Братья Стругацкие - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 64

Конечно, я и тогда понимал, вслед за О. Бендером, что если блондин в четвертом ряду играет хорошо, а брюнет во втором — хуже, то этого факта не отменит никакая дебютная идея. Но мне казалось тогда (да и сегодня кажется), что брюнета можно-таки научить отличать плохое от хорошего, хотя писать хорошо научить его решительно нельзя (если бог не дал ему соответствующего таланта). Этим мы все и занимались, и это было интересно. Не знаю, было ли это (кому-нибудь) полезно, но интересно было многим».

В апреле 1974-го Стругацкий-старший едет (уже в третий раз) в Душанбе для работы над сценарием фильма «Семейные дела Гаюровых». Каково название, такова и судьба. Картина эта вышла на экраны в 1975 году, но событием не стала.

Зато за сценарии платили. И неплохо. Борис Натанович (11.II.2011): «…в конце концов, не так уж много времени всё это занимало и совсем не много души. Думаю, что о каких-то „потерях“ из-за сценариев говорить не стоит. Когда приходило время и решительно нас „требовал к священной жертве Аполлон“, мы посылали к чертям все сценарии на свете и брались за настоящее дело».

К тому же в серии «Библиотека всемирной литературы» вышел толстенный том рассказов и повестей Акутагавы — с переводами Аркадия Стругацкого и его предисловием.

Жить вроде бы можно…

Удар обрушивается с неожиданной стороны.

Гомеостатическое Мироздание (о котором Стругацкие уже задумывались) не желало отменять давление на писателей. Весной в Ленинграде арестован близкий друг Стругацкого-младшего историк Михаил Хейфец.

«Можно утверждать, — писал Борис Натанович в „Комментариях к пройденному“, — что событийная часть нашей биографии закончилась в 1956 году». Но теперь, именно теперь, на большом удалении от пятидесятых, стало видно: так только казалось. На самом деле, вся основная, так сказать, «событийная часть биографии» братьев Стругацких была выткана многими и многими такими вот невеселыми событиями. Позже, в романе «Поиск предназначения» (написанном уже без помощи брата), Борис Натанович детально описал арест Хейфеца. Герой романа вроде уже «привыкает» к банальностям, к будничности, к повторяемости допросов, в душе он вроде уже посмеивается над сотрудниками Большого дома, но вдруг начинают на тех же допросах всплывать имена и факты, о которых, кроме тебя, вроде никто не должен был знать. Вот и задумаешься: что же на самом деле является основной «событийной стороной» жизни.

«Когда приходило время… мы посылали к чертям все сценарии на свете…»

В апреле 1973 года, съехавшись в Ленинграде, Стругацкие набрасывают сюжет новой повести. Название: «За миллиард лет до конца света». В одном из первых вариантов: «За миллиард лет до Страшного суда». Заявка подана в журнал «Аврора», в редакции повесть ждут.

Где происходит действие? В Питере, скорее всего.

С кем происходят эти странные, даже невероятные события? Да со звездным астрономом Маляновым Дмитрием Алексеевичем — в ужасе неприбранной квартиры, где на кухонном столике среди хлебных крошек красуется натюрморт из сковородки с засохшими остатками яичницы, недопитого стакана чая и обкусанной горбушки со следами оплавившегося масла.

Что происходит в этой неприбранной квартире в невыразимо жаркий день, вдруг ни с того ни с сего накрывший северный город?

Да чудо происходит. Чудо настоящего научного Открытия.

С большой буквы Открытия, не просто так. «Это надо же — какой паршивый интеграл оказался… Ну, ладно… Пусть это будет константа… От омеги не зависит. Ясно ведь, что не зависит. Из самых общих соображений следует, что не должен зависеть… Малянов представил себе этот шар и как интегрирование идет по всей поверхности. Откуда-то выплыла формула Жуковского. Ни с того ни с сего. Малянов ее выгнал, но она снова появилась. Конформное изображение попробовать, подумал он…»

В «Миллиарде» всё гармонично — переходы от первого лица к третьему, обрывки главок, лаконичность, точность и в то же время чувственность, осязание запаха, цвета, звуков. «Это была легкая („счастливая“) повесть, — писал Борис Натанович одному из авторов этой книги в декабре 2010 года. — Никаких кризисов, никаких заторов, вообще никаких сюжетных затруднений. Легкие роды. И времени потребовалось не много (хотя и не мало, конечно). Начали 23.04.73, закончили (чистовик) 5.12.74. Нормально. А вот что было не совсем обычно, так это скорость формулирования, пусть даже и чернового, но в главном вполне законченного сюжета. В первый же день, еще „пустые“, яловые еще, едва написав для разгона: „Фауст, XX век. Ад-рай пытаются прекратить развитие науки“, после пары часов обсуждения уже записываем: „За миллиард лет до конца света“ („…до Страшного суда“). И дальше идет список „воздействий“ на героев (Диверсанты… Дьявол… Пришельцы… Спруты Спиридоны… Союз 9-ти… Вселенная…). И более того — „нигде же бываемое!“ — в тот же день (видимо, уже вечером) пишется заявка. „Предлагаем вашему вниманию фантастико-приключенческую повесть ‘За миллиард лет до конца света’ (название условное)“. И далее вполне связный пересказ, уже можно сказать, готового сюжета с обещанием: „Рукопись может быть представлена в ноябре — декабре 1973 г.“. Никогда мы — ни до, ни после — не придумывали сюжет с такой скоростью и не писали заявок, пока вещь не готова была хотя бы наполовину. Видимо, уже „в первый день творения“ была эта повесть для нас прозрачна и просматривалась (пусть в самых общих чертах) вся, — провешена была до самой последней, финальной вешки».

Ай да Малянов! Ай да молодец!

Радоваться бы Открытию, откровенно радоваться.

Но тут-то и начинается тайный ход событий, отрывающий героя от его чудесного Открытия. Телефонные звонки черт знает от кого, затем посыльный из магазина, будто угадавший ход мыслей проголодавшегося Малянова и его не менее проголодавшегося кота. «Он вытирал руки, когда его снова осенило, совсем как вчера. И так же, как вчера, он сначала не поверил. Подожди-ка, подожди… — лихорадочно бормотал он, а ноги уже несли его по коридорчику, по проходному, липнущему к пяткам линолеуму, в густой желтый жар, к столу, к авторучке… Черт, где она? Чернила кончились. Карандаш здесь где-то валялся… И в то же время вторым, а вернее, первым основным планом: функция Гартвига… И всей правой части как не бывало… Полости получаются осесимметричные… А интегральчик-то не ноль! То есть он до такой степени не ноль, мой интегральчик, что величина вовсе существенно положительная… Но картина, ах какая картина получается! Как это я сразу не допер? Ничего, Малянов, ничего, браток, не один ты не допер. Академик вон тоже не допер… В желтом, слегка искривленном пространстве медленно поворачивались гигантскими пузырями осесимметричные полости, материя обтекала их, пыталась проникнуть внутрь, но не могла, на границе материя сжималась до неимоверных плотностей, и пузыри начинали светиться. Бог знает что там начиналось… Ничего, и это выясним… С волокнистой структурой разберемся — раз. С дугами Рагозинского — два! А потом — планетарные туманности. Вы, голубчики мои, что себе думали? Что это расширяющиеся сброшенные оболочки? Вот вам — оболочки! В точности наоборот!»

Считай, Открытие поднесено Малянову на блюдечке с голубой каемочкой.

Но тут вдруг появляется какая-то девушка — незнакомая, но вроде бы подруга жены, сама при этом не понимающая, зачем и для чего явилась… потом — следователь, докапывающийся до каких-то странных вещей… потом Вайнгартен — близкий друг Малянова. Вечно он что-то там такое коллекционировал — марки, монеты, почтовые штемпели, но при этом был серьезным ученым и жутко уважал Вечеровского (еще одного героя повести), потому что этот Вечеровский был лауреат, а Валька Вайнгартен до дрожи мечтал стать лауреатом. «Сто раз он рассказывал Малянову, как нацепит медаль и пойдет в таком виде на свиданку. Сам вид Вечеровского всегда приводил Вайнгартена в восхищение: невероятной красоты кремовый костюм, невообразимые мокасины и галстук!»