Гангстер - Каркатерра Лоренцо - Страница 15

— Я хотел бы купить тебе что–нибудь, — сказал Анджело, посмотрев на Жозефину. — Подарок.

— Да разве мне что–то нужно? — пожала плечами старуха. — Помидоры на ужин у нас есть, а утром будет и свежее молочко. Лучше побереги денежки. Чтобы они не разлетались, как только окажутся у тебя в руках.

Анджело поглядывал на лотки, мимо которых они про–ходили, на ящики, где красовались политые водой овощи и фрукты, на горы мяса и рыбы, разложенные на больших глыбах льда. Уже заворачивая за угол, он заметил низкорослого мужчину, жарившего каштаны на открытой жаровне.

— Подожди меня, — сказал он Жозефине и сунул ей в руки помидоры и лук. Она стояла и, улыбаясь, смотрела, как продавец насыпал жареные каштаны в бумажный пакет. Анджело расплатился и протянул покупку бабушке. — Я знаю, ты их любишь.

Жозефина взяла пакет у Анджело и кивнула, тронутая поступком мальчика, которого искренне полюбила.

— Я часто жарила их для мужа, — сказала она, глядя перед собой. — Мы ели их по вечерам и запивали стаканом–другим вина. Это было наше время — только мы и никого из посторонних. Мне всегда нравилось, как после их приготовления пахнет в доме. А теперь, когда я прохожу мимо этих торговцев, запах жареных каштанов всегда напоминает мне о муже и о тех вечерах.

— Я купил их не для того, чтобы ты огорчалась, — сказал Анджело.

— Я не огорчаюсь, мой маленький, — ответила Жозефина. — Это счастливые воспоминания, и они помогают мне забыть о том, что я живу в таком месте.

— Папа всегда говорит, что наша жизнь здесь скоро станет лучше, — сказал Анджело. — Для него и для всех нас.

— Для кого–то она станет лучше, — согласилась Жозефина. — Но только не для твоего папы. Твой папа — мечтатель, который не знает, как заставить свои мечты сбываться.

— Он прямо взбесился с тех пор, как я стал работать на Ангуса, — пожаловался Анджело. — Он говорит, что деньги, которые я получаю от него, — это кровавые деньги.

Жозефина остановилась и посмотрела прямо в глаза Анджело.

— Все деньги кровавые, — очень серьезно произнесла она. — Запомни это, как собственное имя.

— Я хочу дать ему деньги, чтобы помочь заплатить по счетам, — сказал Анджело. — Но ведь он их не возьмет.

— Он никогда их не возьмет, — подтвердила Жозефина. — У него свои принципы. А у тебя когда–нибудь появятся свои.

— Ноя хочу ему помочь, — сказал Анджело.

— Лучше всего ты сможешь это сделать, если будешь помогать сам себе, — сказала Жозефина. — Узнай как можно больше об этом мире, войди в него и найди там свое место.

— Зачем? — пожал плечами Анджело. — Они ведь ненавидят нас, в этом мире.

— Со временем все переменится, — заверила его Жозефина. — Когда–нибудь дверь откроется, и те немногие, кто будет готов, войдут туда. Постарайся оказаться одним из них.

— Я возьму тебя с собой, — пообещал Анджело, прижавшись головой к могучему плечу старухи.

— Я была бы очень счастлива, мой маленький, — сказала Жозефина с кривой улыбкой, приостановившись у подножья лестницы, ведущей к двери в их квартиру. — Но будущее приходит без приглашения, и никто не знает, какие трудности или радости оно с собой принесет.

— Пуддж придет к нам ужинать, — сообщил Анджело, помогая Жозефине подниматься по ступенькам. — Ладно?

— Только если он придет с пустым животом, — ответила Жозефина. — Салат из помидоров с луком, свежий хлеб, сыр и, твоими заботами, жареные каштаны. Так что пусть настраивается не просто на ужин, а на настоящий пир.

— Пуддж любит поесть. Ида говорит, что он не жует только когда спит.

— Значит, сегодня вечером твой друг Пуддж будет очень счастлив, — сказала Жозефина.

В конце осени 1914 года бедность и старость все же подкосили Жозефину. Она свалилась с целой кучей болезней — продолжавшийся целый месяц грипп оставил осложнения на легких, почечная инфекция сделала ее еще слабее и уязвимее, да и часто повторяющуюся стреляющую боль в пояснице уже нельзя было приписывать лишнему весу. Впервые в жизни Жозефина оказалась прикована к постели и зависела от других.

От лекарств она сделалась сонливой и временами впадала в горячку. Анджело нес при ней непрерывное бессменное дежурство, наблюдая за парадом докторов, каждый день, а то и по нескольку раз на дню, посещавших квартиру по приказу всемогущей Иды Гусыни. Он пытался развлекать старуху, повторяя похабные южноитальянские шутки, которые она так часто говорила ему. Он держал ее за руку, когда боль усиливалась, и безмолвно смотрел, как она с трудом переводила дыхание. Чтобы помочь ей скоротать время, Анджело стал расспрашивать- ее о жизни в Италии, и лишь после этого, по мере того, как она углублялась в воспоминания, на ее лицо начали медленно возвращаться живые краски.

— Ты скучаешь по ней? — спросил Анджело.

— Там мой дом, — ответила Жозефина. — Америка никогда не будет для меня домом. Это всего лишь место, где я живу. Ничего больше.

— Почему ты уехала оттуда? — спросил он, подавая ей чашку горячей воды, прокипяченной с лимонными корочками.

— Мой муж был убит, — сказала она, устремив на мальчика тяжелый взгляд. — Он был уважаемым человеком, но для кого–то молодого и желавшего произвести впечатление на других уважение ничего не значило. Ему выстрелили в спину и бросили умирать.

— А что случилось с тем человеком, который стрелял в него?

— Мне было не до расспросов, — сказала она. — Я должна была похоронить мужа.

— Каким он был, твой муж? — спросил Анджело. Взяв чашку, он аккуратно поставил ее на шаткий столик.

— Со мной он был добрым и нежным, — сказала Жозефина. — Ас другими — таким, как это было нужно для дела.

— Правда, что он был боссом, таким, как Ангус?

— Да, — кивнула Жозефина, и ее лицо сразу исказилось гримасой от боли, пронзившей все тело от этого легкого движения.

— Папа сказал, что он был убийцей, — сказал Анджело. Он смочил в воде тряпочку, слегка отжал и положил на горячий лоб Жозефины.

— Он убивал только мужчин, — сказала Жозефина, с большим усилием заставив себя сесть в постели и сжав правой рукой руку Анджело. — Он никогда не причинил бы вреда ребенку. Ни одному ребенку. Особенно своему собственному. Такие дела лучше всего оставлять для тех, кто приспособлен для этого.

Анджело высвободил руку и встал рядом с кроватью. Шторы были задернуты, но лучи яркого предвечернего солнца без труда пробивались сквозь них.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он ровным голосом, и лишь хрипотца, появившаяся у него в горле против воли, выдавала крайнюю нервозность.

Жозефина глубоко вздохнула; воздух грохотал в ее легких, как железная цепь по ржавой жестяной крыше. Взяв чашку, она допила остатки успевшей остыть лимонной воды. Потом посмотрела на Анджело; в глазах этой суровой женщины стояли столь непривычные для нее слезы.

— Я не стану настраивать сына против его отца, — проговорила она в пространство. — Какой бы ни был грех.

— Он — мой отец, — сказал Анджело. — Я не отвернусь от него.

— Тебя ведут на другой путь руками, покрепче отцовских, — сказала она. — Для твоего отца в этой компании нет места.

— Я найду место для него, — сказал Анджело, его мягкие глаза всматривались в усталое лицо Жозефины.

Старуха улыбнулась, кивнула и вытерла влажную верхнюю губу измятым носовым платком.

— А как же Ангус, Ида и Пуддж? — спросила она. — Для них у тебя тоже всегда найдется место?

Анджело задумался, а потом кивнул.

— Да.

— Ты не можешь оставаться и с ним, и с ними, мой маленький, — сказала Жозефина. — Когда–нибудь — уже скоро — тебе придется выбрать между ними. И этот выбор будет означать, какой будет твоя жизнь, когда ты станешь взрослым.

— Я не могу отвернуться от моего отца, — сказал Анджело. — Он отказывается от всего ради меня.

— И ты тоже откажешься ради него от всего, что у тебя может быть в жизни? — спросила старуха. — Ты пойдешь на это ради своего отца?

— Да, — твердо ответил Анджело.