Несущий огонь (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 41

Отразить такой выпад проще простого. Меч Ренвальда был старым, ржавым и, вероятно, тупым, но настолько тяжелым, что отбросил меч противника далеко влево, и прежде чем тот смог снова замахнуться, я ударил наглеца по морде рукоятью меча и попал в край шлема, но с достаточной силой, чтобы враг попятился. Северянин все еще пытался восстановить равновесие, когда я глубоко погрузил клинок ему в кишки.

Меч был тупым, но все же острие проткнуло кольчугу, кожаную безрукавку и мочевой пузырь. Враг издал сдавленный крик, мотнулся вперед и замолотил свободной рукой мне по лицу, стараясь выдавить глаза, но я схватил его за бороду и резко дернул к себе, обратив замах против него же, и отступил в сторону, продолжая тянуть за бороду. Норвежец пролетел мимо, вырвав меч из своего живота, ударился ногами о верхний пояс обшивки Улитки и свалился за борт. Послышался всплеск, крик, и всё: кольчуга утянула его на дно.

Второй нападавший был уверен, что увидит, как его напарник вырежет команду жалких саксов, но тот погиб столь стремительно, что у него просто не было шанса помочь. Теперь он хотел отомстить, но даже не подумал напасть на Свитуна, Осви или Сердика, стоявших без оружия на носу Улитки. Вместо этого он с ревом прыгнул на кучу груза и повернулся ко мне. Он увидел невзрачного, седовласого старика с древним ржавым мечом, и, видимо, подумал, что мне просто повезло отбить первую атаку, и он снова прыгнул, на этот раз намерившись снести мне голову широким замахом меча.

Он был молод, сердит и светловолос, с вытатуированными воронами на щеках. А еще он был глупцом, вспыльчивым зеленым глупцом. На борту Улитки находилось десять человек. Он наблюдал, как я с мастерством опытного воина прикончил его товарища, но видел только команду саксов, в то время как он — скандинавский воитель, волк с севера, и проучит нас, как всегда поступали скандинавы с дерзкими саксами. Юнец взмахнул мечом и одновременно прыгнул на меня. Свирепый, мощный замах, смертельный удар, призванный разрубить мне шею, но очевидный, как и простой выпад первого нападавшего. Я видел это уголком глаза, когда повернулся к нему и ощутил радость битвы, осознание, что противник допустил ошибку, уверенность, что еще один смельчак уже готов присесть на скамьи пиршественного зала Вальхаллы, которые я уже и так порядком заполнил. Казалось, время замедлилось, пока ко мне летел его меч. Я увидел, как лицо юнца исказилось от усилия, вложенного в этот удар, а потом просто пригнулся.

Я просто пригнулся, меч просвистел над головой, я снова встал со вздернутым к небу ржавым клинком, а норвежец все еще летел вперед, прямо на старый меч Ренвальда. Острие прошло через подбородок и рот, позади носа и в мозг, пробив верхушку черепа. Он вдруг словно окаменел с пробитой головой, рука внезапно утратила силу, и меч с грохотом упал на палубу. Я отпустил рукоять своего клинка, оттолкнул труп, подхватил отличный меч из рук норвежца и полоснул по кормовому канату, тремя ударами перерубив его, а затем бросил меч Сердику.

— Переруби носовые! — крикнул я. — Оба! Быстро!

Сердик поймал меч и двумя мощными ударами перерубил оба носовых каната, освободив Улитку, и прилив сразу понес нас прочь от пирса. Третий норвежец заметил, что произошло, увидел еще судорожно подергивающееся тело своего товарища, лежащее на нашем грузе с мечом в голове, прыгнул на корабль, к которому мы были пришвартованы, и сердито закричал на нас, но прилив набирал силу, и мы уже находились вне зоны досягаемости.

Мы рисковали сесть на мель. Свитун заметил у умирающего норвежца прекрасные ножны с отделкой серебром и пытался их отстегнуть.

— Брось! — рявкнул я. — Берись за весло! Сердик, за весло! Быстро!

Сердик, обычно такой медлительный, быстро схватил весло и оттолкнул Улитку от темнеющего слева глинистого берега. Я вытащил ржавый меч из головы умирающего и перерубил им канаты, удерживающие навес над кормой корабля, поскольку тот заслонял площадку кормчего.

— Держи рулевое весло! — прокричал я Ренвальду. — Посади людей на весла! И парус ставь!

Я вложил ржавый меч в руки умирающего. Он хрипел и вращал глазами, но похоже, не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Я забрал хороший меч с носа Улитки, убедился, что рукоять старого меча по-прежнему в руке несчастного юнца, и избавил его от страданий. По кипе шкур хлынула кровь, и в это мгновение справа от меня что-то вспыхнуло.

Загорелся один из кораблей Этельхельма, пламя взметнулось по просмоленным канатам и распространилось по пристани. Команду Ренвальда нападение викингов, видимо, ошеломило, и теперь она в суматохе пыталась просунуть весла через отверстия в бортах Улитки.

— Навались! — крикнул Ренвальд.

Хоть утренняя паника и резня сбили его с толку, но всё же он был моряком и понимал опасность сесть на мель. Я бросил меч и разматывал канат, привязанный к мачте, потом кинул конец на палубу, где Осви, стоя прямо на животе мертвеца, рассек ножом веревки, держащие свернутый парус.

Темно-коричневый парус упал, и я потянул канат обратно, а в это время один из людей Ренвальда ухватился за конец паруса и туго его закрепил. Второй натянул другой угол паруса, и я почувствовал, как корабль выровнялся. Ветер дул в спину, с юго-запада, но навстречу поднимался прилив, приходилось использовать и весла, и парус, чтобы двигаться вперед. Ренвальду удалось поставить рулевое весло на место, и Улитка медленно повернула и стала неспешно удаляться от глинистого берега к центру реки.

А в Думноке тем временем шла кровавая бойня.

Улитка оправдывала своё имя — она мучительно медленно ползла по реке, тупой нос едва двигался в растущем приливе. Скоро поток прилива закончится полосой стоячей воды, потом течение реки понесёт нас к морю, но до тех пор даже такое медленное продвижение требовало тяжёлого труда.

На берегу шла бойня, на двух пирсах горели корабли. На некоторых из них перерубили канаты, и теперь корабли дрейфовали по течению.

Солнце уже поднялось над горизонтом, и я видел воинов, выстраивающихся в стену из щитов перед «Гусем». Вскоре они бросятся в атаку и сметут норвежцев, преграждающих путь к пирсу, но спасать большую часть кораблей уже поздно. Из тех, что стояли у речного причала, на плаву оставались лишь немногие, и среди них флагман Этельхельма, Эльфсвон. Я видел толпу воинов на борту, некоторые держали наготове длинные вёсла, чтобы не допустить приближения дрейфующих горящих кораблей к бортам белого корабля.

— Лучше плыть вверх по течению, — прокричал мне Ренвальд, — тогда оторвемся от сволочей.

Он предлагал войти с приливом вглубь, в более мелкие воды реки, и там мы будем в безопасности от кораблей налетчиков, ведь их осадка раза в два больше, чем у Улитки. Конечно же, он был прав, но я покачал головой.

— Мы пойдем в открытое море, — сказал я, — а потом ты поведешь нас на север, к Гримесби.

— Мы же плывем в Лунден, — сказал Ренвальд.

Я подобрал отличный меч юного норвежца и ткнул в сторону Ренвальда окровавленным острием.

— Ты поведешь нас в Гримесби, — повторил я медленно и четко.

Он вытаращился на меня. До сих пор он считал меня немощным стариком, плывущим в Восточную Англию, чтобы найти могилу семьи, но я прекратил горбиться. Расправил плечи, перестал мямлить и заговорил твердо, и он только что наблюдал, как я зарубил двух человек с такой же легкостью, как он выпотрошил бы пару селедок.

— Кто ты такой? — спросил он.

— Меня зовут Утред Беббанбургский, — ответил я.

На мгновение он просто онемел, потом оглядел свою команду — те прекратили грести и таращились на меня с открытыми ртами. Ренвальду пришлось откашляться, прежде чем он снова смог говорить.

— Мы идем в Гримесби. За весла!

— Тебе заплатят, — пообещал я ему, — щедро заплатят. А для начала — держи этот меч. Я вытер острие клинка о шкуры из груза и сунул меч под низкую рулевую площадку.