Школа гейш - Лисовская Алиса - Страница 22

— Дверь закрой. Сквозит.

Мия спешно задвинула створку и бросилась собирать разлетевшиеся бумаги.

— Оставь, — скомандовал Такухати. — Иди сюда.

Она подошла и встала рядом с ним. Гроза была уже на исходе, с неба не лило, а лишь изредка капало. Крупные серые капли падали совсем близко, и Мия подавила неуместное желание высунуться и подставить лицо дождю.

— Зима, — со странным смешком сказал генерал. — Это у вас называют зимой. Скажи, лучшая ученица, ты хоть раз видела снег?

Мия кивнула. Она видела снег. В горах, например.

— У нас, на Эссо, зимой каждый день снег. Заваливает двери, и крестьянам приходится выбираться через крышу, чтобы покинуть дом. Снег тает, потом опять замерзает и превращается в лед. Синий лед.

— Почему синий? — шепотом спросила Мия. — Лед же обычно белый.

Странное настроение Такухати и неуместная откровенность испугали ее.

Он не ответил. Стоял и смотрел в окно. Туда, где покатые спины гор терялись в тяжелых тучах. Глаза самурая светились огнем. Синим, как лед, о котором он только что вспоминал.

— Собери бумаги, — скомандовал он так резко, словно устыдился своей внезапной откровенности.

Мия бросилась выполнять приказ с тайным облегчением. Среди чистых листов бумаги ей попалось несколько исписанных. Глаза выхватили случайную фразу: «Даймё совсем плох. Боюсь, что он не доживет до ханами».

— Клади их на стол. — Такухати резко задвинул окно, отгораживаясь от сырости и непогоды, и зажег фонарь. Пламя подсветило стены желтыми бликами. Сразу стало уютно.

— Покажи лицо. — Он подвел Мию поближе к фонарю.

— Со мной все хорошо, — попыталась возразить Мия.

— Это мне решать. — Такухати осмотрел ее щеку на свету и неохотно кивнул. — Да, хорошо.

— Я… Можно спросить?

— Попробуй.

— Кумико… что с ней будет? — выпалила Мия.

Такухати скривился:

— Я как раз составлял письмо главе гильдии. В нынешнем виде она — обуза. И порченый товар.

— Это же ваше заклятие.

— Мое, — не стал отрицать директор. — Маленький подарок за танец. Я всегда отмечаю так свои вещи. Слышала поговорку: «Не воруй у самурая»?

— Значит, вы можете снять его.

— Могу. Но не стану.

— Почему?

— Она — воровка. Мне нравится, когда сразу видно, с кем имеешь дело.

— Это жестоко.

Он удивленно приподнял бровь и взглянул на нее так, словно видел первый раз в жизни. А потом дернул за выбившуюся из-под парика прядку.

— А это не жестоко, лучшая ученица? И я еще помню шутку с кимоно. Подлость и глупость наказуемы. А ты — слишком жалостливая девочка.

Мия вздохнула, услышав в его голосе насмешку.

«Сама виновата», — сказали о Кумико наставницы. «Сама виновата», — эхом согласились бывшие подружки дочери самурая.

В один день прежняя душа компании стала отверженной. На нее старались даже не смотреть лишний раз, словно от взгляда можно было заразиться. И дело было не в наполовину облысевшем черепе или жутких пятнах по лицу. Казалось, клеймо «вор» теперь красовалось на самой судьбе майко.

Кумико третий день лежала на футоне в углу домика, отвернув к стенке ставшее безобразным лицо, и молчала. Она не вставала и не появлялась в столовой, лишь иногда Мия против воли замечала, как содрогаются ее плечи в безмолвных рыданиях.

Остальные девочки делали вид, что ничего особенного не происходит. Что никакой Кумико в домике нет, а может, и не было никогда. Все они были подчеркнуто вежливы и ласковы с Мией. И надо бы радоваться, но…

Но Мия помнила, каково это — быть отверженным. У нее хотя бы был Дайхиро. И цель — стать лучшей из лучших. У Кумико не было ничего. Ни друзей, ни красоты, ни будущего.

Мия не собиралась жалеть Кумико. Окружающие просто не оставили ей выбора.

— Она — собственность гильдии. — Мия попробовала воззвать к уже проверенному аргументу, но Такухати только усмехнулся.

— Гейша-воровка — пятно на репутации гильдии. А она к тому же еще и дура. Тебе достаточно было подойти ко мне или наставнице, и все бы вскрылось. Никогда не оставляй таких людей за спиной, Мия. Способный на подлость способен и предать.

Мие показалось, что последние слова он произнес, обращаясь больше к себе, чем к ней.

— Пожалуйста… каждый заслуживает второй шанс.

— Нет. И это не обсуждается. Я выкину ее за порог, как только получу подтверждение от гильдии. — Директор окинул ее оценивающим взглядом. — Сними парик.

— Зачем?

— Ах, Мия, Мия. Когда ты научишься выполнять приказы? Сними парик, я сказал.

Она закусила губу и послушалась. Даже думать не хотелось, какой жалкий у нее сейчас вид. Вкривь и вкось обрезанные пряди, да еще и смятые под париком.

Жесткая пятерня погрузилась в ее волосы. Мия ойкнула, трепыхнулась.

— Стой спокойно! — прикрикнул мужчина.

Пальцы надавили на виски, поднялись к затылку, спустились к шее. Такухати сощурил глаза, словно что-то прикидывая.

— Можно попробовать, — объявил он. — Но лучше сидя.

— Сидя?

Он опустился на татами и потянул ее за собой. Мия попыталась вырваться, потеряла равновесие и плюхнулась прямо к нему на колени.

— Что вы делаете? Ай!

— То, что нужно. Помолчи. Не отвлекай меня.

Его ставшие внезапно обжигающе горячими пальцы скользили по ее голове. Надавливали, массировали, ерошили короткие волоски на макушке. Это было не столько неприятно, сколько странно. От движений волосы встали дыбом, начали потрескивать и искриться. Мия снова ойкнула и заерзала у него на коленях.

— Я же велел не дергаться, — с раздражением сказал директор.

Она послушно съежилась, догадываясь, что и зачем он делает. Казалось, под кожу забралось множество мелких насекомых и сейчас они там шевелятся и копошатся.

Некоторые маги умели исцелять не только себя, но и других. Но это было тяжело и доступно только отпрыскам самых древних фамилий. Исцеляя, самурай отдает свои силы, часть себя. А знатные господа редко и неохотно делятся с простолюдинами. И ладно еще мелочь — синяк или разбитая губа. Но волосы…

Все равно ведь отрастут.

Последние слова Мия сказала вслух. Такухати чуть обнял ее, прижимая к себе, и ухмыльнулся над ухом.

— Мне нравятся твои волосы, лучшая ученица.

Она чуть не вскрикнула, ощущая, как зашевелились, защекотали шею и поползли вниз стремительно растущие пряди. На голове словно сжимался и пульсировал горячий обруч. В комнате неприятно запахло паленым.

— На сегодня достаточно, — скомандовал Такухати. — Продолжим завтра, когда наберешься сил.

Собрал ладонью рассыпавшиеся пряди. Совсем короткие, чуть ниже плеч. Мие показалось, что его губы как будто невзначай коснулись мочки ее уха. Она обернулась, поймала взгляд директора и вдруг, вспомнив все, что было между ними в генсо, покраснела.

На лице мужчины появилась блудливая усмешка:

— Да, я тоже помню наш урок, лучшая ученица.

Он сжал девушку в объятиях чуть сильнее, вжимая в свое тело, и она даже сквозь слой ткани ягодицами ощутила его возбуждение. В синих глазах загорелся голодный огонек.

Раньше она, наверное, начала бы вырываться. Но сейчас Мия знала: Такухати — человек слова. Она по-прежнему не чувствовала себя с ним уверенно, не знала до конца, чего ожидать от него. Но она больше не боялась. Словно что-то внутри маленькой майко подсказывало: этот жестокий и сильный мужчина не причинит ей вреда.

— Спасибо.

— «Спасибо» в карман не положишь. Не хочешь поцеловать меня в качестве благодарности?

— Хочу, — тихо сказала Мия, удивив не только его, но и себя.

Она положила руки ему на плечи. Почти так же, как было в генсо. Приблизилась и нежно коснулась обветренных губ своими губами. Неуверенно, робко. Так же робко она скользнула язычком внутрь. Поцелуй-приветствие, поцелуй-знакомство. В нем была не столько страсть, сколько любопытство. Мия изучала этого диковинного хищного зверя — мужчину.

Он не двигался, уступив ей инициативу. Лишь когда Мия подалась назад, чтобы прервать поцелуй, стиснул так, что стало почти больно, и поцеловал — с напором, страстью, воспламеняя и обжигая. Возбужденная плоть толкнулась в ее бедра, где-то внизу живота сладко заныло.