Варяг. Обережник - Мазин Александр Владимирович - Страница 53

По ним Молодцов успел прочесть всю полноту эмоций, которые испытывал викинг: удивление, страх, опаска, уверенность.

Данила медленно, но неуклонно приближался к викингу. Рука на предельном усилии выбрасывала вперёд вдруг отяжелевшее копьё. Викинг мастерски принимает удар, поворачивается, уходя вбок с линии атаки. Остриё копья бесполезно скользит по щиту, оставляя длинную царапину на кожаном покрытии.

Викинг, продолжая разворачиваться, наносит удар секирой. Данила тянет к его руке с оружием свою со щитом, не чтобы отбить, а чтобы схватить, как в рукопашном бою.

Ребро щита бьёт в могучее предплечье, прикрытое дорогим браслетом. Треск, который услышал даже Данила. Щит разлетается в щепки, зато пальцы Молодцова вцепляются в твёрдые как дерево мускулы, обтянутые рукавом льняной рубахи. Викинг продолжает поворачиваться, и пальцы Данилы соскальзывают, а он сам летит дальше, не ощущая опоры. Его враг ведёт секиру по дуге, тоже медленно, словно в вязкой жидкости.

Секира касается груди Молодцова с левого бока, но он летит дальше, словно убегая от неё. Лезвие проскальзывает по одному ребру, второму, третьему… Боли нет.

Данила, чувствуя себя каплей, которую сорвало с колеса мотоцикла, пытается достать до оружия викинга. Не получается… Вытянутое лезвие секиры чиркает по предплечью изнутри. Молодцов удивляется тому, как быстро рукав становится красным, боли нет, эмоций тоже.

Кончики пальцев соскальзывают с мокрой от крови рукояти секиры. Ах да… Данила вспоминает, что у него же ещё есть копьё. Можно им ударить, но нет – неудобно, нету замаха.

Данила смотрит на удаляющееся лицо викинга, и его охватывает гнев. Он вспоминает, почему ненавидит этого человека, но его уже никак не достать. А лицо викинга искажает гримаса страха. Он косит глаза, пытается поднять секиру, чтобы защититься, но у него тоже не получается. Клек!

Варяг в прыжке с двух рук наносит удар по шее. Голова викинга слетает с плеч, вверх бьёт фонтан крови. Это последнее, что видит Данила, следующим он ощущает тяжёлый удар о землю. Вспышку боли внутри. Темнота.

Сильные пальцы сжали затылок, но подняли голову Данилы с осторожностью.

«Всё, – решил он, – сейчас добьют. Хорошо, если добьют».

Однако вместо острой стали ему в рот ткнулась глиняная плошка.

– Пей, берсерк, тебе силы ещё понадобятся, – сказал знакомый голос.

Клек. Данила принялся жадно глотать жидкость, которая оказалась тёплым пивом с мёдом. Редкостная гадость, но сил придала. Лишь выпив всё до дна, Молодцов решился открыть глаза. Луч солнца вызвал вспышку боли, не хуже чем удар дубиной. Молодцов переждал приступ – и вроде отпустило. Он лежал в бараке Завида с другими ранеными. Из распахнутой двери бил свет. Значит, если Данила проспал меньше суток, сейчас всё ещё тот день. И всё ещё длится битва.

– Ждан? – первое, что спросил он у Клека.

Тот лишь отрицательно покачал головой.

– Суки, всех порежу.

Данила попытался встать.

– Лежи ты, – варяг несильно пихнул его в грудь, – ворогов ещё довольно. На тебя хватит.

– Как у нас дела?

– Не слышишь, что ли?

У Молодцова в голове бил сплошной набат, так что он пожал плечами.

– Скоро опять полезут. Проредили мы их хорошо, но и нас мало осталось. Уж больно Гуннар обиделся, до конца давить будет.

Данила огляделся, неподалёку лежал, тяжело дыша, Путята с перевязанным животом.

– Не жилец? – спросил Данила.

– Кто его знает, все мы по краю Кромки идём.

– А Шибрида как?

– Живой, – чуть приободрился Клек. – Ходинца вот опять серьёзно ранили.

– Я встану в строй.

– Хорошо. – Варяг ничуть не удивился его поступку и не стал отговаривать. – Все раненые, кто может лук натянуть или копьё бросить, сейчас на крышу полезут. А ты в строю можешь биться, во втором ряду, раны у тебя не такие тяжёлые. Должно быть, и правду помогло… – Клек не договорил.

Данила не выдержал, спросил:

– Что помогло? Почему ты назвал меня берсерком?

Варяг на миг скривился, пробормотал что-то, что можно понять как «зачем скрывать».

– Слышал, Даниил, есть такие воины-берсерки, ульфхеднары – слышал о таких?

– Да, они зверями в бою оборачиваются…

– Вот-вот, так всякие глупцы болтают, сами не понимают о чём. Мне отец говорил, что берсерки – это воины Одина здесь, в Мидгарде. И, понимаешь, они уже мёртвые, они стоят одной ногой в другом мире. Поэтому, оборотившись, они не чувствуют боли, из их ран не течёт кровь, лежат они после боя, как неживые. Убить их простым оружием тоже нельзя.

– Погоди, а я что же…

– Вот так и с обычными воинами бывает. Сам же понимаешь: бывает живой человек, но… мёртвый.

– А с тобой такое бывало, Клек?

– Пошли, Даниил, щит тебе подберём, – вместо ответа сказал варяг, – времени мало.

Левая рука Данилы работала почти нормально, рана не сильно беспокоила. Клек нашёл ему щит с локтевым креплением, а не кулачным. Вдобавок Данила сделал петлю, один конец набросил на шею, второй ему помог закрепить за кромку Клек.

– Я щит не брошу, – мрачно пообещал Молодцов.

Варяг на это ничего не ответил, вдвоём они вышли на улицу – к другим обережным. Их осталось человек пятнадцать, включая людей Черняты, не захотевших договариваться с нурманами. Но людей Воислава всё равно было гораздо больше, и среди них стоял Ходинец в панцире, заляпанном кровью, левая рука у него сплошь была замотана тряпками.

Снаружи частокола поднимался густой чёрный дым, воздух кругом пропитался им, а ещё вонью вспоротых внутренностей, горелой плоти, запахом стали и крови. Данила лишь сейчас понял, как эти два запаха похожи.

Оттуда же, с внешней стороны частокола, доносился стук топоров, ограду заимки остервенело и упорно рубили. На забороле сидело лишь два лучника, которые не стреляли, а ныкались за гребнем. Ещё пятеро стрелков с трудом забрались на крышу главного барака в заимке. Среди них Данила не без радости разглядел Завида с перевязанной ногой. Рыжая борода его окрасилась красным.

Ходинец перестал разговаривать с батькой, подхватил ведёрко смолы и, несмотря на раны, быстро побежал к частоколу.

– В строй! – спокойно, без надрыва и пафоса, приказал Воислав.

Воины построились. Данила занял место позади Клека. Справа, где обычно бился Ждан, стоял незнакомый воин Черняты. От этой неправильности стало обидно до боли.

Молодцов стиснул зубы – не время сейчас сопли размазывать, впереди враг, потом будем оплакивать друзей, если будет кому.

Строй из девятнадцати человек шаг в шаг направился к предполагаемому пролому. Ходинец уже стоял на настиле. Что он задумал?

Воислав остановил обережных в шаге от частокола. Стало видно, как вражеские секиры пробиваются лезвиями между брёвен после каждого удара. Брёвна сначала накренились, потом разошлись в стороны, как зубы больного цингой.

– Бей! – закричал Воислав.

Строй прильнул к почти прорубленному частоколу, в щели между брёвнами ударили копья, мечи и топоры. Данила колол отчаянно и быстро, туда-обратно, как швейная машинка. Сложнее было вернуть оружие обратно, чем уколоть. Куда колоть, всё равно не видно: почувствовал преграду – навалился, нет – копьё назад.

С той стороны резко отрывисто закричали, словно выкашливали слова, сразу же столбы частокола затрещали.

– Щитами бей! – крикнул Воислав.

Обережники с раскатистым рёвом навалились на прогнувшийся частокол. Хруст, треск и брёвна перекинулись через подставленные щиты.

Данила вскрикнул от боли, когда толстое бревно скатилось по его щиту и щиту Клека, но устоял. А вот и непрошеные гости. Зверовидные викинги сразу же атаковали обережных. Обе стороны слитно ударили топорами и копьями. Щиты противоборствующих сторон замерли в напряжении на несколько ударов сердца, а потом викинги откатились.

Вернее, отошли меньше чем на длину рогатины и снова атаковали секирами и копьями. Без результата. Обережники стойко выдержали атаку, ударили в ответ, так же слаженно. Бой замер в равновесии, воины пытались разорвать строй противников, оставаясь на дистанции копья.