Гангстер - Каркатерра Лоренцо - Страница 47

— А что мы получим от вас? — Пуддж повернулся спиной к фокуснику и прислонился к барьеру.

— Десять процентов от сверхплановых доходов с моего пива и бизнеса по выделению рабочих мест в Бронксе. Через два года повышу до пятнадцати. Это должно составлять от восьмисот до тысячи долларов в неделю для вас и вашей команды, конечно, приблизительно. В праздники, пожалуй, немного побольше.

— Ну а если мы откажемся? — полюбопытствовал Анджело. Он с профессиональной тонкостью скрывал свое презрение к Веллсу за хорошо имитируемым безразличием. К этому времени он успел накрепко уяснить себе, что хотя деловые и личные стороны его жизни всегда связаны между собой, необходимо делать вид, будто они никак не соприкасаются.

— С какой бы это стати? — Веллс пожал плечами. — Вы выходите из этой передряги, сохраняя прекрасную команду и имея в карманах куда больше денег, чем прежде. И я тоже остаюсь с откатом, куда больше того, что получал, прежде чем это все началось. Так что не вижу здесь ни одного проигравшего.

— А как насчет тех, кого здесь нет? — спросил Пуддж, с величайшим трудом сдерживавший свой гнев.

— Если бы сюда пришли не мы, а они, договор был бы точно таким же, — сказал Веллс. — Что касается меня, то я пришел не только для того, чтобы полюбоваться, как карлик засовывает голову в пасть льва. Я пришел предложить мир. И потому, прежде чем купить арахиса и попкорна, я должен знать: убираем ли мы оружие?

— С обеих сторон погибло достаточно много народу, — сказал Анджело, метнув на Пудджа молниеносный взгляд. — Война закончена. По крайней мере, с нашей стороны.

Джек Веллс несколько долгих секунд всматривался в их лица.

— Вот и хорошо, — сказал он, в конце концов протягивая им обе руки. — Теперь мы из врагов превратились в партнеров. Как и должно было случиться с самого начала.

Когда Веллс повернулся и исчез в толпе, Пуддж тяжело вздохнул и посмотрел на Анджело.

— Не нравится мне этот ублюдок, — сказал он. — И не верю я ему ни вот настолечко. Надо было мне вынуть у этого парня изо рта один из его вертелов и всадить гаду в сердце.

— Да, он не шибко старался понравиться нам или вызвать доверие, — согласился Анджело.

— И как долго, по–твоему, этот мир продержится?

— Надеюсь, что вечно, — сказал Анджело. Он засунул руки в карманы и уставился остановившимся взглядом на шпагоглотателя, который уже освободился от своего железа и теперь с важным видом кланялся публике, которая криками и громкими аплодисментами выражала свой восторг. — Или, по крайней мере, пока кому–то из нас не придет время умереть.

Гангстеры используют месяцы или годы перерывов между войнами банд для подготовки к предстоящим большим сражениям. В их бизнесе карьерный рост или упрочение положения достигаются единственным способом — через

смерть. Боссы могут развязать войну по самому ничтожному поводу — влюбившись в жену другого бандита, желая прибрать к рукам сферу влияния конкурента, стремясь раздобыть побольше денег для своей команды, разозлившись на действительное или мнимое оскорбление. Поводы, как правило, оказываются действительно ничтожными и не могут закамуфлировать истинную причину — жадность. Подобно многим деятелям мира корпораций, гангстеры одержимы неудержимым стремлением присвоить то, что принадлежит кому–то другому. Но в отличие от законопослушных дельцов с Уолл–стрит бандиты не довольствуются простым переходом собственности из рук в руки, даже если случай окажется для них невероятно прибыльным. Они не успокоятся до тех пор, пока не увидят, как противника опускают в могилу.

«Это чистая правда, и такой она была со дня Творения, — сказал мне Анджело через много лет после своего столкновения с Джеком Веллсом. — Ни один гангстер не может быть счастлив, пока ему приходится вести мирную жизнь. Главная причина, по которой он остается в своем бизнесе, — стремление убрать своих врагов. Я читал истории о некоторых великих гангстерах, все эти рассуждения о том, что они, дескать, были настолько умны, что могли бы управлять большими корпорациями, а не быть преступниками. Возможно, в этом есть доля правды. Но ни один гангстер, великий или рядовой, ни за что не сменит свою жизнь на ту, которую ведут бизнесмены. Он просто не сможет жить по их правилам. Если бы я управлял «Дженерал моторе», для меня было бы главной целью уложить в могилу того парня, который рулит «Форд моторе», и неважно, сколько времени на это потребуется. А когда его засыплют землей, я заберу его компанию и сделаю ее своей. В этом самое большое различие между гангстерами и бизнесменами. Они могут мечтать о том, как бы убить парня, стоящего поперек дороги. А мы не мечтаем: мы прямиком являемся к нему, если надо, то и средь бела дня, — и начиняем его свинцом».

Глава 10

Лето, 1931

Мир между Анджело с Пудджем и Джеком Веллсом продержался более трех лет. Все это время обе банды получали огромную прибыль и имели все основания для того, чтобы продолжать увеличивать свои доходы. В то время как вся страна отчаянно боролась за выживание в условиях Великой депрессии, когда более восьми миллионов американцев не имели работы и отчаянно нуждались в деньгах, преступный мир продолжал процветать. В стране закрылось 2294 банка, а боссы нью–йоркских гангстерских группировок подняли процент по наличным ссудам до трех процентов в неделю. С каждого предприятия ежедневно увольняли в среднем по три человека, и кинотеатры крутили вдвое больше фильмов, чем прежде, чтобы дать безработным возможность хоть ненадолго укрыться в мире мечты, выдуманной для них другими. Тем временем самые могущественные гангстеры страны строили планы, согласно которым их «предприятия» должны были бы в итоге слиться в криминальный синдикат общенационального масштаба, дающий возможность извлекать максимальные прибыли из любой деятельности, осуществляемой в стране, неважно, легальной или нет. Когда в «Чикаго трибь–юн» появился Дик Трейси^[18], творивший чудеса в борьбе с преступностью, реальные гангстеры были очень близки к тому, чтобы обрести всю полноту власти в демократическом государстве, самая основа которого в любой момент могла рассыпаться в прах.

«Это было наше время, — частенько говорил Пуддж, вспоминая о тех годах. — Пожалуй, самое лучшее для того, чтобы всерьез вести рэкет. Куда ни взгляни, всюду были деньги, которые оставалось только подобрать. Именно поэтому мы все стремились к тому, чтобы придать нашему бизнесу общенациональный масштаб. Это позволяло легче получать незаконные доходы с азартных игр и спиртного и эффективнее «отмывать» их через легальные предприятия, такие, как перевозочные фирмы и банки. В те годы даже молодежь вроде нас, не говоря уже о людях постарше — в общем, все, у кого была хоть капелька мозгов, понимали, что если мы будем продолжать работать в том же направлении, то рано или поздно нам будет принадлежать вся страна. Но чтобы достичь этого, требовалось много терпения. А слишком много гангстеров не имели его вообще. Я думаю, что так будет везде, куда ни сунься, неважно, каким рэкетом ты занимаешься. В толпе всегда найдутся несколько человек, не желающих подождать даже лишнего дня».

Анджело и Изабелла, держась за руки, шли по Нижнему Бродвею. Через каждые несколько шагов они останавливались, чтобы поглазеть на витрины магазинов. Минувшие три года были удачными для Анджело. Они с Пудджем упрочили свою власть над командой, ранее принадлежавшей Ангусу; за это время численность ее увеличилась до тысячи оплачиваемых членов. В отличие от предводителей других банд Анджело и Пуддж не придерживались политики закрытости. Они первыми из всех стали принимать к себе евреев, а в Верхнем Манхэттене и пригородах даже отбирали наиболее многообещающих парней из негритянских уличных банд. Все это было продиктовано исключительно деловыми, а никак не политическими соображениями. «Чернокожие гангстеры хотели включиться в наши дела, но очень долго никто не желал с ними связываться, — рассказывал мне Анджело. — Они соглашались работать за половинный подогрев — лишь бы их приняли, — а ведь это означало, что в наших карманах оседало бы еще больше. А для приема евреев было еще больше оснований.