Школа гейш - Лисовская Алиса - Страница 40

— Уверен, что вы ошиблись, господа самураи! Что может быть нужно сёгуну от нищего монаха? И разве можно во дворец в таких лохмотьях? — Он одернул обтрепанную полу кимоно. — Давайте я тут поем, отдохну, а вы мне приличной одежды принесете…

Тануки привычно мел чушь, а укрытые в складках одежды пальцы комкали и рвали злополучное письмо.

Бежать! Уничтожить улику и бежать, пока не поздно! Место встречи оказалось ловушкой, явка провалена, а искать в незнакомом городе чужеземных шпионов — гиблое дело. Пусть самханец сам разбирается со своими соотечественниками и тайной службой сёгуна. Он, Дайхиро, на такое не подписывался!

— …ужасно есть хочется, просто сил никаких нет, — пожаловался он и в доказательство своих слов сунул в рот изорванное послание и проглотил, не жуя.

Вкус у письма был премерзкий. «Ты мне за это еще заплатишь, самханский прихвостень», — мысленно пообещал Джину оборотень, стреляя глазами налево и направо.

Выход белел прямоугольником незакрытой двери, манил обещанием свободы.

Глаза главы отряда зло сузились.

— Взять! — скомандовал он.

— Морда треснет! — Тануки ухватился за завязки шляпы и, порвав их, швырнул тростниковый конус в лицо предводителю, а сам упал на четвереньки, и, стремительно теряя человеческий облик, дал деру в сторону двери.

Крик «держи шпиона!» ударил в спину, что-то громыхнуло — шумно, весело. Дайхиро даже успел мысленно посетовать, что не увидит безобразия, которое натворила второпях брошенная иллюзия. Эх, поглядеть бы, как воины сёгуна ловят сразу десяток маленьких монахов, разбегающихся в разные стороны.

Тануки был уже у двери, на пути к свободе стояла только подавальщица с подносом в руках. Он чуть сдал в сторону, огибая ее, но коварная девица в последний момент выставила ногу. Оборотень споткнулся, полетел и больно приложился лбом о порог.

Последним, что увидел Дайхиро, был деревянный поднос, стремительно опускающийся ему на голову.

Джин проснулся от прикосновения к щеке. Мия стояла рядом, на коленях. Распущенные волосы волнами укрывали ее тело.

— Здравствуй, милый, — прошептал нежный голос. — Я вернулась.

— Мия! — Он сел, испытывая облегчение, желание обнять ее и отругать как следует. — Я волновался.

Он не видел ее уже пять дней и сходил с ума от беспокойства. Навернул не один десяток кругов у забора школы, выискивая брешь в наложенном Такухати заклятии. Тщетно. После побега тануки генерал накрыл территорию школы куполом. Защита не остановила бы Джина, но пару раз из-за ограды он слышал негромкий голос девушки, и это успокаивало. Жива, здорова.

И все равно он каждый вечер до темноты дежурил у стен в надежде, что Мия появится.

В последний вечер ожидание закончилось долгим ночным переходом к оговоренному в письме месту встречи с резидентом Самхана. По расчетам Джина тануки уже должен был выйти к месту явки и передать послание. Самханец понимал, что, заявляя о себе подобным образом, становится уязвим. Утечка информации почти неизбежна, а на Джина завязано слишком многое. Денежные, политические, военные интересы первых лиц двух государств. Но он знал главу агентурной сети как человека умного и умеющего держать нос по ветру. Поэтому очень рассчитывал, что тот поступит в точном соответствии с инструкциями в письме.

Лишь бы тануки не подвел.

На явке никого не было. Джин прождал до рассвета, потом вернулся в заброшенный храм — поспать хотя бы пару часов. И снова идти караулить Мию.

Но она пришла сама.

Мия положила руки ему на плечи. Запах сандала и мускуса пощекотал ноздри, завитки волос скользнули по незнакомому кимоно. Ярко-алому, праздничному, с золотой вышивкой.

…Что-то было не так.

— А я скучала, — промурлыкала девушка, бросив на него призывный взгляд сквозь ресницы. На мгновение у Джина перехватило дыхание от ее красоты.

— Я же говорил тебе не ходить одной по гора… — начал он, но девушка приложила тонкий пальчик к его губам. А потом прижалась и поцеловала.

Нежные губы, хищный язычок. Сладкая… она была такая сладкая. И смелая, совсем не как на источниках. Узкие горячие ладошки легли на грудь Джина, погладили, нырнули под кимоно.

И все потонуло в душном запахе сандала и мускуса.

Он стиснул податливое хрупкое тело, ощущая какую-то звериную жажду обладания. Войти, ворваться в нее, растерзать, взять. Не было нежности и заботы, как в прошлый раз. Только дикая похоть. Вожделение, от которого темнеет в глазах, биение пульса в висках, тяжелое возбуждение в паху, которое нужно сбросить — сейчас, немедленно.

— Браслеты… — пробормотал Джин, остатками ускользающего разума цепляясь за эту мысль.

— Их нет, — хихикнула Мия. И показала в доказательство обнаженные тонкие запястья.

Это стало последней каплей, спустившей с привязи алчное желание. Он привлек ее к себе, навалился сверху, тиская податливое тело, оставляя на бледной коже красные следы засосов. В глубине души мелькнула мысль, что сейчас он отпугнет девушку своей страстью, сейчас она вырвется, убежит в слезах, а он будет умолять о прощении и клясться, что сам не знает, что на него нашло…

— Да-а-а, — простонала Мия и выгнулась, подставляя маленькую девичью грудь его рукам и губам. — Возьми меня, о Тигр!

Острые ногти — а может, когти — разрезали одежду на Джине. Горячее тело прижалось к его обнаженной коже. Губы, руки, восторженные женские стоны, хриплое дыхание, запах сандала и мускуса туманит разум, ничего, кроме похоти и страсти…

Он ворвался в нее резко, почти не тратя время на ласки, и она радостно вскрикнула. Охватила, оплела его бедра ногами. Такая влажная, тугая, сладкая… Брать ее было блаженством, равного которому Джин не испытывал никогда. Что-то похожее он ощутил лишь однажды, когда попробовал опий, но сейчас ощущения были сильнее, им владели не расслабленный покой и нега, но кипучее, почти болезненное наслаждение. Весь мир сжался до единственной женщины, которая сейчас кричала и стонала под ним, и ничего больше не было важным или значимым.

А потом он почувствовал, как нечто взламывает стены души. Как неостановимая стихия взывает к родовой силе Хо-Ланг-И, как магия сметает выстроенную медитациями и самоконтролем преграду, за которой прятался демон.

Он даже попробовал остановиться. Прервать этот извращенный акт, отшвырнуть прочь извивающееся горячее тело, но ставшие в одно мгновение стальными объятия женщины не дали ему это сделать. Она перекатилась, уселась на Джина сверху. Лязгнули над ухом зубы, шевельнулись на голове острые рыжие уши.

— Ху… Мэйэр…

— Да, Тигр, — простонала она, с силой насаживаясь на его возбужденную плоть.

Сейчас в ней не осталось ничего от Мии. Рыжие волосы разметались по плечам, липли к фарфоровой коже. Красивое, чуть капризное личико искажала гримаса наслаждения. Капельки пота стекали по упругой груди с крупными темными сосками.

Нужно… было… остановить… это…

— Ты не знаешь, что делаешь, — выдавил он. — Демон…

— Зна-а-аю…

Она закатила глаза. Черные коготки оставляли на коже Джина кровавые царапины, но боль только распаляла, добавляла удовольствия.

— Дай мне это! — приказала женщина. И мышцы, охватившие его напряженную плоть, резко сжались.

Наслаждение было болезненным, как удар магии от браслетов Мии. Магия рода Хо-Ланг-И хлынула, освобождая запертого в темнице души демона.

— О да-а-а, — стонала лисица.

Вскрик со стороны двери заставил Джина повернуть голову. В проеме стояла Мия и смотрела на него. На них. Это длилось лишь мгновение, а потом девушка развернусь и побежала вниз по ступенькам.

В этот момент рухнула последняя преграда. И Джина не стало.

Содрогавшаяся в экстазе лисица не сразу поняла, что тело под ней меняется. Выдвинулась вперед челюсть, блеснули оскаленные клыки, удлинился череп…

Только когда кицунэ ощутила, как еще находившийся внутри нее член внезапно увеличился в размере, она взвизгнула и отпрыгнула. С перепугу лисица кинулась не к двери, но к алтарю, и теперь ей некуда было деться. Все, что она могла, — забившись в угол, смотреть на свою недавнюю жертву и молить богов и духов, чтобы они уберегли ее от мести этого существа.