А всё начиналось так (СИ) - Кустинская Алёна Олеговна - Страница 31

Шок прошёл небыстро, так как Церит вёл себя как обычный человек (если такое понятие применимо к эльфу), без привычной нам холодности и излишней вредности.

На дворе уже ночь, мы все уже крепко поддатые, трезвый среди нас только эльф. Ну оно и понятно, особенность народа такая.

Я сидела около одного из семи костров, образующих круг, и думала о том, что меня больше прельщает работа в армии, чем городская стража и безопасники. Алик отошёл к соседней группе парней, сидящих у костра справа от меня через три.

За моим костром никого не осталось, что меня полностью устраивало. Я могла спокойно понаблюдать за игрой пламени, как оно то опадало, то поднималось вновь, словно воскресающий феникс. Завораживающее зрелище, заставляющее меня задуматься о смысле бытия, хоть это абсолютно глупые размышления. Все мы давно поняли, что смысла нету. Любовь, семья, дружба, ненависть, ярость — это лишь чувства, не поддающиеся пониманию, описанию, чёткой классификации. Самообман, зависимость, эмоции, подвластные твоему мозгу. А ему можно навязать всё, что хочешь, и он поверит. Но остаётся животная страсть, неподвласная ничему, только природе...

Что-то меня понесло в странном направлении. Не к добру это, ой не к добру.

Тряхнув головой, я попыталась избавиться от навязчивых мыслей, заменив их словами песен. Пламя перестало быть для меня таким прекрасным, словно вмиг став чужеродным.

Я посмотрела на безоблачное небо на котором была большая белая планета, наша луна. Красивая... Вокруг блестели большими алмазами звёзды. Любила звёздное небо, такое далекое и чудесно-прекрасное. Всегда, когда я на него смотрю, у меня не по-детски разыгрывается фантазия. Словно сердце рвётся наружу, устремляясь в неведомые дали. Я воображала себя птицей, падающей в небо...

На ум вдруг пришли строчки новой песни, и я начала отбивать себе ритм, чтобы словить их, ускользающих, как песок сквозь пальцы.

Другой дороги в небо нет,

И я лечу на яркий свет,

Где на закат похож рассвет,

А взлёт — на паденье

Чем выше, тем трудней дышать,

Но это легче, чем терять

И в миллионах лиц искать твоё отраженье

Я падаю в небо,

Да я убегаю,

Покуда не поздно,

Пока открыта дверь.

Я падаю в небо,

Там все очень просто,

И все ваши тайны,

Мне не нужны теперь.

Бескрылым не дано понять,

Что невозможно не летать.

Для тех, кому вся жизнь один рывок

В бесконечность.

Я сердцем измеряю путь,

И стоит руку протянуть,

И как цветок передо мной

Раскроется вечность.

Я падаю в небо,

Да я убегаю,

Покуда не поздно,

Пока открыта дверь.

Я падаю в небо,

Там все очень просто,

И все ваши тайны,

Мне не нужны теперь.

Чем выше, тем труднее дышать.

Чем выше, тем труднее дышать.

Я падаю в небо,

Да я убегаю,

Покуда не поздно,

Пока открыта дверь.

Я падаю в небо,

Там все очень просто,

И все ваши тайны,

Мне не нужны теперь.

Чем выше, тем трудней дышать...[10]

Сейчас бы ребят припахать к написанию мелодии, а то скоро забуду слова.

Рядом сел старлей. В свете костров в его лице проскальзывало что-то животное, необычно прекрасное и опасное. Слишком много прекрасного сегодня что-то.

— О чём задумалась? — его голос прозвучал непривычно спокойным, без затаенных презрения, злости и раздражения, оказался приятным, бархатистым, глубоким. Красивым, короче.

— Да так, о своём, — на фиг послав дисциплину и субординацию, ответила я. Церит усмехнулся.

Мы помолчали, каждый думая о своём, смотря на огонь.

— Извини, что так мучил тебя эти три года, — неожиданно извинился он.

— Ничего, всё нормально.

— Не сказал бы, — он горько усмехнулся. Я непонимающе посмотрела на него. А у него словно плотину прорвало и из-за неё понёсся словесный поток, в котором старлей изливал причины своего поведения, избавляясь от камешка за душой: — Когда-то давно, ещё до Войн Сил, я полюбил одну эльфийку, блондинку. Что я в ней нашёл? До сих пор понять не могу. Но запала она мне в душу конкретно. Постоянно находясь рядом, она делала со мной, что хотела, и мне казалось это правильным, само собой разумеющимся. Брат меня предупреждал, что добром это не кончится, но я его не послушал, выгнав из дома. Родители к тому моменту умерли в одной стычке с гномами и я стал хозяином в доме. Сестра пыталась меня привести в себя, заставляя присмотреться к себе, понять, что со мной что-то не так. У неё почти получилось. Но потом и она влюбилась... Во Фридера, молодого, горячего человеческого парня. Они долго были вместе, поженились, но когда началась первая война, он ушёл в армию, оставив её одну в их доме. В тот же месяц на город Сарин, в котором они обосновались, чтобы не мучиться со мной, напали войска королевства Жарвопао, сровняв его с землёй. В прямом смысле. Фрид не успел вовремя, его легион находился на другом конце страны. Это меня привело в чувство, ненадолго. Сильно я тогда на друга разозлился, обвиняя его в том, что не уберёг мою сестру, — он горько вздохнул и замолчал на миг, вспоминая. — Потом из родового хранилища был украден теперь уже твой меч, брат ушёл на фронт. Судя по тому, что меч тебе достался от него, его свистнул мой брат... — Старлей мял сжатые в замок пальцы, глядя то в огонь, то на руки. — Несколько лет от него не было вестей. Дэя, та блондинка, снова оказалась рядом, и я про всё забыл.

Снова были любовь, поцелуи, постель, нежности, — тут его передернуло от отвращения. — В какой-то момент я осознал себя в темнице, тёмном помещении, без окон и двери, только в полу был люк. Все чувства к блондинке пропали, остался лишь едкий привкус, как после самогона, сделаного из всего, что попалось под руку. — Он взглянул на моё удивлённое лицо и улыбнулся. Грустно, но по-доброму. А ему идёт. — Ты не смотри на меня такими большими глазами. Да, мой народ не пьянеет, но алкоголь пить никто ж не запрещает. — И он продолжил рассказ: — Странным образом каменная кишка забирала все мои силы, как физические, так и магические, отсекая внешние силовые потоки. Сколько я там лежал, не знаю. Но вскоре объявилась моя "возвлюбленная" (как позже я узнал, меня пичкали приворотами, из-за чего моя страсть не ослабевала) с незнакомым мне орком, одноглазым, каким-то кривым, несимметричным, несимпатичным, вызывающим одно чувство — презрение. Уже ослабевшего до состояни беспомощного ребёнка, меня за руки потащили вниз, к алтарю. — Взгляд Мирина потемнел, голос зазвучал как будто из его прошлого, так же неестественно безэмоцианально: — Помещение было залито слишком ярким светом, больно ударившим по глазам. Всё вокруг было жёлто-оранжевым, цвета бога Яссина. На алтаре, семиконечной звезде, вылитой из золота, уже лежало семь тел, все разной национальности, разной степени расчленённости. Молодая девушка-человечка без правой кисти, с развороченной грудной клеткой, в которой отсутствовало сердце, старик-гном без ног, мужчина-орк с выколотыми глазами, парень-огр без скальпа и пальцев ног, девочка-гоблин с прибитыми к алтарю руками и ногами, мужчина-эльф без кожи, старуха-кочевник без рук и ног по колено...