Гангстер - Каркатерра Лоренцо - Страница 42

— Кроме меня, — поправил Баллистер, приставив дуло пистолета к затылку Маккуина.

Баллистер дважды выстрелил Маккуину в затылок и еще дважды в спину, в область поясницы, посмотрел, как Маккуин упал, а затем повернулся и удалился, оставив его лежать лицом в опавших листьях. Даже умерший, Маккуин продолжал обнимать свою мертвую собаку; пальцы правой руки все еще сжимали черный поводок.

Спайдер Маккензи бегом бросился на звук выстрелов и остановился как вкопанный при виде двух тел. Он успел задремать, когда сидел с газетой под ласковыми лучами солнца, и стрельба вырвала его из блаженного забытья. Теперь он смотрел на труп человека, на которого работал почти всю свою жизнь. Он сглотнул подступивший к горлу ком, с силой провел ладонью по лицу и дважды глубоко вздохнул.

— Прости меня, Ангус, — чуть слышно пробормотал он. — Прости меня. — С этими словами Спайдер Маккензи повернулся и побрел к выходу из парка — искать телефон–автомат, чтобы кто–нибудь приехал и забрал из парка труп Ангуса Маккуина, первого из великих гангстеров двадцатого столетия.

Анджело за стойкой бара «Кафе Мэриленд» налил кофе в две чашки. Потом поставил кофейник на плиту, подвинул одну чашку Пудджу, сидевшему напротив него. Они пили кофе молча. Бар был пуст, на двери висела табличка, извещавшая о том, что бар закрыт.

— Здорово сделано, — сказал наконец Анджело. — Но и без везения не обошлось. Впрочем, Спайдер заснул не впервые в жизни, и у него было очень мало шансов спасти Ангуса и еще меньше — пришить Баллистера.

— Но ведь у них не было никакой возможности договориться со Слайдером, если ты намекаешь на это, — отозвался Пуддж, поднеся чашку к губам. — У него с Ангусом были такие же близкие отношения, как у нас с Идой.

— Возможность есть всегда, Пуддж, — ответил Анджело. — Главное, чтобы хватило ума назначить подходящую цену. Мы знаем, что Джек Веллс — опасный человек. Если расправа с Ангусом что–то доказала, так именно это. Но мы пока что не знаем, насколько он умен.

— По мне, так лучше всего будет замочить его, прежде чем у нас появится возможность это выяснить. — Пуддж одним большим глотком допил свой кофе. — И чем скорее, тем лучше. Как только в городе узнают, что они разделались с Ангусом, в других бандах решат, что у Веллса все козыри на руках, и мы с тобой не сможем удержать команду.

Анджело протянул руку за кофейником и налил Пудджу еще кофе.

— Команда не развалится, — сказал он, ставя пустой кофейник в раковину. — По крайней мере, наши захотят узнать, есть у нас серьезные планы или нет. К тому же они не могут не понимать, что Веллс не шибко заинтересован в них. У него и без того большая команда. Так что всех других он обязательно вышвырнет.

— Похороны назначены на утро среды, — сказал Пуддж. — На Вудлонском кладбище в Бронксе.

— А как насчет пса? — спросил Анджело.

— Никто не станет возражать, если мы зароем его в одной могиле с Ангусом, — ответил Пуддж. — Я поручу это кому–нибудь.

— Прощание у «Мансона»?

Пуддж кивнул и отхлебнул кофе.

— Начнется завтра в восемь вечера.

— И Веллс с Баллистером приедут выказать свое уважение? — полуутвердительно произнес Анджело. — Ты в этом уверен?

— У них нет иного выхода, — ответил Пуддж. — В первую ночь они не придут, это для друзей и родных. Но, голову даю на отсечение, на второй день они явятся — цветы в одной руке, шляпы в другой.

Анджело наклонился вперед, накрыл ладонью лежавший на стойке кулак Пудджа и посмотрел другу в глаза.

— И мы тоже, — сказал он.

Убийство Ангуса Маккуина задело Анджело гораздо глубже, чем Пудджа. До того, как это случилось, Анджело считал Ангуса неуязвимым, он думал, что страха, который внушал всем этот великий человек, достаточно для того, чтобы воспрепятствовать кому бы то ни было подойти настолько близко, чтобы можно было нанести удар. Это было наивное представление, но оно полностью соответствовало душевному складу Анджело. Поскольку, несмотря на развитый интеллект Анджело и его прирожденную способность читать в душах людей и предугадывать их действия, в их тандеме с другом настоящим, стопроцентным гангстером был Пуддж. Он жил, руководствуясь интуицией и инстинктами, молниеносно реагируя на малейшее подобие опасности, твердо зная, что любое колебание могло стоить ему жизни и что, независимо от того, насколько плотная аура страха окружает его, всегда имеется кто–нибудь, желающий пронзить этот незримый щит пулей.

— Анджело все еще оставался в какой–то степени невинным, несмотря на свой образ жизни, несмотря на все то, что успел совершить до того, — сказала мне Мэри. — Этому состоянию положила конец смерть Ангуса. Последующие ужасные события заставили его загнать на самое дно души часто прорезавшуюся у него мягкость. Став старше, Анджело лишь время от времени и очень изредка позволял ей появляться на поверхности. Главным образом когда он был рядом со мной, и, конечно, это случалось в те дни, когда он был с вами.

— Он говорил мне, что всегда чувствовал в Ангусе желание умереть, — ответил я. — Что Ангус устал от жизни, но не мог даже думать о более легком выходе. Поэтому–то он и вошел в западню и допустил, чтобы его убили.

— В этом есть доля истины, — задумчиво произнесла Мэри. — Трудно сказать. Это не те люди, которые с легкостью доверяют свои мысли другим. Но я действительно думаю, что на каком–то этапе своей жизни многие из них устают от непрерывной борьбы за выживание. Незаконно делать деньги может кто угодно. Мой отец занимался этим и умер богатым. Пуддж скопил миллионы, и Анджело — тоже. Это всегда являлось самой легкой стороной их жизни. Изоляция, внутренняя борьба, скрытые страхи — все это сказывается на них так или иначе и все это в итоге приводит их к печальному концу.

Я подошел к кровати и пощупал лоб Анджело. Он оказался прохладным и влажным.

— Совершенно точно — лихорадка все еще продолжается, — сказал я, вглядевшись в его измученное болезнью старое лицо. — Думаю, что он и этой ночью натянет нос докторам с их предсказаниями.

— Это будет не сознательным актом, — заметила Мэри, — а лишь проявлением воли. Он в гневе, и этот гнев не оставит его до самой смерти.

— Потому что он умирает? — спросил я.

— Потому что он умирает именно так, — пояснила Мэри. — Так могут умирать простые обыватели — с трубками, вставленными в ноздри, с капельницами, с людьми, постоянно дежурящими возле кровати. Он переживает то, чего боялся больше всего на свете.

— Я провел несколько ночей в больнице в тот раз, когда его подстрелили около его бара, — сказал я, обходя кровать, чтобы сесть рядом с Мэри. — Я был тогда всего лишь ребенком и по–настоящему боялся. Я не думал, что он выживет. Доктора выбивались из сил, но никак не мог–ли остановить кровотечение. И в самый разгар всеобщей паники он посмотрел на меня, увидел, что я повесил голову и реву. «Успокойся, — сказал он. — Я не настолько удачлив, чтобы умереть от пули».

Мэри подошла вплотную к кровати и вытерла слезы с глаз.

— Очень немногие из нас получают ту смерть, которую заслуживают, — сказала она. — Так что приходится мириться с тем, что дают. И никто не в силах изменить этого. Даже Анджело.

В хижине было темно, дровяная печь давно остыла. В приоткрытое окно врывался бодряще прохладный предутренний воздух. Ида Гусыня спала, лежа на боку, повернувшись спиной к двери, укрытая до подбородка толстым стеганым одеялом. В кухне все еще горел свет — яркий маяк в темных безлюдных местах.

Дощатый пол заскрипел под тяжелыми шагами. Пересекая кухню, отбрасывая на пол длинную тень, мужчина, даже не стараясь скрыть своего присутствия, направлялся к спальне Иды. Шаги остановились перед открытым шкафом, в котором стояла наполовину пустая бутылка виски. Человек взял обеими руками бутылку, выдернул пробку и запрокинул бутылку донышком к потолку. Можно было расслышать два длинных полноценных глотка, после чего рука поставила бутылку на место. Было около шести утра, минут через десять должно было взойти солнце, ознаменовав собой начало нового дня.