Альтернатива маршала Тухачевского (СИ) - Толстой Владислав Игоревич - Страница 33

За обтекаемыми словами одного из наиболее влиятельных политиков Империи скрывалось нечто весьма серьезное. Боги, благоволившие Стране Восходящего Солнца с 1904 года по 1919 годы, считая по календарю гайдзинов, казалось, отвернулись от нации Ямато: сначала "сибирская экспедиция" пошла не так удачно, как хотелось бы, принеся вместо приращения территорий не покрывшую знамена Армии новой славой эвакуацию из России; потом Великое землетрясение Канто, разразившиеся в сентябре 1923 года, не только погубило многих подданных Тэнно, но и нанесло такие разрушения, что на восстановление разрушенного пришлось потратить почти все накопления, сделанные Империей за четыре неправдоподобно благополучных экономически года, в течение которых гайдзины убивали друг друга в Европе, освободив для сыновей Ниппон богатейшие рынки Азии, в частности, Китая; и, наконец, не желающие униматься "береговые обезьяны" вместо того, чтобы добросовестно работать на предприятиях, принадлежащих японцам, и покупать произведенные на них товары, имели наглость начать вытеснение японских резидентов из Китая, нанося тем самым огромный ущерб имуществу трудолюбивых японцев. Под сильнейшим ударом оказались почтеннейший торговый дом Судзуки и финансировавший его продвижение в Китае Тайваньский банк.

Возглавляемое же господином Вакацуки правительство, как это ни грустно было признавать, вело не самую удачную политику в области финансов и международных отношений. Нет, оно продолжало учитывать векселя торговых домов и банков, понесших потери в результате Великого землетрясения — но, надо признать, 100 млн. иен, выделенных Японскому банку в качестве кредита на эти цели, оказались явно недостаточной суммой. Также нельзя было признать хорошей политикой терпимость, проявляемую возглавляемым премьер-министром Вакацуки к взбунтовавшимся китайцам — в конце концов, японские инвестиции в Китай, прежде всего, в текстильную промышленность Шанхайского района и концерн ЮМЖД (Южно-Маньчжурская железная дорога, уже тогда занимавшаяся массой проектов, помимо железнодорожных — В.Т.), достигли 2,5 млрд. иен. Было очевидно, что эти вложения нельзя защитить только дипломатическими методами и редкой посылкой войск.

"Последней каплей", переполнившей чашу терпения в отношении правительства, поддерживаемого противостоящей партии Сэйюкай партией Минсэйто, стали последствия неосторожной речи министра финансов, господина Катаока, в парламенте — невоспитанный гайдзин сказал бы, что в Империи Ямато разразился тяжелейший финансовый кризис, японцы же предпочитали определение "затруднения на финансовом рынке". Но, как ни называть происходящее, основания для беспокойства были — если с 15 по 21 марта сложности были у небольших банков, то 22 марта прекратили операции "Мицуи гинко", "Накадзава гинко" в Токио и "Сода гинко" в Иокогаме. Потерявший всякий страх перед законом Империи левый, для вразумления которых и был предназначен "Закон об опасных мыслях", мог бы сказать, что один из мощнейших концернов Японии, "Мицуи", выросший из торгового дома еще времен сегуната Токугава, использовал партию Сэйюкай в качестве своего филиала в парламенте — но, разумеется, собравшимся и в голову не могли прийти столь вульгарные определения.

В принципе, этот кризис был не столь уж и плох — за годы благополучия на финансовом рынке Империи появилось немало мелких и средних банков, вовсе уж маленьких ссудных касс, доставлявших определенные неудобства исполинам. Сейчас господин Катаока, при неоценимой помощи господина Итики, управляющего Японского банка, делали все необходимое для достижения стабилизации. Это было их долгом — и они прилагали все усилия для того, чтобы выполнить его наилучшим образом.

Но, был еще нюанс — на который неустанно обращал внимание власть предержащих господин Ямамото Дзёторо, недавно ставший президентом ЮМЖД. Этот нюанс заключался в том, что южная Маньчжурия была признанной сферой влияния Империи Восходящего Солнца, а, между тем, север Маньчжурии, по договору 1907 года бывший сферой влияния царской России, ныне был практически бесхозен. Контролировавший же Маньчжурию "маршал" Чжан Цзо-лин не только возмутительно бесхозяйственно распоряжался этими богатейшими землями, но и имел неосторожность более прислушиваться к мнению Лондона, чем Токио. Сходная ситуация была и с Шандуньским полуостровом — плодородные земли, после того как Германская Империя официально отказалась от всех прав на Циндао, страдали от лени и неумения правильно вести сельское хозяйство, присущих китайцам. И это происходило тогда, когда миллионы подданных Тэнно страдали от малоземелья!

Был еще один момент, о котором всегда помнили присутствующие — и господин Хиранума, и господин Мори, и отсутствующий здесь госполин Ямамото всегда были теснейшим образом связаны с генералитетом. Именно Императорская Армия с лета 1905 года готовилась к новой войне с Россией, когда Флот обратил свой взгляд на юг; именно военные круги настояли на "сибирской экспедиции" и, прилагали все усилия для ее продолжения, даже когда дела пошли не лучшим образом. Флот же, в свою очередь, не преминул воспользоваться неудачей давних врагов, сумев лишить армейцев иных возможностей.

Сейчас же открывалась возможность для реванша — торговый дом Судзуки, ныне находящийся в столь сложном положении, с времен минувшей войны в Европе неосмотрительно расширивший свою сферу деятельности на производство стали, искусственного шелка, а, главное, на морские перевозки и мукомольные предприятия, находился под покровительством Флота.

— Многие члены Тайного Совета склоняются к мысли, что Империи стоит изменить свою стратегию — продолжил господин Хиранума — уделив внимание более активным действиям в Китае. Исходя из этого, я не исключаю того, что правительству господина Вакацуки будет отказано в доверии.

Вице-председатель Тайного Совета сделал паузу, давая возможность задать вопросы.

— Киитиро-сама, не сочтете ли Вы возможным высказать предположение, кого Его Императорское Величество может счесть достойным своего доверия? — с подобающим почтением спросил господин Судзуки.

— Пока Божественный Тэнно не счел нужным высказать свое мнение по этому вопросу — сообщил Хиранума — но, во дворце склоняются к кандидатуре уважаемого генерала Танака.

Мори и Судзуки низко поклонились, старательно скрывая радость — начатая два года назад комбинация, включавшая в себя вступление одного из самых влиятельных военачальников, барона Танака, в буржуазную партию, была близка к успеху. Конечно, в случае успеха надо будет заняться формальностями: созвать съезд партии, изменить устав, избрать генерала лидером партии. Но, по сравнению со сменой стратегии, сулящей колоссальные выгоды, это были такие мелочи.

Собеседники еще долго обсуждали детали — но главное было сказано и услышано.

Вячеслав Владимирович отложил ручку "Паркер", мысленно выматерившись на четырех языках, помимо родного — столько ему не приходилось писать с тех времен, когда, командуя группой специального назначения, он возвращался с задания. Кинематографисты, что наши, что импортные, снимающие фильмы о суперменах из спецназа, обходят этот момент стороной — а он есть, писать отчеты приходится, в мельчайших подробностях, зачастую, не в одном экземпляре. Хорошо жилось графу Толстому — хотел он, мог писать "Воскресение", не хотел — мог не писать; кроме того, у него имелась супруга, безропотно переписывавшая набело его черновики. Вольготно ему писалось — в таких условиях, отчего бы не переписывать "Воскресение" восемнадцать раз.

А тут надо было старательно изображать интеллектуальные муки бездарности и недоучки Тухачевского, создавая ему репутацию великого военного теоретика — и черновики были необходимой частью этого труда, чтобы любой негласный обыск, в неизбежности которого полковник ничуть не сомневался, подтвердил неустанные труды, материальным выражением которых были эти черновики, чтобы их черти побрали!