Плач - Сэнсом К. Дж. - Страница 137

Было множество репродукций этого образа Генриха VIII, висевших в бесчисленных официальных и частных помещениях, но оригинал обладал жизненностью и мощью, которую не могли воспроизвести копировщики. Жесткие, широко раскрытые, злые голубые глазки Его Величества господствовали над картиной с ее мрачным фоном. Возможно, такова и была цель этой фрески — чтобы люди, ожидающие встречи с королем, уже могли ощутить, что он наблюдает за ними и оценивает их.

Николас, разинув рот, уставился на картину и прошептал:

— Как будто смотришь на живых людей!

Потом вошел другой стражник — он что-то сказал первому. Нас грубо схватили за руки и повели через вторую, а потом через третью комнату, и в конце концов мы оказались в коридоре, который я узнал: здесь был зал Тайного совета. Мы подошли к двери, и стоящий перед нею охранник сказал:

— Без молодого. Его велено отвести куда-нибудь, пока не выяснится, нужно ли его допрашивать.

— Пошли, ты! — Стражник потянул Николаса за локоть, уводя его прочь.

— Мужайтесь, мастер Шардлейк! — успел крикнуть мне молодой человек.

Потом оставшийся охранник постучал в дверь, и знакомый резкий голос сказал:

— Введите.

Меня ввели внутрь. Стражник ушел и закрыл у меня за спиной дверь. В зале сидел лишь один человек — он занял кресло в середине стола рядом с канделябром. Этот человек посмотрел на меня суровыми, глубоко посаженными глазами на плоском лице над раздвоенной бородой. Мастер государственный секретарь Пэджет.

— Мастер Шардлейк, — устало вздохнул он и покачал головой. — Сколько хлопот вы мне доставляете, когда и без того столько других дел…

Я посмотрел на него и тихо проговорил:

— Значит, за всем этим стоите вы.

Мой голос звучал сипло и глухо, а лицо у меня еще сильнее распухло от удара локтем.

Выражение лица Уильяма Пэджета не изменилось.

— За чем за всем? — переспросил он.

Безрассудно, уже без всякой почтительности, я ответил:

— За убийством тех анабаптистов. За кражей… рукописи. За слежкой за мной в последний год, не знаю зачем. Да и мне все равно…

Я схватил губами воздух, и мой голос прервался, когда у меня перед глазами снова возникла картина, как Барака бросают в мусорную кучу.

Государственный секретарь пристально посмотрел на меня. У него был дар сидеть неподвижно, сосредоточенно, как кошка, следящая за своей жертвой.

— Убийством? — Его тон звучал предостерегающе и осуждающе. — Те люди были еретиками, а также изменниками, которые с радостью убили бы меня, или короля, или вас, если уж на то пошло, чтобы продвинуть свои извращенные идеи. Их смерть была легче, чем они заслуживали: их следовало сжечь. Впрочем, они были глупы. Когда мои шпионы среди радикалов предупредили меня о гнезде анабаптистов в Лондоне, моему человеку Кёрди не составило труда внедриться к ним. Теперь среди них оказался мой верный слуга, и вот его убили, вот это было убийство. — Пэджет хмуро сдвинул свои густые брови.

— Его убили в стычке.

— Да. Один из людей Ричарда Рича. — Уильям презрительно махнул рукой. — Я знаю, Рич охотился за тем, что перед сожжением написала Анна Эскью. Полагаю, рукопись уже у Джона Бойла. — Впервые он рассмеялся, сверкнув на удивление белыми зубами на фоне грубой русой бороды. — Она может вернуться, чтобы стать кошмаром сэра Ричарда.

— Это вы подкупили слугу Рича, — сказал я.

Пэджет чуть пошевелился, устраиваясь удобнее в кресле.

— Я слежу за теми, кто служит высоким лицам королевства, и иногда нахожу среди них энергичных людей, которых можно уговорить работать на меня и получать двойной доход. Хотя организовать слежку за вами, Шардлейк, — это была морока, пустая трата талантов Стайса, так я думал. И обнаружить-то нечего. Пока, — государственный секретарь склонился над столом, нахмурившись, и его тон стал угрожающим, — пока не настал июль. — Он помолчал, а потом проговорил медленно и взвешенно: — Вы только что упомянули рукопись.

Я ничего не ответил. Мне не следовало говорить о ней. Нужно было следить за собой. Я ждал, что Пэджет спросит дальше, но он только цинично улыбался.

— «Стенание грешницы», — наконец проговорил он, — написанное Ее Величеством королевой Екатериной.

Я разинул рот.

— Да, мастер Шардлейк, — продолжал Уильям, — это я сделал так, что рукопись забрали у еретика Грининга, как только Кёрди донес мне, что тот никудышный стражник принес ее в их кружок.

Я на мгновение закрыл глаза, а потом, зная, что терять уже нечего, сказал:

— Вы забрали ее, несомненно, чтобы использовать в своих целях в борьбе за власть. Вы выжидали, как Рич, какой подует ветер, падет ли королева и удастся ли миссия Бертано, держа «Стенание» про запас? Берегитесь, мастер государственный секретарь, как бы король не узнал, что вы утаивали ее от него!

Я говорил опрометчиво, не думая об опасности.

— Следите за речью, когда разговариваете со мной, мастер законник! — рявкнул Пэджет. — Помните, кто перед вами и где вы находитесь.

Я уставился на него, тяжело дыша. Он наклонил голову.

— Вы правы: король имел любезность принять посланника от епископа Рима, но, похоже, заключение мира с Его Святейшеством, как папа римский себя величает, требует отказа от главенства над Церковью в Англии, которое дано королю Богом. Бертано еще здесь, но, я думаю, ему пора возвращаться к своему хозяину. Откуда вы узнали о его приезде? — резко спросил Уильям.

— Анабаптистов подслушали, — спокойно ответил я. — Вы негодяй, вы устроили такую серию убийств простых людей ради собственных амбиций!

— Моих амбиций, да? — прошипел Пэджет.

— Да.

И тут, к моему удивлению, государственный секретарь мрачно рассмеялся и встал.

— Думаю, настала пора вам увидеть то, о чем вы никогда не догадывались, мастер умный законник. Даже Стайс ничего об этом не знает. — Он поднял канделябр со свечами и прошел мимо меня к двери. — Следуйте за мной, — велел он мне, властным мановением руки распахнув дверь.

Я медленно встал.

— Пойдем с нами, — сказал Пэджет стражнику.

Тот занял позицию рядом со мной, а Уильям открыл дверь напротив. Я оказался в темной галерее, полной прекрасных ароматов, как и галерея королевы, — только эта галерея была шире и вдвое длиннее. Когда мы шли по ней, наши шаги не производили шума по тростниковой циновке, а канделябр со свечами в руке у Пэджета выхватывал на стенах гобелены и картины, еще более великолепные, чем я видел раньше, мраморные колонны и постаменты с гигантскими вазами, прекрасными моделями кораблей и инкрустированные драгоценными камнями ларцы неизвестно с чем внутри. Я понял, что это, должно быть, личная галерея короля, и задумался, почему все ее содержимое не перевезли в Хэмптон-Корт. Мы прошли мимо огромного боевого знамени с королевскими лилиями — несомненно, это был французский штандарт, захваченный при взятии Генрихом Булони. На нем виднелись темные пятна. Кровь, понял я, и снова вспомнил взлетевшую в воздух отрубленную руку Барака. Я подскочил, когда что-то маленькое пробежало вдоль стены. Крыса. Пэджет нахмурился и пролаял стражнику:

— Разберитесь с этим! Вызвать одного крысолова обратно из Хэмптон-Корта!

Наконец мы дошли до конца галереи, где у большой двойной двери стояли два стражника. Взглянув в окно рядом, я понял, что мы прямо над стеной дворца, за которой я увидел широкую дорогу к Уайтхоллу — Уайтхолл-роуд. Мимо проходила компания молодых джентльменов, и факельщики освещали им дорогу.

— Мастер секретарь. — Стражник у двери поклонился моему спутнику и открыл ее.

Зажмурившись от яркого света за ней, я вошел вслед за Пэджетом.

Просторная, прекрасно обставленная комната, ярко освещенная множеством желтоватых сальных свечей в серебряных канделябрах. Стены здесь были покрыты полками с прекрасными и древними книгами, а меж полок висели роскошные картины, в основном с изображением классических сцен. Окно выходило прямо на улицу. Я понял, что мы, должно быть, находимся внутри Гольбейновских ворот. У окна стоял широкий, заваленный бумагами письменный стол, а на нем я увидел блюдо со сластями и золотую флягу с вином. На бумагах лежали очки, поблескивая в свете свечей.