Жили-были (СИ) - Риз Екатерина - Страница 43

— Сашка…

Она сглотнула, снова глаза закрыла.

— Как же я на тебя злюсь, ты бы только знал.

Он глухо хохотнул.

— Что сделать, если я такой дурак.

— Ты дурак, — подтвердила она, правда, голос при этом дрогнул. Но не от сомнений, а от недостатка силы.

Толя улыбнулся, покрепче её обнял, подхватил за талию и от пола приподнял. Поднял, как пушинку и отнёс в сторонку, к пустующему диванчику за кадками с искусственными фикусами. Саша с облечением на кожаный диван опустилась, а Ефимов перед ней на корточки присел. Смотрел ей в лицо и улыбался.

— Сань, впервые тебя пьяной вижу.

— Да? Нравится?

— Это необычно.

Она оттолкнула его голову, Толя, будучи сам не слишком трезвым, едва назад не повалился. Успел ухватиться за подлокотник дивана. А Сашу, хоть и в шутку, отругал:

— Чего делаешь? Хочешь, чтобы все поняли, насколько мы пьяные?

— А ты пьяный?

— Не критически, но…

Саша вдруг за подбородок его схватила, заставляя смотреть ей в глаза. Он и без того смотрел. Потом на колени встал, чтобы равновесие снова не потерять, а сам к Сашиным губам потянулся. Она даже не подумала глаза закрыть. Он целовал её, а она на него смотрела. И он на неё смотрел, и поэтому поцелуй получался глупым и невыразительным. А хотелось другого, весь вечер хотелось, который день, неделю…

Толя поцелуй прервал и прижался лбом к её плечу. Потом обнял её и всё-таки дождался того, что Саша сама к нему прильнула, обняла, вздохнула именно так, как он ждал — тихо, сдаваясь и усмиряя все свои сомнения и ту самую злость. И вот сейчас её уже можно было целовать. Целовать по-настоящему, обхватив ладонью её затылок, наверняка портя причёску, раздвигая языком губы и не позволяя опомниться. А у Саши от поцелуя голова ещё больше закружилась, она в Толины плечи вцепилась. Задохнулась, голову назад откинула, а этот негодяй носом ей в декольте уткнулся, и задышал, жарко и сбивчиво. Руками её обхватил.

— Сашка, ты такая красивая стала. Тебя как будто для меня лепили.

Саша, даже будучи пьяной, поняла, что он чересчур разошёлся, руки его от своей груди оттолкнула, отодвинуться попыталась, но вышло не совсем удачно, лишь повалилась на диванные подушки, а руки Ефимова съехали на её бёдра. Саша принялась крутиться, стараясь избавиться от его прикосновений, сказала:

— Не для тебя.

Он усмехнулся.

— Посмотрим.

На ноги поднялся, едва заметно покачнулся, потом руки ей протянул.

— Вставай, звезда моя.

Помощь она его приняла, пришлось принять. Толя её с дивана сдёрнул, но Саша его на всякий случай предупредила:

— Я не дура.

Ефимов изобразил изумление.

— Я так не думаю. Ты, вообще, самая умная. — Он прядь волос с её щеки смахнул, сделал попытку наклониться к ней, чтобы поцеловать, Саша отклонилась, и ровно в этот момент за его спиной послышался весёлый голос Старикова.

— Что это вы тут делаете?

Толя обернулся и недовольно на него посмотрел.

— Разговариваем. Не видно?

Миша ухмыльнулся, а Саша руку к нему протянула.

— Миша, забери меня, у меня сил не хватает от него сбежать.

Толя приятелю улыбнулся.

— Она даже не старалась.

Саша по руке его стукнула.

— Я старалась! — Взяла Старикова под руку, а Ефимову совершенно глупо, по-детски, язык показала. Тот же смотрел на неё, как волк, у которого из-под носа добычу увели, но он уверен, что это ненадолго. Мало того, уверен, что жертва сама поспешит обратно, ему в руки. Надо лишь подождать немного.

А можно и не ждать. Можно вернуться в зал, тяжело опуститься на диванчик рядом с Сашкой, прижаться к её боку и улыбнуться как ни в чём не бывало.

— Так, ещё тост. Ещё тост, — оглушил всех своим голосом Стариков.

— За любовь, — с лёгкостью перекричала его Алёна.

Саша от её крика поморщилась, инстинктивно отодвинулась и оказалась в кольце рук Ефимова. Тот сделал вид, что ничего не произошло, за плечи её приобнял, другой бокал подал, и свою рюмку поднять не забыл. В глаза Саше посмотрел и нагло заявил:

— За любовь, малыш.

— Ненавижу тебя, — проговорила она одними губами и только для него. А он зубами клацнул, и тут же отвлёкся на официантку, подошедшую к их столу. — Девушка, нам ещё «Белый русский».

Девушка ему улыбнулась.

— Одну минуту.

Саша как раз допила коктейль, облизнула губы и спросила:

— А из чего его делают?

Ефимов вдруг поцеловал её в лоб.

— Из кофейного ликёра и сливок.

— Правда? — удивилась Саша, чувствуя, что в голове снова начинает шуметь. Но не могла не признать: — Вкусно.

— Рад, что тебе нравится.

— Ты водку забыл, — подсказал Иванов, Толя тут же посмотрел на него и сделал страшные глаза, приказывая заткнуться.

Саша же нахмурилась, кончик носа потёрла.

— Водка?

— Лёня говорит, что я выпить забыл. — И ради конспирации Толя махнул вторую рюмку подряд.

— Надо потанцевать, чтобы проветриться, — вспомнила Саша. Ефимов согласно кивнул, потом его рука опустилась на её бедро, правда, незаметно для остальных, и подтянула Сашу ближе к его телу.

— Сейчас пойдём танцевать. Съешь что-нибудь.

Окончание вечера в памяти у Саши не отложилось. Вроде и не стёрлось, помнилось, что всё-таки танцевали все вместе, хохотали, с чем-то друг друга поздравляли и обещали встречаться часто-часто, а потом припомнила, что обещали уже, когда расставались, на стоянке такси. Кто-то уезжал, кто-то кому-то рукой вслед махал, Саша помнила, что расцеловалась с Каравайцевой, расцеловалась странно сердечно, потому что они перед этим едва ли не всплакнули, правда, что был за повод, уже точно не вспомнит ни за что. А следующее, что помнила, это как Толя обнял её на заднем сидении такси, прижался щекой к её макушке, и она, кажется, заснула. Обняла его, щекой к его груди прижалась и заснула, а Толя едва ощутимо волосы её перебирал. Смотрел в окно, на огни фонарей вдоль дороги, и вдыхал аромат приятных лёгких духов.

Вечер прошёл весьма любопытно.

А поутру они проснулись. То есть, это Саша проснулась первой и совсем не поутру, но прежде чем это выяснилось, прошло достаточно много времени. Она сначала вздохнула, вырываясь из сна, потом попыталась глаза открыть, долго моргала, не понимая, что у неё с лицом случилось, раз веки никак не желают подниматься. А когда глаза всё-таки открыла, пустым взглядом уставилась за окно. За ним был мрак и серость, поэтому сколько времени — не совсем понятно. Саша лежала, как ей показалось долго, дышала, в тяжёлой голове ни единой мысли, хотела уже снова глаза закрыть и заснуть, но к ней начали возвращаться чувства и ощущения, а также слух, стопроцентное зрение и обоняние. Шевельнуться ещё страшно было, но уже поняла, что она дома, она не одна, что за её спиной кто-то есть, кто-то большой и горячий, потому что ей жарко, и дышит на неё, а ещё от него тянет очень знакомым резковатым одеколоном. Чтобы переварить всё это и принять, понадобилась ещё пара минут. Саша уже всё понимала (кроме того, как подобное получиться могло), знала, что за её спиной Ефимов спит, причём её одной рукой обнимает, дышит ей в шею, ей даже оборачиваться не нужно было, чтобы его видеть. Но лежать так долго, зажмурившись от потрясения и с колотящимся сердцем, было невозможно, и в какой-то момент она поняла, что у неё бок заныл, и очень захотелось сменить позу. Но это означало окончательное возвращение к реальности.

Прежде чем повернуться, осторожно себя ощупала. Она была раздета до белья, к тому же на руку Ефимова на своём животе наткнулась. Ну, по крайней мере, она не голая. Осторожно пошевелилась, перевернулась на спину и теперь замерла в такой позе. Голову повернула и оказалась с Толей нос к носу. Он спал, дышал ровно и глубоко, на щеках щетина проступила. А у Саши в горле ком и жар по всему телу. Зажмурилась. Словно Ефимов мог раствориться, как похмельная дымка. Он и не подумал. Что совсем не удивительно, зная его наглость и упрямство.

И вот только тогда, только тогда Саше пришло в голову на часы посмотреть. Нахмурилась, вглядываясь и пытаясь осознать. Потом ужаснулась. Полдень. Интуитивно дёрнулась, собираясь вскочить, это движение отозвалось острой болью в голове, и Саша даже застонала. Всё-таки села и за голову схватилась. Толина рука соскользнула на её бедро, но было уже не до этого. Боль запульсировала в висках, в глазах потемнело, и Саша замерла, пережидая. Даже не почувствовала, что рука Ефимова больше её не касается. А он потянулся, разбуженный ею, руки на подушку закинул и зевнул. Глаза потёр, прежде чем их открыть.