Не бойся, малышка - Тарасова Ирина - Страница 28

— Ты же знаешь, что красивая.

— Мисс-сюрприз, — неловко пошутила она, не решаясь поднять глаза. — Не люблю, когда на меня пялятся.

Максим усмехнулся, взял графин, пополнил рюмку.

— Пей. Или не вкусно?

— Вкусно.

Таня протянула руку, словно радуясь поводу заслониться бокалом от его взгляда, но Максим внимательно наблюдал за ней: вот ее тонкие пальцы обхватывают талию бокала, вот острый локоток опирается на поверхность скатерти, вот мягкие губы приближаются к хрустальному краю, приоткрывается влажный рот.

— Красивая женщина — магнит, ничего тут не поделаешь, — сказал он, когда Таня чуть нахмурилась, выражая таким образом свое недовольство его пристальным вниманием. — Ты такая свежая…

— Как рыба. Свежая рыба… А другие что, продукты быстрой заморозки?

— Так оно и есть. Все люди делятся на свежих и замороженных, — спокойно сказал Максим.

Таня нашла в себе силы посмотреть ему прямо в лицо.

— Ладно, я свежая, а вы?..

— Ты, — поправил Максим. — Я — с душком, — хмыкнул он, и она невольно сморщила нос. — Помнишь, как в фойе гостиницы встретились? Видок у меня был еще тот…

— Да уж… — согласилась она. — А ваш директор, он уж точно замороженный.

— Виталий-то? Да… Если дело имеешь с большими деньгами — иначе нельзя. Нужно уметь загораживаться, отсекать ненужные чувства.

— А разве чувства бывают ненужными?

— Конечно.

— Например…

— Не знаю, что тебе и сказать… Знаю, что у Витальки денег в сто раз больше, чем у меня. Он умеет, а я нет. Виталька, конечно, раньше меня начал, но все равно… Он любит деньги, а для меня это так… средство для покупки. Я — транжира, деньги у меня не держатся. Виталька всегда говорит, что во мне есть изъян.

— А правда, что вы… ты спас его?

— Было дело… Он что-то тебе рассказывал?

— Намекнул. Расскажи.

Максим отодвинул тарелку, налил себе вина, выпил.

— Был праздник Военно-морского флота или что-то в этом роде, точно уж не помню. Мы в Суворовском третий год учились.

Он замолчал и задумчиво провел пальцем по краешку бокала.

— Решил один придурок экстрим для нас устроить: во всем обмундировании — вплавь через реку. Разрешил только обувь снять.

Максим замолчал, продолжая кружить пальцем по стеклянному краю бокала.

— И дальше, — подбодрила его Таня.

Максим отставил бокал в сторону:

— Виталька плавал не очень, а я — хорошо. Плыву я, значит, и вижу: Виталька уже совсем никак…

Максим придвинул пустой стакан, налил себе воды, сделал глоток.

— Будешь? — спросил он, подняв бутылку.

— Нет.

— Ладно…

— Чем закончилось-то? — напомнила Таня.

— А… — махнул рукой Максим. — Доволок я его до берега, сам еле жив остался.

К ним подошла официантка, поставила небольшие белые чашки с цветочным рисунком по краю.

— Ерунда все это, — сказал Максим, придвигая к себе чашку. — Давай лучше чай будем пить, пока горячий. Жасминовый…

— Зря вы так, — покачала головой Таня.

— Ты.

— Ладно, — отмахнулась она. — Жизнь другу спас, а говоришь — ерунда.

— А разве могло быть иначе?

Он хлебнул через край.

— Настоящий, китайский…

Максим поставил чашку на блюдце и посмотрел на Таню.

— Мы с Виталькой с десяти лет не разлей вода. Ни у него, ни у меня детства нормального не было, вот и держались друг дружки. Для меня — он и есть семья.

— А знаешь, как по-итальянски — семья? — вдруг спросила Таня.

— Знаю, — спокойно ответил Максим, — мафия. Пусть. Значит, мы с Виталькой — два мафиози.

— Ты не похож, а вот Виталий Михайлович… Он — да. Мне кажется, что если что не так… если что-то будет мешать его семье… он и убить может… Вина мне налей, — торопливо попросила она и, как только Максим наполнил бокал, выпила большими глотками, почти не ощущая вкуса.

— Понравилось? Еще?

— Чаю, — сказала Таня и придвинула к себе изящную кружку с нежным рисунком. Разглядывая эмалевые маргаритки, она старательно отгоняла от себя мысли об удушенном Пугаче. Она точно знала, что на Пугаче не было галстука.

— Что-то не так? — озабоченно спросил Максим, заметив, как у нее изменилось настроение.

— Нет-нет, все хорошо, — тряхнула головой Таня, заставив себя улыбнуться. — Чай действительно вкусный. А это что?

Она придвинула к себе блюдце с шоколадными колобками, на поверхности которых желтели ядра кедровых орехов.

— Десерт…

От наслаждения она прикрыла глаза, и Максим почувствовал, что тает. Он отвел глаза.

— Слушай, я в больницу сейчас не пойду, — сказал он. — Давай возьмем что-нибудь посмотреть и поедем домой. Ты что хочешь: детектив, триллер или мылодраму?

— Что?.. Мыло… драму…

— Мелодрамку. Женщины любят что-нибудь слезливое, типа «Красотки». Тома Круза им подавай.

— Вообще-то я тоже люблю. Только в «Красотке» — Ричард Гир. — Она улыбнулась. — Мыло-драма. Прикольно.

— Не скучно?

Таня повернула голову. Максим лежал на диване, подложив под голову подушку. Таня сидела на пуфе. Они смотрели «Формулу любви».

— Сказка, — ответил Максим. — Девчонка неплохо играет.

— Останови, — попросила Таня и скрылась на кухне. Вскоре она вернулась, неся перед собой тарелку с яблоками. — Бери. — Она протянула одно яблоко Максиму.

Он сел и с хрустом надкусил ярко-красный бок.

— Познаем добро и зло, — усмехнулся он.

Таня присела на диван, поставив тарелку между собой и Максимом.

— Не поняла… — растерялась она.

— Яблоко — символ искушения. Общее место… — ответил он.

— А для меня — символ счастья, — сказала она, бережно поглаживая яблоко.

— Как это?

Максим еще раз откусил.

— Как бабушка умерла, я от матери стала запираться у себя в комнате. Сяду на диван, ноги на батарею — у меня комната угловая, холодная, — читаю книгу и грызу яблоко. Хорошо…

Она улыбнулась.

— Предпочитаешь одиночество? — спросил он с удивлением, пытаясь поймать ее взгляд.

Таня молчала.

— Ты любишь быть одна? — повторил он и коснулся ее волос.

— Нет, — резко ответила она и с вызовом посмотрела на него. — Только лучше одной, чем с придурками всякими.

— Ты так о матери?

— Знаю, что о матери плохо нельзя говорить, только она точно… как бы помягче выразиться?.. Странная, что ли? У нее одни мужики на уме. Если б не бабушкина жилплощадь — никогда бы меня не признала.

— Значит, не у одного меня детства не было, — вздохнул Максим.

— Почему же? — не согласилась Таня. — У меня было детство. Баба Софа, как могла, меня баловала. Куклу даже купила.

— Эка невидаль!

— Может, у кого их и десять, а у меня одна только была. Конечно, не та, какую я хотела…

Она опять замолчала.

— А какую ты хотела? — спросил он, выводя ее из задумчивости.

Таня вздохнула:

— Помнишь, немецкие продавались? С резиновыми мордочками, в носочках, в туфельках. И платье в кружевах.

— Как же, помню! — рассмеялся Максим. — Все время с куклами играю.

Увидев, что Таня расстроилась, он примирительно улыбнулся и погладил ее по руке:

— Ладно-ладно. Не сердись. Купим тебе куклу.

Она покачала головой:

— Поздно уже, выросла. Когда девочке лет шесть, кукла для нее — все.

— А когда двадцать, она ищет мужчину. Или не так?

Таня надкусила яблоко, медленно поднял глаза на Максима и застыла, ощущая за щекой твердость откушенного куска. Максим смотрел на нее как-то странно, как будто ждал какого-то особенного ответа на свой простой вопрос.

— Давай дальше смотреть кино, — вместо ответа сказала она, повернувшись к экрану.

На экране мужчина с седыми висками сидел на полу и заразительно смеялся, глядя в растерянное лицо героини, которая без очков выглядела преумилительно. «А ей, наверное, как Тане, около двадцати, а французу, как мне, за сорок», — вдруг подумал Максим и стал следить за разворачивающимся сюжетом внимательней. Когда же француз подошел к спящей девушке, прикоснулся к ней и она, открыв глаза, улыбнулась, Максим уже не мог оторвать взгляд от экрана.