Политический сыск, борьба с террором. Будни охранного отделения. Воспоминания - Коллектив авторов - Страница 40

Поскольку мне, по моей работе в Харьковском охранном отделении, приходилось сталкиваться с целями и планами Зубатова, должен сказать, что почти всегда я оказывал им противодействие или в крайнем случае ограничивался выражением своего несогласия с ними. Между нами произошло даже несколько конфликтов, наложивших, естественно, печать на наши взаимоотношения, которые в конце концов стали весьма недружелюбными.

Я помню, например, что еще в середине 90-х годов (кажется, это было в 1894 году) я получил из Москвы, из охранного отделения, сообщение, что в Харьков приезжает на днях человек, который привезет с собой литературу недавно только возникшей организации «Народного права». Ни этого человека, ни привезенной им нелегальной литературы Москва предлагала не трогать, надо было только установить наблюдение за той квартирой, где будет оставлена литература, и выяснить всех лиц, которые будут туда ходить. Я заведовал в это время розыском Харьковского губернского жандармского управления, и потому вести дело, о котором сообщила Москва, пришлось мне. Действительно, скоро приехал человек с литературой, – это оказался секретный агент полиции Михаил Гуревич, впоследствии открыто перешедший на полицейскую службу и игравший большую роль в Департаменте полиции. В двух корзинах оказались у него программа «Народного права», брошюра «Насущный вопрос» и много заграничных изданий на украинском языке. Гуревича я, конечно, арестовать не мог. Но как только корзины с литературой были доставлены на квартиру, мы произвели в ней обыск, – и литературу, во избежание ее распространения (ибо распространять эту антиправительственную литературу я считал преступным и недопустимым), мы конфисковали. Этот мой шаг вызвал большое недовольство у Зубатова в Москве. Там пользовались признанием иные методы охранной работы.

Следующий мой конфликт уже непосредственно с Зубатовым относился к 1901–1902 году – и на нем стоит несколько остановиться. Зимою этого года при Департаменте полиции, по настоянию Зубатова, было созвано совещание начальников крупнейших губернских жандармских управлений. Целью совещания было обсуждение зубатовского плана реорганизации политического розыска в империи, а также плана о создании рабочих обществ. Присутствовали все начальники крупнейших жандармских управлений. Из Харькова был вызван и начальник жандармского управления, и я – его помощник. Мое приглашение, по-видимому, объясняется тем, что я незадолго до того решительно возражал против осуществления в Харькове плана Зубатова о создании рабочих союзов. Работами совещания руководил тогдашний директор Департамента полиции С. Э. Зволянский.

Об идее Зубатова в отношении создания рабочих обществ я упоминал уже выше. Что касается другого вопроса – о реорганизации органов политического розыска, то в этом отношении Зубатов настаивал на образовании в крупнейших пунктах особых охранных отделений, совершенно не подчиненных жандармским управлениям. Раньше эти последние концентрировали в себе все функции: наблюдение, арест, дознание, расследование после ареста и пр. По плану Зубатова, наиболее ответственная часть этой работы – все дело политического розыска до момента ареста революцио-неров включительно – изымалась из ведения жандармского управления под тем предлогом, что и люди его, и методы работы консервативные, отсталые, не идущие в ногу с требованиями времени. Весь этот розыск передавался в ведение охранных отделений, руководить которыми должны были молодые жандармские офицеры из числа учеников Зубатова, согласно его теориям и директивам.

На совещании оказалось, что большинство являются сторонниками Зубатова. Только двое были против плана о рабочих обществах – Зволянский и я. Я говорил, что этот способ привлечения рабочих в легальные союзы представляет собой игру с огнем. Такие союзы будут неизбежно возбуждать массы и играть на руку революционерам. Я также выступил против мысли о создании охранных отделений, выдвигая среди прочих и такой довод: ведь может получиться, что при создающемся двуначалии во главе охранного отделения будет стоять молодой ротмистр, который будет иметь право самостоятельного доклада губернатору. Доклад этот может разойтись с докладом начальника губернского жандармского управления – генерала. В результате такого порядка может только пострадать воинская дисциплина. Я не возражал против того, чтобы непосредственно розыскное дело находилось в руках у молодежи, но она должна быть строго подчинена и действовать под контролем старых и опытных начальников жандармских управлений.

Однако в этих вопросах я оказался почти одиночкой: кроме меня в том же смысле высказался еще только Зволянский. Большинство было за план Зубатова. Даже киевский жандармский генерал Новицкий, который впоследствии в своих воспоминаниях ругательски ругал Зубатова, холопствовал перед ним на этом совещании, говоря по моему адресу:

– Какой-то, мол, жандармский ротмистр позволяет себе учить нас, стариков, дисциплине…

Сопротивление Зволянского повело к тому, что на этот раз планы Зубатова не получили полного осуществления. Но победа его – правда, кратковременная – была совсем близка. В апреле 1902 года после убийства министра внутренних дел Сипягина на этот пост был назначен В. К. Плеве, который провел коренные реформы в Департаменте полиции, на время отдав его фактически в полную власть Зубатова.

С В. К. Плеве мне пришлось познакомиться вскоре после его назначения на пост министра.

В том году на Юге произошли массовые крестьянские волнения, особенно встревожившие правительство потому, что они были первыми волнениями такого рода. Только что назначенный министром Плеве лично отправился в затронутые крестьянскими беспорядками Харьковскую, Полтавскую и Черниговскую губернии, чтобы на месте ознакомиться с характером и причинами этих волнений. По дороге Плеве виделся в Москве с Зубатовым, который сделал ему подробный доклад о революционном движении и своем плане борьбы с ним. Плеве был одушевлен тогда одной идеей: никакой революции в стране нет. Все это выдумки интеллигентов. Широкие массы рабочих и крестьян глубоко монархичны. Надо выловить агитаторов и без колебания расправиться с революционерами. Естественно поэтому, что идеи Зубатова ему пришлись по сердцу.

Очевидно, Зубатов говорил с Плеве и обо мне, – только этим я могу объяснить тот прием, который я встретил у Плеве, когда явился к нему в Харькове с докладом.

– Вы слишком много власти себе берете, – резко начал он. – Вы не выполняете предписаний Департамента полиции.

– Мне, ваше превосходительство, – ответил я, – не известны такие случаи. Мне случалось не выполнять предписания Московского охранного отделения, но ведь я не подчинен Москве.

– А история с транспортом?

Я подробно объяснил, как именно было дело, и прибавил:

– Подолгу присяги, ваше превосходительство, я считал себя не вправе допустить распространение революционной литературы.

Наш разговор затянулся, перешел на общие вопросы зубатовской политики в охранном отделении. Я не скрывал своего отношения к ней.

На обратном пути из поездки в Полтаву и Чернигов Плеве снова вызвал меня для продолжения разговора. На этот раз Плеве подробно расспрашивал меня о том, как я мыслю себе борьбу с революционным движением, и, я помню, в заключение он сказал мне в свойственном ему решительном и властном тоне:

– Вы – человек способный. Я вас здесь не оставлю. Но помните, – прибавил он, – я умею награждать, но умею и карать. Мне нужно, чтобы люди, которых я ставлю на ответственные посты, беспрекословно подчинялись распоряжениям начальства.

После этой беседы я ждал нового назначения, – из слов Плеве я понял, что он имел меня в виду для должности начальника охранного отделения в Петербурге. Но месяц проходил за месяцем – а я не получал никаких известий. Вскоре причина выяснилась: Зубатов переведен из Москвы в Департамент полиции начальником Особого отдела и таким образом стал фактически руководителем всего розыскного дела в империи. При нем ни на какое повышение я рассчитывать, конечно, не мог.