Чумные (СИ) - Сиряченко Максим Николаевич - Страница 17

- Как жаль это слышать! - Воскликнул Мартин, и в глазах у него появилось горе. - Я буду молиться за то, чтобы капитану как можно скорее стало легче. Скажите, ему плохо? У нас в храме есть комната для больных с койками.

- Не стоит. Забота о нем уже лежит на мне. Лучше его не трогать и не волновать до поры до времени.

- Вы новый член экипажа? - Спросил священник то ли с растущим интересом, то ли с подозрительностью в голосе. - Или, может быть, вы - одинокий поселенец, который бежит от войны?

- Ни то, ни другое. Хотя, правда, мне пришлось быть и членом экипажа, и придется на какое-то время стать поселенцем. Я здесь исключительно по долгу службы.

- Вы солдат?

- Вовсе нет. Извините мою грубость, что не представился. Филипп Эстер, лекарь при королевском дворе.

В груди у Филиппа что-то екнуло. В приветливости Мартина он не сомневался, как не сомневался и в том, что священник не очень обрадуется, узнав о прибытии на берег лекаря. Конечно, он помнил рассказ Солта о ненависти местной Церкви к алхимикам и лекарям, однако реакция Мартина стала для него неприятной неожиданностью.

- Лекарь? - Глаза священника превратились в две черные щелочки. - Не нужен нам еще один лекарь! - Пролаял он.

Филипп почти кожей чувствовал напряжение помощника капитана. Быстро пришло осознание того, что разговор стоит заканчивать, и быстро. Голос алхимика остался равнодушно-вежливым, громче не стал. Самое последнее, что он делал, когда злился, это срывался на крик

- Я здесь по воле монарха. Нашего монарха.

- И в чем же эта монаршая воля состоит? - Спросил священник, не скрывая презрения.

"Будь на моем месте тарк, этот старик уже валялся бы на дне моря с пробитой головой, а деревню жрало пламя" - подумал Филипп с раздражением и злостью. Краем глаза он заметил неодобрение, полыхнувшее в глазах Эрика. Северянин сдерживался. Но это тяжело ему давалось.

- Поиск лекарства от чумы. На самом деле, не только от чумы, но и от любой болезни, против которой еще не открыто лекарство. К тому же, капитан серьезно болен, ему нужна помощь сведущих в лекарском искусстве людей...

- Вздор и ересь! - Взорвался священник. Его глубоко посаженные глаза полыхали гневом, а сухие руки дрожали, как у пьяницы. Но больше всего лекаря удивило и отвратило то исступление, с которым старик на него напал. - Церковь и без вас прекрасно справляется с болезнями, без вас и без короля с его нечестивыми указами! Не люди должны решать, умереть человеку от хвори или выздороветь, лишь Бессмертные способны решать. И ежели болезнь была послана Деей, то послана она как наказание за грехи, или как испытание, или потому, что человек грешный свое на земле пережил, и не вправе человек противиться воле Богини! Человек смертен, и он может лишь молиться, покаяться перед Вечной и заслужить ее милость. Ваши грязные, богомерзкие дела не останутся безнаказанными, кара постигнет вас, если вы помешаете божественному умыслу! И коли уж капитан болен, умаляюсь перед вами, передайте его церкви, не трогайте его душу своими темными искусствами, не яды рукотворные, а лишь молитва может его спасти, молитесь с нами, и, возможно, Богиня изменит свое решение, будет благосклонна к...

- Роль Богини в жизни людей нельзя недооценивать. - Перебил его Филипп ледяным голосом. - Однако испытания на то и испытания, чтобы люди решали их сами, а не рассчитывали на помощь Бессмертных. Мой пациент требует внимания и ухода, чрезмерного внимания и ухода, уважаемый Мартин. Я буду молиться, но вот то, где больной будет лежать, предоставьте решать мне. Теперь прошу меня простить... У меня дела.

После этих слов Филипп, едва сдерживая проклятия, развернулся и ушел, теряясь в собравшейся вокруг фрегата еще редкой толпе и оставив позади надрывающегося, налитого кровью и яростью священника. Эрик не растерялся и взбежал по палубе, пока Мартин сверлил глазами лекаря и кричал ему в спину проклятия, тряся посохом. Филипп ни разу не обернулся, хоть и был безумно зол на священника. Он потерял время, выслушал безумную, фанатичную речь, перебил эту речь, наладил отвратительные отношения со старым безумцем, который, скорее всего, и есть правящая верхушка местной Церкви. Даже если нет, весть скоро дойдет до всех, о нем начнут шептаться и косо поглядывать на него. Но это будет потом, значительно позже, чем если бы слух пошел народными усилиями. Филипп сам видел, что жиденькая толпа, которая собралась в основном вокруг ларьков, почти не обратила внимания на ругань церковнослужителя. Проблемы будут, но позже. Сейчас у него есть другая проблема, решение которой может решить все остальные, зарубив их на корню. Нужно найти Ванессу, эту таинственную девушку-алхимика, и вылечить Солта. Главная и единственная его задача на много дней вперед.

Все больше людей собиралось на пристани, сбившаяся в основном у прилавков толпа становилась все гуще с каждой минутой. Жители поселения были заняты торговлей и обменом, кто-то старался сбить цену на товар, кто-то уже расплачивался или получал деньги. Филипп вошел в редкую толпу, лавируя между отдельными людьми, и с некоторым облегчением почувствовал, что яростный взгляд священника больше не жжет ему спину и затылок. Его окружила масса одинаковых блеклых одежд, в основном глинистого цвета и его оттенков, на которых не были заметны пятна грязи. Лица тоже были почти одинаковыми - радостные, часто местами грязные, смотрящие настороженно на Филиппа и восторженно на прилавки. Отличались они только чертами лица. Никого из них алхимик не мог выделить. Можно было спросить у любого из них, где дом Ванессы, Филипп не сомневался, что они ему ответят и все расскажут. Но как только он отойдет подальше, его вопрос обрастет нелепыми подробностями, и кто-то особо догадливый увидит меж строк этого вопроса что-то ужасно странное, припишет этой странности все беды за последние шесть лет и пустит слух по деревне. Поэтому Филипп искал кого-то, кто не похож так сильно на простого деревенского обывателя: солтыса, десятинника, или любого человека, лично знакомого с Ванессой. Саму Ванессу, что было бы наиболее предпочтительным.

Толпа густела с каждой минутой, и лекарю становилось все труднее пробираться сквозь людскую массу, не расталкивая встречных тростью. Человеческий поток кончился неожиданно, так что Филипп почти вывалился из скопища вокруг прилавков. Он не сразу понял, что под ним больше не деревянный помост, а живая земля, слегка припорошенная песком. Он отошел на несколько шагов от края человеческого моря, оглянулся и увидел толпу, в которую вливались все новые и новые фигурки во все тех же одеждах, с теми же восторженными лицами. В ней он никого не нашел, хоть и прошелся взглядом по каждому человеку в ней, в этом лекарь был уверен почти полностью. Небольшое сомнение закралось к нему в душу. Вдруг он пропустил кого-нибудь? Но еще одного, последнего взгляда на густеющую толпу хватило, чтобы сомнения эти обратились в прах. Филипп оглядел глазами всю картину пристани. За людской стеной не было видно корабля, только мачты и убранные паруса. Лекарь провел взглядом по толпе, и тут что-то задержало его взгляд.

Что-то он заметил боковым зрением, что-то со стороны окруженных толпой прилавков. Филипп внимательно прошелся взглядом по пристани и почти сразу заметил человека, юношу, стоящего на небольшом, порядка тридцати шагов, отдалении от деревянного настила на песчаном пляже.

Это был молодой человек, одетый в легкую куртку из коричневой бычьей кожи, грубые рабочие штаны того же цвета, что и куртка, носил короткие светлые волосы и был довольно рослым и широкоплечим. Взгляд юноши был устремлен к кораблю, а плечи расправлены так, что воображение Филиппа дорисовало ангельские крылья за его спиной и меч в руках, направленный острием к земле. Однако в руках юноша держал не меч, а небольшой прямоугольный предмет, завернутый в какую-то ткань. В том, что прямоугольный брус был книгой, лекарь не сомневался. Что еще мог парень с такой внешностью заворачивать в мешковину? Уж точно не деревянную заготовку и не коробку с сон-травой.