Гангстер - Каркатерра Лоренцо - Страница 29

— Она подарит тебе любовь своей плоти, — продолжала Кармелла, словно не слыша вопроса, вперив в молодого человека пронзительный ведьмовский взгляд. — Ты примешь эту любовь. Твои вожделения приведут тебя к сильной боли.

— Она не хочет назвать мне имя женщины? — спросил Пуддж Анджело.

— Она не знает имен, — ответил тот. — Она знает только, что будет. Остальное мы выясним сами.

— По мне, это попахивает жульничеством, — сказал Пуддж. — Она же ничего не делает, только сидит да раскачивается, а мы, дураки, смотрим.

— Это не жульничество, — убежденно возразил Анджело. — Я уже не раз обращался к ней, и она никогда не ошибалась.

— Откуда, черт возьми, ты можешь знать, что она не ошибается? — спросил Пуддж, повернувшись к Анджело. — По–моему, она пока что ничего нам не сказала. Хотя, может быть, я уже оглох от этих головных болей. И не назвала ни одного имени.

— Ей трудно выбрать какую–то определенную женщину, — сказал Анджело. — У тебя много подруг.

— А что, если подбросить ей еще немного денег? — предложил Пуддж. — Вдруг это поможет ей разглядеть в воде лицо.

— Нет, — ответил Анджело, глядя на ведьму. — Она уже сказала все, что знает.

Пуддж осторожно высвободил запястья из рук старухи и встал.

— Ну и что теперь? — с кислым видом обратился он к Анджело. — Проводить ночи с тобой?

— Ты должен учиться слышать не то, что ведьма говорит, но и то, о чем она промолчала, — сказал Анджело, благодарно кивая Кармелле. — Она сообщила нам все, что мы должны знать. Будет устроена западня. Причем так, чтобы заманить тебя в место, где ты будешь чувствовать себя в безопасности. А оружие, которое на тебя направят, придет из чьих–то еще рук.

— Чьих?

— Джека Веллса, — твердо сказал Анджело. — Это он спит и видит нас покойниками.

— А почему я первый? — спросил Пуддж, выходя вслед за Анджело из комнаты стреги.

— Тебя он больше боится, — объяснил Анджело. Остановившись на лестничной клетке, он произносил эти слова прямо и с полнейшим спокойствием. — Ты опасен. А когда тебя не станет, бояться больше будет некого. Не меня же.

— Мне нужно глотнуть свежего воздуха. — Пуддж протиснулся мимо Анджело и начал спускаться по лестнице.

— Как твоя голова? — спросил Анджело из–за его спины.

— Прошла, — ответил Пуддж, полуобернувшись. — Зато теперь в брюхе началось невесть что.

— Если хочешь, можем вернуться и поговорить со стрегой насчет твоего живота, — предложил Анджело.

Пуддж остановился и всем телом обернулся к Анджело.

— Лучше я потерплю, — сказал он. — На сегодня мне вполне хватит ее хороших новостей.

Все гангстеры суеверны. Их фобии уходят далеко за известные большинству границы и касаются объектов, о которых редко задумываются люди, непричастные к преступному миру. Джимми Марчетти по кличке Два Ствола никогда не проходил мимо церкви без того, чтобы опуститься на колени и перекреститься, и всегда начинал день с черного кофе и четырех больших зубчиков чеснока. Он твердо верил, что эти привычки спасут его от опасности, что и сбывалось до того момента, как его, за два дня до его двадцать седьмого дня рождения, расстреляли в баре на Ист—Сайде.

Большинство гангстеров верит в целительские способности стрег, предпочитают кошек, у которых якобы имеются какие–то особые духовные силы, собакам и в день запланированного убийства строго придерживаются одного и того же ритуала. Считается, что они в массе своей крайне опасаются стереотипного поведения, на деле же обычно едят в одних и тех же ресторанах, ходят по одним и тем же улицам и придерживаются своего повседневного расписания настолько истово, что можно подумать, что оно высечено на каменных скрижалях. В карманах их костюмов и пальто всегда можно найти множество талисманов, таких, как счастливая монета с первого ограбления, кусочек пули, вынутой из ноги, фигурка святого, призванная отгонять зло, кольцо, подаренное первым боссом банды. Все это представляет собой нечто вроде системы обеспечения безопасности.

Анджело носил на шее образок святого Иосифа, оставшийся от Жозефины. Он не был религиозным, но верил, что сила иконы помогала ему избегать опасностей. «Я прикасался к ней двумя пальцами, когда выходил на работу, — говорил он мне. — Не могу сказать наверняка, что это помогало, но я решил, что это одна из тех вещей, которые полезно иметь в запасе».

Анджело довольно рано понял, что для того, чтобы преуспевать в его деле и остаться в живых, нужно бесстрашно вести бизнес, правила которого диктуются страхом. И потому гангстеры питают пристрастие к разным заметным мелочам — браслетам, бумажникам, определенным галстукам, надеваемым по определенным дням, а также к некоторым странным поступкам, например, прогулкам на кладбище, — не суть важно, что именно, важно, что такие вещи придают жизни дополнительную остроту. «Быть суеверным — это все равно что быть женатым на осторожности, — сказал он мне. — А осторожность, сняв шляпу, спешит помочь выжить такому парню, как я».

Изабелла на цыпочках прокралась за спиной у Анджело и положила руку ему на плечо. Он сидел в углу своей комнаты над баром, повернувшись спиной к двери и глядя в открытое окно.

— Я уже начала тревожиться, — мягко проговорила она. — Ты не приходил несколько дней.

— Мне нужно было побыть одному, — ответил Анджело.

— Я могу чем–нибудь помочь? — Она обошла его, не убирая руку с плеча, и встала перед ним, глядя на его суровое лицо с мягкими глазами. В комнате было темно, свет пробивался лишь с улицы через раздвинутые шторы.

— Ты никогда не видела моего отца, — сказал Анджело, глядя на нее и ощущая, как у него становится лучше на душе от ее красоты и теплоты. — Он хороший человек, но неудачник. Тысячи таких людей, как он, приехали в эту страну и упорным трудом нашли здесь место для себя и своих близких. Он этого не смог. Как бы он ни вкалывал, ему никогда не удавалось сделать следующий шаг.

— Многие люди трудятся как проклятые и все же остаются бедняками, — возразила Изабелла. — В этом нет ни преступления, ни позора. Это так же верно здесь, как и в Италии.

— Я не хочу, чтобы ты знакомилась с ним, — сказал Анджело. — Хотелось бы мне относиться к нему по–другому, без такого гнева и такого стыда…

— Анджело, бедность — это не та вещь, которой нужно стыдиться, — сказала Изабелла.

— Дело не в бедности, — сказал Анджело. — Дело в убийстве.

Изабелла села напротив Анджело и уставилась в его лицо, полускрытое тенями.

— Чьем убийстве?

— Мой отец приехал в Америку не для того, чтобы нажить состояние или устроить новую жизнь, — сказал Анджело. — Он прибыл, спасаясь от суда за преступление. Он убил собственного ребенка.

Изабелла прямо задохнулась, услышав его слова, и закрыла лицо руками.

— Почему? Неужели найдется отец, способный совершить такой поступок?

— У людей находится множество причин для того, чтобы нажать на спусковой крючок. — Негромкий голос Анджело начал ощутимо дрожать. — Большинство из них ошибочные.

— Твой отец уехал отсюда, Анджело, — сказала Изабелла, к которой начало возвращаться спокойствие. — И ведь это ему приходится жить, держа на совести то, что он совершил, а не тебе.

Анджело наклонился, взял ее руки в свои и взглянул в темные глаза.

— Все, чему учила меня жизнь, все, что я усвоил, говорит мне, что смерть моего брата должна быть отомщена. И сделать это могу только я. Но не знаю, хватит ли у меня на это смелости. Он мой отец, и я очень люблю его.

— Твой отец каждый день своей жизни казнится из–за этого преступления. Неужели этого недостаточно, чтобы удовлетворить месть?

— В каких–то мирах — достаточно, — ответил Анджело. — Но не в моем. Мой отец жив, а мой брат лежит в могиле. И за это надо расплатиться.

— В таком случае ты станешь точно таким же, как он, — сказала Изабелла. — У тебя хватит решимости прожить с этим всю жизнь?

— Даже боюсь узнать, — сознался Анджело. Он встал, поднял руки и крепко, очень крепко прижал к себе Изабеллу.