Возвращение под небеса (СИ) - "Зетт Катэсса" - Страница 53

-- Ты только осторожнее там, Машка, -- сказал мне Вебер, когда я с мучительно тяжелым сердцем собралась уходить. -- Постарайся не умереть, ладно?

Я кивнула. Вебер весело подмигнул мне и легонько щелкнул по носу. Слабый свет осветил загорелое лицо наёмника и отразился в добрых, но очень печальных глазах.

-- Спасибо тебе за всё, Вебер, -- прошептала я, грустно улыбаясь и ощущая, как на меня наваливается острое одиночество. -- Я буду скучать по тебе...

***

Я довольно быстро и без приключений дошла до Театральной. Там, пройдя по улицам Метрополиса, едва ли отличающихся от тех, что были на Тверской, я перешла на станцию Охотный ряд. Многочисленные торговые лавки, жилые помещения и бары оккупировали практически все свободное место на станциях и в переходах. Народа здесь было очень много. Так, что и яблоку упасть было негде. Уже вскоре я покинула Метрополис. Поднимая по очередном эскалатору, я почувствовала, как моё сердце забилось в груди в сладком предвкушении: во-первых, я как никогда близка к своей цели, а, во-вторых, я ведь сейчас своими собственными глазами увижу самое сердце Москвы!

Пройдя через переход, я вбежала по лестнице и вышла из метро Охотный ряд у бывшей гостиницы "Москва". У меня так захватило дух, что я буквально открыла рот от нахлынувших на меня впечатлений. Теперь я стояла и крутила головой, глядя на неё, на вековую столицу. Вот и памятник Жукову, и Красная площадь со старинными, ещё крепкими стенами Кремля, башни, украшенные золотыми двуглавыми орлами, вот и древние здания, которые выглядели так, словно бы их совсем не тронула смерть мира...

Во многих местах площадь и местность вокруг неё все ещё была выложена брусчаткой. Там, где её не было, всё поросло травой -- и рытвины, и канавы. Я медленно шла вперёд, в полнейшем восхищении глядя на всё то прекрасное, что сохранилось здесь с давних времен. Особенно великолепными мне казались белокаменные храмы с золотыми куполами, искрящимися на солнце, и архаичное здание Исторического музея. Теперь мне казалось, что мне запоминается каждая деталь: витые кованые узоры на воротах, сказочные оконца, необычные башенки.

Впереди я видела Иверскую часовенку, сияющую золотым крестом. За ней виднелись полукруглые арки Воскресенских ворот. От восхищения у меня перехватило дыхание.

"Ну, всё, -- подумала я, выдохнув. -- Мне пора".

Возле Иверской часовни у Воскресенских ворот народ толпился, громко крича и волнуясь. За сборищем людей следил небольшой конвой из четырех человек, дежуривший у массивных дверей храма. Все люди из конвоя были одеты в одинаковую форменную одежду еще довоенных времен.

Лица у охранников были бледными, но относительно чистыми, с давно зажитыми ранами или, наоборот, со свежими царапинами. На руках у каждого из охранников были одеты плотные перчатки, на груди наперевес покоились автоматы.

Конвойные пропускали в часовню по несколько человек, и уже вскоре торопили их выйти. Здесь, у храма, я видела множество самых разных людей: старушек в платках, детей в потрепанной одежде, серьёзных мужчин с обветренными лицами, молодых людей и девушек с рюкзаками на спине, словом, всех. Кто-то читал акафисты или пел тропари, кто-то плакал, тихонько стоя в сторонке, кто-то молился, сложив руки на груди или вытянув их перед собой. Некоторые, молясь, стояли на коленях, другие сидели на земле.

Иверская часовня хорошо сохранилась после войны. Я видела потертое дерево резных дверей и изумительные золотые звёзды на голубом куполе храма. Посмотрев на крест в руках ангела, сверкающего позолотой на вершине часовни, я осенила себя крестным знамением и с молитвой поклонилась до самой земли. Душа моя тосковала по Богу. Мне бы хотелось остаться здесь подольше, но толпа теснила, да и мне надо было идти.

-- Помоги нам всем Господь, -- сказала старушка, сжимая в дрожащих руках банку для милостыни. Я бросила жетон в её банку, и она поблагодарила меня.

Отправившись дальше, я грустью вспомнила те светлые дни в Куполе, когда мы с отцом, Михаилом Соболевым, Антоном и Женей приходили в старую церковь в Введенском. В Адвеге никакого подобного удовольствия никогда не было.

Мимо меня проехал мужчина на велосипеде, к багажнику которого был прикреплен старенький магнитофон. Я отшатнулась от него и мигом нырнула в Воскресенские ворота.

На площади потоками из стороны в сторону курсировало множество народа: немощные старики с мешками или сумками, странники в дорожной одежде, худые женщины с детьми, краснолицые торговцы с сумками и челноками.

Люди толпились у древнего краснокирпичного здания Исторического музея, ходили мимо собора Казанской иконы Божией Матери, где в окнах теплился неяркий свет тонких восковых свечей. На другом конце Красной площади я увидела Собор Покрова Пресвятой Богородицы или, как его до сей поры называли в народе, Собор Василия Блаженного, и некоторое время всё никак не могла оторвать взгляд от старинного храма, так хорошо сохранившегося до сей поры. Цветные маковки, словно бы сделанные из глазури, красовались на фоне серого неба, а в древних стенах светились маленькие окошки. Недалеко от собора, высилась Спасская башня. Она касалась серых небес сияющей красной звездой, а её круглый циферблат с обездвижено замершими стрелками перевался золотистыми бликами.

Меня кто-то толкнул, и я ахнула, едва удержавшись на ногах. В двухстах метрах впереди торговцы и караванщики суетились и бегали куда активнее, чем на пяточке возле Исторического музея. Гул там впереди стоял страшный: слышались смешки, голоса, крики, стук колёс и скрип дерева. Я вытянула шею, приглядываясь к тому, что там творилось в центре площади. Поразительно! Многочисленные повозки, загруженные лошадьми, а ещё телеги с мешками и коробками стояли у неглубокого кратера в центре площади, где был разбит рынок - огромный, шумный, похожий на бурлящий котёл. Я ещё никогда не видела места, столь пёстрого и оживленного.

И вот же он, ГУМ, напоминающий мне замок со страниц сказочных книг, высится прямо напротив рынка. Серо-голубая крыша с двумя острыми башенками укрывала здание из бежевого, уже давно потемневшего камня, а остатки резных узоров ещё с давних времен по-прежнему красовались между окон и у широких арок, под которыми располагались входные двери.

Войдя в здание ГУМа, я оказалась в просторных помещениях торгового дома, некогда бывшего одним из самых известных в Москве. Узорная лепнина была испорчена временем и плохими условиями, но красота по-прежнему оставалась живой в ветхих арках и в изящных выступах, в кованых парапетах и в полукруглых мостиках. Деревянные двери и красивая мебель была исчерчена царапинами и сколами, покрыта пылью. На мраморном полу плавали мутные блики от старых ламп. Стеклянный потолок центрального прохода в торговом доме был наполовину разбит, его осколки были сметены к стенам в некрасивые горки. Кстати, под потолком жители центральной Москвы натянули куски брезента, чтобы хоть как-то защититься от стеклянного крошева и палящего солнца. В середине широких коридоров и на круглых площадках, где, по всей видимости, когда-то были организованы кафе и забегаловки, до сих пор стояли круглые столики -- деревянные, плетеные, кованые. Возле них были установлены пункты раздачи еды, именно поэтому там толпилось много людей.

Я не сразу нашла "Амадеус". Мне пришлось довольно долго петлять по коридорам ГУМа, прежде чем я вышла к стеклянным витринам нужного мне бара. Возле дверей в заведение стоял молодой человек в длинном плаще и с ёжиком рыжих волос на голове. Он щурил глаза и быстро перебирал колоду игральных карт, сжимая её в крепких пальцах. Неподалеку от него на старых картонках возле стены сидели две девушки, тихонько играющие музыку на самодельных инструментах. Я скользнула мимо девушек, затем обошла рыжеволосого парня и зашла в бар. В полутемном помещении "Амадеуса" стены были отделаны панелями из тёмных досок, а источником света служили изогнутые золотистые бра. Здесь изумительно хорошо чувствовался запах табака, старого дерева и пряностей. Я протиснулась поближе к стойке, заставленной широкими бокалами с разномастным алкоголем и стеклянными пепельницами, в которых дымились окурки.