компресс», – говорит он.

Таблеткой служит самая обычная пуговица, белая, маленькая, скорее всего от какой-нибудь детской рубашонки. Но для Аллы это – лучшее лекарство для куклы. А вот компресс почти как настоящий. Это кусок марли, сложенный в несколько раз и смоченный водой.

Алла смотрит на старшего брата, и внутри у нее становится тепло-тепло. Она крепко обнимает Лешу, стоит так, прижавшись щекой к его боку, и смотрит, как он заканчивает лечение и укрывает Василису пеленкой.

Шли годы, а брат и сестра продолжали дружить. Когда за Аллой стали вставать в очередь ухажеры, именно Леша взялся советовать ей, как поступать и понимать, что говорят поклонники.

«Они такие же обормоты, как и я, Алька, – сказал он, когда они сидели на диване в ее комнате. – Кто же еще тебе расскажет все как есть?»

Леша был прав. Мать и отец, конечно, тоже старались. Они любили дочку и желали, чтобы у нее все сложилось хорошо. Алла это знала. Просто… родители были другими.

Наверное, им мешало воспитание. Мамины беседы в конечном итоге сводились к советам сохранять целомудрие до самой свадьбы. Папа тему секса подавал в виде пространных рассуждений о том, что настоящие парни, которые достойны его дочки, даже и не подумают лезть к ней под юбку, пока не получат на это официальные права, то есть кто-нибудь из них не станет ее мужем.

Много позже Алла признала, что в их словах была доля истины. Вот только годились родительские поучения скорее для того времени, когда они сами были подростками, а Советский Союз еще крепко стоял на идеологических ногах. Во второй половине девяностых эти советы уже не работали. Мир изменился. Со всех углов людям рассказывали про секс и наглядно показывали, что это такое. Ленты с жесткой эротикой и откровенным порно можно было взять в любом видеопрокате. Разговоры о том, кто кого трахнул или хотел бы это сделать, вели не только студенты и старшеклассники, но и ребята помладше. Из карманов модных джинсов нарочито торчали уголки упаковок с презервативами.

Аллины родители этот мир видели только отчасти и признавать за ним право на долгую жизнь не собирались. Леша, в отличие от них, был свободен от шор и потому мог откровенно разговаривать с младшей сестрой обо всем том, что ей хотелось узнать.

«Пусть лучше это буду я, чем твои пустоголовые подружки. Они-то уж точно ничему хорошему тебя не научат, уже одной ногой на панели стоят», – сказал он.

Тут же у Аллы в голове эхом прозвучали слова, очень похожие на Лешины, только сказанные ранее мамой с отцом. Они тоже считали, что надо рассказывать дочке об этом, но в итоге так и не поделились с ней ничем толковым. А вот брат свое обещание сдержал и снова здорово помог ей.

Леша научил сестру видеть золотую середину и держаться ее.

«Ты хотя бы помни о ней, Алька, – сказал он тогда. – Это уже хорошо будет. – Брат помолчал, хмыкнул и добавил: – По крайней мере, наутро поймешь, какой дурой была. Может, в следующий раз пригодится».

Она помнила. Конечно, гормоны и дурной пример подружек сыграли свою роль. Несколько раз Аллу все-таки занесло на поворотах. Можно вспомнить хотя бы те же вечеринки с ночевкой в общаге или пикники на природе. Но ей повезло, и эти приключения остались без последствий. Не случилось ни беременности, ни дурной болезни.

А потом, весной второго курса, они с Васей столкнулись нос к носу на улице. После полудетской влюбленности в восьмом-девятом классах парень и девушка разбежались по разным вузам и не общались. Теперь они взглянули друг на друга совершенно по-новому. Соблазны, погубившие многих их сверстников, стали для них благом.

А Лешу его свобода в конце концов подвела. Брат уже давно жил самостоятельно, в однушке, оставшейся от бабушки с дедушкой, и однажды просто пропал. Алла приехала к нему в гости, открыла дверь своим ключом и нашла квартиру пустой. В холодильнике кисло молоко и покрывался совсем не благородной плесенью сыр. Возле своей миски лежал обессилевший от жажды Пират, здоровенный черный котяра, которого Леша лет за семь до этого подобрал в подъезде совсем крохотным.

Пирата Алла взяла домой. Вместе с Васей они выходили кота. Он прожил еще довольно долго, умер, когда Женьке пошел уже третий год.

А вот о брате ей так и не удалось ничего разузнать. Там, в квартире, она нашла использованный шприц, закатившийся под кровать, в самый дальний угол. Но в милиции ей и родителям сказали, что ничего такого внутри шприца нет и не было. Обычное лекарство, только и всего.

Бывали дни, когда Алла верила в это. Случалось и наоборот, когда она вспоминала, как Леша с вечной озорной улыбкой на губах рассказывал сестре о своем знакомстве с «травкой». В такие минуты ей казалось, что в отделении просто не захотели возиться. Может, и экспертизу даже не делали.

С того дня в пустой квартире прошло уже девять лет. И вот сейчас, потеряв в темноте едва ли не всю свою жизнь, Алла заново обрела брата. Он опять был с ней, по обыкновению собирался что-то рассказать, посоветовать или просто побыть рядом, молча, обняв ее за плечи. Так не раз бывало, когда Алле казалось, что мир рухнул и дальше жить незачем.

Она даже увидела его и не смогла понять, изменился ли он или остался таким же, каким был незадолго до своего исчезновения. Леша сидел на подоконнике, висевшем в черной пустоте, болтал ногами и улыбался.

«Не надо обниматься с иллюзиями. Это вредно, сестренка, – сказал брат. – А уж цепляться за них, когда они рушатся – тем более. Сама посуди, помог тебе твой Вася там, в туалете? Может, прискакал на белом коне и прогнал дракона или хотя бы попытался? Что? Вот-вот. Наш рыцарь напился и дрых, а потом жульеном себя потчевал, пока тебе в туалете эта скотина уши резала. Крутой, ничего не скажешь. Надежа и опора, ага».