Альтернатива маршала Тухачевского (СИ) - Толстой Владислав Игоревич - Страница 51

— Разрешите мне задать Вам вопрос, Сергей Алексеевич? — спросил гость, перехватывая инициативу.

— Извольте, Михаил Николаевич — ответил хозяин.

— Вам не наскучило вести такой образ жизни? — прямо спросил Тухачевский.

— Вы можете предложить что-то лучшее? — с иронией поинтересовался Тихменев.

— Могу — службу в своей личной разведке — ответил Михаил Николаевич. — Что же касается моей квалификации, то, полагаю, излишне объяснять, что она несколько отличается от квалификации обычного строевого офицера. Да, касаемо Ваших сомнений — я не работаю, и никогда не работал на ведомство полковника Николаи, мои умения исключительно отечественного происхождения.

Сергей Алексеевич всерьез задумался — непрост был нежданный гость, ох, непрост. И дело было не только в неизвестно откуда взявшихся у подпоручика Тухачевского навыках специалиста тайной войны — но и в его уме. Кто-кто, а штабс-капитан Тихменев знал старое правило вербовки, гласящее "Для успешной вербовки агента следует поставить его в безвыходное положение — так, чтобы единственным выходом для него стало принятие Вашего предложения". Так вот, Тухачевский этого не делал — наоборот, он предлагал выход из жизненного тупика, в котором находился Сергей Алексеевич.

Конечно, он бы никогда не сказал бы этого вслух — но, лгать самому себе было глупо. Встретивший проклятый август 1914 года поручиком Сергей Алексеевич вначале специализировался на войсковой разведке, неся службу на Кавказском фронте. Служил он хорошо, свидетельством чего были три ордена — и его заметили в разведывательном отделе сначала дивизии, а потом и корпуса. В результате, поручик был отозван с фронта для обучения в Николаевской академии Генерального Штаба. Пройдя курс обучения, он вернулся на юг — только теперь он уже занимался куда более серьезными делами, чем захват оплошавших турецких офицеров. Развал армии летом и осенью 1917 года не то чтобы не был замечен недавно произведенным штабс-капитаном, причисленным к Генеральному Штабу — а, как-то, до определенного момента, проходил мимо него, поскольку он был занят выполнением служебных обязанностей, каковое происходило в турецком тылу. Вышел он оттуда в декабре 1917 года — и ужаснулся происходящему. Впрочем, пока он добрался до Первопрестольной, поводов для чернейшей меланхолии еще прибавилось, поскольку развалилась не только армия — нет, развалилась Держава, которой верой и правдой служили многие поколения Тихменевых.

Во всей прямоте встал извечный русский вопрос: "Что делать?". С ответами на него дела обстояли из рук вон плохо, поскольку Сергею Алексеевичу надо было выполнять сыновний и братский долг — тяжко болела маменька, без средств к существованию остались две овдовевшие сестры с племянниками на руках, чьи мужья пали за Веру, Царя и Отечество. Теоретически, можно было пойти на службу к большевикам — наведя справки, штабс-капитан выяснил массу подробностей об этих господах, уменьшивших его желание служить им до крайне малой величины. "Последней каплей" стал момент материального обеспечения — да, семьям полагался паек, вот только прокормить им семьи сестер, не говоря уже о должном питании маменьки и оплате ее лечения, было решительно невозможно. В теории, можно было направить свои стопы в ряды Добровольческой Армии — но, не говоря о том, что такой поступок обрекал его близких на смерть от голода и холода, штабс-капитан категорически не верил в чистоту помыслов генерала Алексеева, о чьей пробританской ориентации было известно задолго до начала Великой войны; войны, которая России, по глубокому убеждению Сергея Алексеевича, на известный предмет не была нужна; войны, погубившей Российскую Империю. По совести говоря, Тихменев даже не знал, кому он не верит больше, приехавшему в германском вагоне господину Ульянову с присными, или взявшимся спасать Россию от большевиков их противникам, в свое время сделавшим все, зависевшее от них, чтобы угробить Государство Российское. Окончательно он убедился в правильности своего выбора позже, когда Верховным Правителем стал перешедший на английскую службу адмирал Колчак.

На фоне невозможности выбора службы, что у красных, что у белых, подоспело предложение давнего знакомца их семьи, бывшего купца 2-й гильдии, а, ныне, крупного спекулянта — конечно, он знал о Сергее Алексеевиче только то, что Тихменев занимался войсковой разведкой, но ему было достаточно и этого. Материальные сложности семейства Тихменевых принятие этого предложения решало с гарантией — что же касалось вопросов морали, то, при всей нравственной сомнительности занятий этим промыслом, это был не бандитизм.

Следующие четыре года штабс-капитан посвятил занятиям спекуляцией — точнее, осуществлению поставок в голодающую Москву продуктов. Насмотрелся он за это время всего, что обычному человеку не привидится и в тифозном бреду — безумной жестокости чекистов, диких зверств разнообразных банд, бессмысленной мести первым, кто попадется под руку, со стороны белых. Казалось, вся Россия сошла с ума, соревнуясь в убийстве соотечественников — и Сергей Алексеевич мог только поздравлять себя с тем, что в каиновом грехе братоубийства он не виновен. Грешен во многом, это правда — но не причастен ни к расстрелам "буржуев", ни к пыткам "краснопузых", ни "мокрым делам" бандитов. Убивать приходилось немало — но невинной крови на его руках не было.

Изменения в его жизни случились с началом НЭПа. Тогда его работодатель, прикинув размеры накопленного капитальца, решил "что от добра — добра не ищут", в смысле, имеющегося ему с семейством хватит на безбедную жизнь до конца дней, а больше — не надо, решил закрывать дело. Поскольку большевикам он не верил и на ломаный грош, то решил уходить за границу. Помнящий добро Сергей Алексеевич помог ему, через знакомых контрабандистов, перебраться в Болгарию. Позже тот прислал весточку из Сербии — купец устроился в хорошем месте, благодарил за помощь, обещал помочь, если Тихменев надумает уехать из России.

Сергей Алексеевич прочитал письмо — и, горько вздохнув, поднес спичку к бумаге. Он не хуже бывшего работодателя понимал то, что устроенное большевистскими вождями смягчение ничего не значит — но не лежала у него душа к чужбине, вот и все.

Надо было устраивать жизнь на родной земле, чем он и занялся. Сунув кому надо "барашка в бумажке", устроил на скромные, но неплохие советские должности сестер. Обрубил наиболее опасные для него криминальные связи. Еще раз сменил документы, тщательно проработав легенду пермского мещанина Расщепова. Пристроился кладовщиком в артель. Организовал себе дополнительный доход, приладившись сбывать в Москве товар, доставляемый черноморскими контрабандистами — шутки шутками, а три-четыре десятка шелковых женских чулок давали прибыль, втрое превышавший его скромное жалованье. А дальше жизнь шла по накатанной колее — единственно, осенью 1925 года ушла маменька.

Другой бы человек, пережив горе, попытался бы получать удовольствие от такой жизни — но не Сергей Алексеевич Тихменев. Он слишком хорошо понимал, что такая жизнь не по его натуре — сторонний наблюдатель мог бы сказать, что военная разведка является службой для людей с высоким интеллектом, хорошим образованием и склонностью к риску — да, и, кроме того, она будет длиться до первого несчастливого случая, который когда-нибудь да приключится. Согласно "закону подлости", кто-то его опознает в самый неподходящий момент. Ждать же милости от чекистов было смешно.

Вот только альтернатив у него не было. Уходить за границу он не хотел, идти на службу к красным — тем более, РОВС вообще не заслуживал серьезного отношения, а влезать в серьезную уголовщину было мерзко. Тупик. И одиночество — нельзя было создавать семью, живя по поддельным документам, под риском разоблачения.

— Зачем Вам я? — прямо спросил Тихменев, глядя в глаза Тухачевскому.

— Я начинаю свою игру — по максимальным ставкам, так что мне нужны свои люди, о которых никто не будет знать — честно ответил гость, ответив таким же взглядом.