Изумрудный шторм - Дитрих Уильям - Страница 11

– А вы кто такой? Представьтесь.

– Инспектор Леон Мартель, – ответил главарь и прицелился в меня из тяжелого кавалерийского пистоля. Его собратья тоже вытащили оружие, и, как мне показалось, сальные взгляды их свинячьих глазок дольше положенного задержались на фигуре Астизы – поведение для полицейских совершенно недопустимое. Я напрягся и приготовился к худшему.

– Думаю, вы должны объяснить, что, собственно, происходит.

В то время, как хрупкий и тонкогубый Фуше напоминал ящерицу, Мартель походил на большую, готовую к прыжку кошку, и в его ореховых глазах светилась поистине кошачья хитрость.

– Вы завладели драгоценным камнем. И нам хотелось бы знать историю его происхождения, – заявил он.

– Я ничего не знаю. И потом, где эта моя драгоценность? Где Нито?

– Камень конфискован, ювелира мы отправили домой.

– Конфискован? То есть, вы хотите сказать, украден?

– Это вы его украли, мсье, по заказу паши из Триполи.

– Помогите! Воры! – закричал я.

– Никто вас здесь не услышит, – отозвался Леон. – Владелец магазина получил приказ закрыть его на один день. У вас нет помощников, и бежать даже не надейтесь.

– Почему же нет? А первый консул, мой друг и патрон? – намекнул я. – Взгляните, что носит на шее моя жена! Его медальон.

Инспектор покачал головой.

– Никакой он вам не друг и не патрон, раз вы не желаете делиться секретами, столь важными для будущего Франции. Руки давайте, сейчас наденем на вас наручники.

Я уже давно понял: спорить и сопротивляться малоприятным и агрессивным людям – дело бесполезное, они распалятся еще больше. Внести определенность – вот что лучше всего в подобных обстоятельствах. К тому же я устал от наглецов, тычущих стволами в мою возлюбленную, которая теперь была мне женой и матерью моего ребенка. И я протянул Леону руки – но только крепко сжал их в кулаки и что есть силы ударил снизу по длинному стволу пистоля. Мне удалось выбить его из рук Мартеля, и оружие взлетело к потолку. Грянул оглушительный выстрел, а я не стал тратить времени даром и нанес этому ублюдку сильнейший удар по носу. Полицейский так и взвыл от боли – прямо праздник души. Астиза, не менее шустрая и сообразительная, чем я, развернула свой плащ и стала размахивать им, точно крылом летучей мыши, прямо перед носом у этих мерзавцев, которые из-за тесноты помещения сбились в плотную кучу. Я ринулся прямо в эту гущу, расталкивая противников налево и направо. Пистоли стреляли, воздух наполнился гарью. Сцепившись с одним огромным жандармом, я вместе с ним врезался в витрину с украшениями и опрокинул ее – драгоценные безделушки так и разлетелись в разные стороны.

Просто чудом никто во время этой заварушки не был ранен – лишь безнадежно была испорчена дорогая накидка Астизы, в ней зияли дыры от пуль. Но главное мое достижение заключалось в том, что жандармы израсходовали все заряды, и стрелять им теперь было нечем.

– Беги к Гарри! – крикнул я, катаясь по полу с вцепившимся в меня здоровяком и сбивая все новые витрины. А затем, когда мне посчастливилось схватить валявшийся на полу пистоль, который я надеялся использовать, как дубинку, чьи-то руки впились мне в горло, еще кто-то схватил меня за ноги, а кто-то третий ударил по голове, и все кругом погрузилось во тьму.

Очнулся я в подвале из серого камня, подвешенный головой вниз, точно какой-то неудачно угодивший в ловушку опоссум, и крайне раздраженный тем, что полиция – если это действительно была она – схватила именно меня. Ведь я ничего не знал.

Я одурело хлопал веками, а затем взгляд мой упал на стоявших внизу палачей, в том числе и на Мартеля, которого было легко узнать по перевязанной голове и кислому выражению лица. Коррупция ожесточила этого человека. Его челюсть, напоминающая по форме лопату, была выдвинута вперед – наверное, от привычки копаться в делах разных людей, – а кожа на лице испещрена оспинами. Я решил, что такая жестокость судьбы лишила его возможности заводить романы с женщинами, и поэтому он вечно пребывает в плохом настроении. Мужчины, у которых скудна половая жизнь, обычно подлы и жестоки. Кожа у Мартеля, что типично для галлов, была темной, загорелой от солнца и закаленной ветрами; густые непослушные волосы выбивались из-под кожаного шнура на лбу. Темные брови сходились у переносицы теперь уже сломанного носа, полные губы кривились в подлой усмешке. Словом, выражение его лица было самым мрачным, что говорило о несчастливом детстве, злоупотреблении спиртным и разочаровании в жизни. Он принадлежал к тому разряду людей, которые или охраняют тюрьму, или сами являются заключенными. Нет, он не кошка, решил я; скорее – опасный грызун, явившийся откуда-то из подземелья. Он полезен начальству, но никогда не станет одним из них – слишком уж груб и прямолинеен. Судя по всему, Мартель это понимал, что являлось дополнительным раздражителем. А ведь он мог и подняться…

– Откуда этот изумруд, Гейдж? – спросил он меня. Пахло от него, как от умершей неаполитанской шлюхи, которая всю жизнь пила дешевое вино и питалась томатами и баклажанами. Итальянцы, насколько я знал, едят абсолютно все.

Хотя знать об умерших итальянских шлюхах мне было вовсе не обязательно.

– Где Астиза? – ответил я вопросом на вопрос.

Казалось бы, ничего такого особенного я не спросил, но один из жандармов размахнулся и огрел меня кучерским хлыстом. Я вскрикнул, а Леон снова приблизил ко мне свою физиономию со сломанным носом. Этому мужчине нужна была хорошая зубная щетка. И зубочистка тоже не помешала бы.

– Что вам известно о летающих машинах? – спросил он.

– Чего? – Только тут до меня дошло, что меня схватили какие-то безумцы, которые куда опасней любых лихоимцев. – Скажите, моей жене удалось уйти?

Меня снова стегнули кнутом, и я принял это за утвердительный ответ. Эти люди злились, что со мной все с самого начала пошло не так, и это радовало. Но они также опустили меня головой вниз в холодную грязную воду. И это не радовало уже совсем.

На этот раз я даже не успел набрать воздуха и сразу же начал задыхаться. Они рывком вытащили меня, и я долго отплевывался, кашлял, мотал головой, как мокрая собака – специально, чтобы забрызгать их бриджи. Единственное, чем я мог отомстить им за все свои страдания.

– Кто вы, черт бы вас подрал?! – воскликнул я. – Вы не просто воры! Вы куда как хуже!

– Я уже говорил, мы – полиция. Инспектор Леон Мартель, – сказал предводитель жандармов. – Постарайтесь хорошенько запомнить это имя. Поскольку я заставлю вас заплатить за мой сломанный нос своим – это в том случае, если вы не скажете то, что я хочу услышать. И тот факт, что министерством больше не руководит наш патрон, вовсе не означает, что мы неверны интересам Франции. Мы работаем здесь только на благо государства.

Преступник с бляхой жандарма – это худший вариант.

– А вашему начальству известно, чем вы тут занимаетесь? – поинтересовался я.

– Да они нам только спасибо скажут!

Нет на свете ничего хуже, когда зло вдруг возомнит себя добром.

– Впрочем, один секрет я знаю, – решил я попытать удачу. – У меня есть друг, он пытается построить паровую лодку. Судно, которое будет приводиться в движение одним из шумных моторов Уатта. Его будут демонстрировать Наполеону на Сене этим летом. Самому мне не хотелось бы заниматься кражей бойлера, но он может оказаться просто замечательной инвестицией, хотя лично я не вижу логики в применении подобных устройств. Однако для вас, людей одержимых идеей похищения чужих вещей, это может стать неплохим шансом…

Тут голова моя снова ушла под воду.

Мои мучители продолжали сыпать вопросами. Как я узнал о драгоценном изумруде? Где хранятся сокровища ацтеков? Что мне известно о летающих машинах? Да, конечно, они люди мягкие, жалостливые, и им вовсе не доставляет радости мучить меня, но я сам провоцирую их своим упрямством, заставляя снова и снова окунать себя в воду. Этот процесс явно доставлял им удовольствие. В то время, как я всякий раз испытывал шок, оказавшись в ледяной воде, ощущал царившую вокруг темноту и полную свою беспомощность, до боли в легких задерживал дыхание, испытывал ужасающее ощущение, что вот-вот захлебнусь, затем вновь воскресал из мертвых, видел свет… Какая же это драгоценность – воздух, который мы воспринимаем как должное! Боль, разрывающая легкие, саднящее горло, из ноздрей течет, страх перед столь недостойной смертью…