Ничего больше - Тодд Анна - Страница 31

Непривычным было лишь то, что на этот раз она хотела освободиться от меня.

С тех пор как мы с Норой решили остаться друзьями, я дважды виделся с ней, но говорил только раз. Друзья без поцелуев. Друзьям не до поцелуев, и они о них не думают.

Я продолжал над этим работать. Нора приходила к нам так же часто, но уходила раньше, а я возвращался из кофейни позже обычного. Я задерживался и помогал Поузи закрывать заведение. В последнее время моя напарница работала и за себя, и за Джейн, так что я не мог не прийти на выручку. Казалось, Поузи разрывается на части. Я не хотел быть назойливым и лезть в ее жизнь, но я хорошо чувствую людей. За долгие часы работы рука об руку мы крепко подружились. Она все больше рассказывала о своей жизни, пока мы мыли тарелки и очищали от молотого кофе все уголки и щели «Мельницы».

Мне нравилось находиться в ее компании. Я был одинок и впитывал наши разговоры, как губка. Вникая в детали жизни подруги, я чувствовал большую сопричастность этому огромному миру. Она родилась и выросла здесь – коренная жительница Нью-Йорка. В ней было то, что миллионы людей в этом городе стремятся имитировать. Ее семья жила в Квинсе. Когда ей было пятнадцать лет, ее мама умерла. Лайла и Поузи переехали в Бруклин к бабушке.

Приятно поговорить с кем-нибудь о всякой чепухе и послушать рассказы о чужой жизни, выслушать чужие мнения и мысли, когда не хочешь обдумывать собственные.

Я не хотел думать о Дакоте, не хотел скучать по Норе. Если мне нравятся сразу две девушки, я плохой человек?

Хотя на самом деле я сомневался, нравится мне Нора по-настоящему или меня просто к ней влечет. Я не слишком хорошо ее знаю, чтобы сравнивать отношение к ней с моими чувствами к Норе…

То есть к Дакоте.

Вот черт, запутался!

Трудно ли мне быть вдали от них обеих? Я любил Дакоту несколько лет и знаю ее, как никто другой. Она – моя семья. Половина моего сердца принадлежит ей.

С Норой – другая история. Она нерешительная, и горячая, и холодная, бесспорно, сексуальная и кокетливая. Она привлекала, вызывала любопытство, и приходилось напоминать себе, что мы убили наши возможные романтические отношения, не дав им начаться, и я не собираюсь хандрить – ведь я потерял то, что не было моим с самого начала.

Две недели я избегал девушек, соглашался на вечерние смены, посещал дополнительные семинары и смотрел с Тессой кулинарные шоу. В последнее время она завела привычку включать телевизор, и я всегда делал домашнее задание на фоне шума. Иногда я тоже поглядывал на экран, но никогда не увлекался этими передачами (возможно, как и Тесса).

Однажды вечером, когда мы смотрели «Кексовые войны», зазвонил мой телефон, валявшийся рядом с нами на кожаном диване. На экране высветилось «Хардин». Тесса машинально обернулась на звук и увидела надпись. Глаза сверкнули, но Тесса тут же снова уставилась в телевизор, закусив пухлую нижнюю губу.

Она ужасно несчастна, и это невыносимо. Хардин тоже мучается, причем заслуженно, но меня это тоже бесит. Не знаю, какую гору должен сдвинуть Хардин, чтобы заслужить ее прощение. Но, черт побери, я уверен, что он скорее воздвигнет гору, если понадобится, целый ряд гор, и высечет на них лицо Тессы, чем согласится жить без нее.

Такое отчаяние, такая мучительная, испепеляющая страсть мне незнакомы. Мои чувства к Дакоте глубоки… это всегда была тихая любовь, она и теперь такая. У нас случались трудности и ссоры, но в девяти случаях из десяти мы вдвоем противостояли всему миру. Вынув меч из ножен, зарядив пушку, я был готов сражаться с врагом, который пересечет черту. Чаще всего нашим противником был ее отец, самый большой и омерзительный тролль. Я провел много ночей, спасая свою принцессу из дома с желтыми стенами и потертыми занавесками, на которых была нарисована Золушка. Я карабкался по грязному, обожженному солнцем сайдингу, открывал пыльное окно и уводил ее в безопасный мир, где были теплые шоколадные пирожные и ласковый голос моей матери.

Когда Картер умер, в их доме настали трудные времена. И Дакоту не могли утешить даже самые вкусные сладости, дружеские разговоры и крепкие объятия. Мы делили и горе, и радость. Но чем больше я думал и сравнивал наши отношения с теми, которые наблюдал вокруг себя и о которых читал в книгах, тем яснее понимал, что, хоть мы с Дакотой и были семьей, мы все же оставались лишь детьми.

Разве кому-нибудь придет в голову провести всю жизнь с тем, кто защищал его в детстве? Или такой человек – лишь ступенька на пути к цели. А когда необходимые уроки усвоены, от него следует освободиться, ведь впереди новая высота? Когда-то мне казалось, что Дакота – это и путешествие, и пункт назначения, но теперь я начинал понимать, что был для нее лишь трамплином.

Знал ли я, Лэндон Гибсон, дилетант в делах любви, о чем говорил?

На телефоне включился автоответчик, и я схватил трубку. Я перезвонил Хардину, и тот сразу ответил.

– Привет, – сказал я, глядя на Тессу.

Она натянула шерстяное одеяло до подбородка, словно от чего-то защищалась.

– Я собираюсь заказать билет на самолет, прилечу в следующем месяце, – сказал он так громко, что Тесса услышала.

От голоса Хардина ее передернуло. Она встала и вышла из комнаты, не сказав ни слова. Я прошептал, чтобы она не могла меня услышать:

– Я не думаю, что это хорошая…

– Почему? – перебил он. – Что происходит, где Тесс?

– Она ушла в свою комнату, едва услышав твой голос, она вздрогнула, как будто на нее кто-то закричал. – Я знаю, что это резко, зато честно.

Хардин вскрикнул так, что мне стало не по себе:

– Если бы она только поговорила со мной… Ненавижу это всё!

Я кивнул. Я знаю, что ему тяжело. Как и ей. И мне. Но он сам во всем виноват, и с моей стороны нечестно помогать ему, если она не хочет возобновлять отношения.

– Попробуй передать ей трубку, – попросил он.

– Ты знаешь, что я не могу этого сделать.

– Черт побери!

Я представил, как он запускает пальцы в волосы.

Хардин повесил трубку, и я не стал перезванивать.

Я подождал несколько минут и постучался в комнату Тессы. Она открыла почти сразу, и я отступил в коридор. Взглянув на портрет полосатого кота, я вновь задумался, почему я раньше не обращал внимания на эти чудные картинки.

– С тобой все в порядке? – спросил я свою подругу.

Она посмотрела на свои ноги, потом подняла глаза на меня.

– Ну да.

– Ты ужасная врунья.

Тесса сделала шаг назад, оставив дверь открытой, и жестом пригласила меня войти. Она села на край кровати, а я огляделся. Безукоризненная чистота. С тех пор как я был здесь в последний раз, Тесса добавила некоторые элементы декора. На туалетном столике больше не стоял телевизор. На его месте лежали стопки книг, сложенные по фамилиям авторов. В глаза бросились три потертых экземпляра «Гордости и предубеждения».

Тесса легла на кровать и уставилась в потолок.

– Я не возражаю против того, чтобы он приехал. Он твой родственник, и я не могу запретить тебе видеться с ним.

– Ты тоже моя семья, – напомнил я ей и сел на кровать, к обитой синим материалом спинке в изголовье, подходящей под цвет занавесок. На подоконнике – ни пылинки.

– Я все жду, и жду, и не знаю, как перестать… – Ее голос казался унылым и отстраненным.

– Чего ждешь?

– Когда он перестанет причинять мне боль. Больно даже слышать его голос.

Я сделал паузу, пока она переводила дыхание, и сказал:

– Думаю, на это понадобится некоторое время.

Хотел бы я тоже его ненавидеть: тогда бы я сказал Тессе, что Хардин – ужасный человек и ей без него будет лучше. Но я не мог. Я не стану притворяться, что вместе они несчастливы.

– Можно тебя спросить? – тихо проговорила Тесса.

– Конечно. – Я закинул ноги на кровать, надеясь, что она не обратит внимания на мои грязные носки на своем белом стеганом одеяле.

– Как ты пережил расставание с Дакотой? Я чувствую себя куском дерьма, зная, что ты чувствовал тогда, и вспоминая, как я почти не пыталась тебя утешить. Я была так погружена в свои проблемы, что только сейчас поняла, каково было тебе. Мне стыдно, что я такой ужасный друг.