Ничего больше - Тодд Анна - Страница 35

Я открыл глаза и попытался успокоиться. Мне следовало удержать ее от разговора о прошлом, но я не мог заставить себя это сделать. Мне хотелось услышать ее воспоминания. Мне это было нужно.

– Ты катался на велосипеде. Я увидела тебя из окна своей комнаты. Картер только вернулся домой из какого-то лагеря, и кто-то из родителей позвонил моему отцу и сказал, что Картер пытался поцеловать другого мальчика.

У меня оборвалось сердце. Ее слова укололи меня. Дакота никогда не говорила о Картере. Даже не упоминала.

– Папа несся по коридору с ремнем в руках. – Дакота вздрогнула от воспоминания. Меня тоже передернуло. – Стоял такой шум, что мне казалось, если он не остановится, дом рухнет.

Дакота смотрела сквозь меня. Она уже не в Нью-Йорке, а снова в Сагино. И я там вместе с ней.

– Ты ездил по улице на велосипеде, и с тобой была твоя мама. Она то ли фотографировала тебя, то ли снимала на видео. И когда Картер принялся визжать от каждого удара кожаного ремня, я стала смотреть на тебя и твою маму. Она споткнулась и упала, и ты побежал к ней, словно ты был ее взрослым, а она твоим ребенком. Я помню, что хотела стать такой же сильной, как ты, и помочь Картеру. Но я не могла.

Ее губа задрожала, и нестерпимая боль пронзила мою грудь, как горящая звезда.

– Ты знаешь, как это было. Когда я пыталась помочь, получалось еще хуже.

Это правда. Несколько раз я видел, как ее отец бил Картера. Моя мама дважды вызывала полицию, прежде чем мы поняли, что система несовершенна и гораздо сложнее, чем представляется двум школьникам.

Не сознавая, что делаю, я направился к Дакоте. Она подняла маленькую руку, и я тут же остановился.

– Просто послушай и не пытайся ничего исправить, – потребовала она.

Я делаю все, чтобы выполнять ее желания. Я уставился на зеленые цифры на плите и спрятал руки за спиной. Было почти девять; я не заметил, как пролетел день. Дакота продолжила рассказ, а я гипнотизировал цифры:

– Я помню, как ты первый раз заговорил со мной, как впервые сказал, что любишь меня. Ты помнишь, как это было?

Конечно, я помнил. Как я мог забыть? Дакота убежала. Картер сказал, что ее не было несколько часов. Ее пьяный отец, спокойный, несмотря на то что его пятнадцатилетняя дочь куда-то пропала, сидел в покрытом пятнами глубоком кресле с запотевшей жестяной банкой холодного пива в руках. От моря выпивки у него вырос огромный живот. Он не брился неделями, и щетина на подбородке росла густыми неровными клочками.

Я не добился ответа, он даже не оторвал взгляда от чертова телевизора. Насколько я помню, он смотрел «Место преступления». Сидел в маленькой прокуренной гостиной, заваленной хламом. На столе громоздилась гора банок из-под пива, а на полу валялись кучи непрочитанных журналов.

– Где она? – спросил я его в пятый раз.

Мой голос прозвучал чересчур громко, и я испугался, что он ударит меня, как своего сына.

Однако он этого не сделал, а продолжал лениво пялиться в экран. И я перестал спрашивать, поняв, что он слишком пьян и от него все равно не будет никакого толку. Отец Дакоты пошевелился, и я испуганно отпрыгнул назад, но успокоился, когда он потянулся к сигаретной пачке. Схватил пепельницу, просыпал окурки и пепел на коричневый ковер. Казалось, он этого не заметил, как не замечал, что я стою рядом с ним и спрашиваю, куда подевалась его единственная дочь.

Я взял велосипед и объехал окрестности, останавливая всех, кто проходил мимо. Меня охватила паника, когда живший возле леса пьяница Бадди сказал, что видел, как она пробежала мимо его дома в сторону леса. Мы называли эту замусоренную рощицу Пятачком, там собирались люди, в жизни которых не было ничего, кроме наркотиков и алкоголя. Это не было безопасным местом, поэтому я бросил велосипед на краю рощи под елками и со всех ног побежал в темноту, как будто на кону стояла моя собственная жизнь. В известном смысле так оно и было.

Роща была небольшой. Ее можно было пересечь всего за пять минут. Не обращая внимания на пьяные голоса и боль в мышцах, я побежал в центр Пятачка. Дакота сидела там, прислонившись спиной к дереву, одна, цела и невредима.

Когда я ее нашел, мои легкие горели, я с трудом мог дышать, но ей ничто не угрожало, и только это имело значение. Она сидела на земле, скрестив ноги, среди грязи, палок и листьев. Увидев ее, я почувствовал величайшее облегчение.

Она подняла на меня свои темные глаза. Я стоял, согнувшись, положив руки на колени, и пытался перевести дыхание.

– Лэндон, – спросила она смущенно, – что ты здесь делаешь?

– Ищу тебя! Почему ты здесь? Ты знаешь, что это за место?! – закричал я.

Она осмотрелась вокруг. Порванное грязное одеяло, висевшее на сломанных ветках, служило импровизированным навесом. Вокруг валялись пивные бутылки и мусор. Недавно прошел дождь, и между деревьев стояли грязные лужи. Я выпрямился и протянул руку.

– Ты больше никогда не должна сюда приходить. Здесь опасно.

Словно в трансе, она проигнорировала мою руку и сказала:

– Знаешь, я могу его убить. И мне кажется, это сойдет мне с рук.

У меня оборвалось сердце. Я прислонился к дереву и взял ее за руку. Наши пальцы переплелись.

– Я видела сотни криминальных шоу. Раз он все время пьет и от него одни неприятности, мне удастся уйти от ответственности. Я могу продать дом, на эти деньги мы бы уехали из этого мерзкого города. Ты, я и Картер. Да, мы можем уехать, Лэндон. – В ее голосе прозвучала болезненная настойчивость. Меня потрясло, что она строила планы абсолютно серьезно. – Никто о нем не пожалеет…

Мне бы хотелось согласиться, чтобы хоть на несколько секунд облегчить ее боль, но я знал: если я это сделаю, нам рано или поздно придется столкнуться с реальностью и жизнь покажется еще тяжелей, чем была.

Вместо того чтобы убеждать, что она, конечно, не сможет никого убить, я решил отвлечь Дакоту. Но для этого ее нужно было увести.

– Куда мы поедем? – поинтересовался я, зная, как она любит мечтать.

– Мы можем поехать в Нью-Йорк. Я буду танцевать, а ты преподавать. Мы будем далеко отсюда, все будут нами восхищаться.

Когда мы были подростками, Дакота всякий раз отвечала по-другому. Иногда она предлагала нам уехать из страны. Самым любимым ее городом был Париж. Она мечтала танцевать там, в знаменитом театре. Но жизнь в Сагино была реальной, а остальное – лишь глупой мечтой.

– Мы могли бы жить в небоскребе. Где угодно, Лэндон, только не здесь, где угодно. – Казалось, она уже была за тридевять земель отсюда.

Я взглянул на Дакоту: глаза были закрыты, на лице – следы грязи, а коленка поцарапана. «Должно быть, она упала», – подумал я.

– Я поеду с тобой куда угодно. Ты ведь это знаешь? – спросил я.

Она открыла глаза, и уголки ее губ поползли вверх.

– Куда угодно? – уточнила она.

– В любое место, – пообещал я.

– Я люблю тебя, – заявила она.

– Я всегда любил тебя, – признался я.

Она сжала мою руку и склонила голову мне на плечо. Так мы сидели, пока не зашло солнце, принесшее тишину в ее проклятый дом.

И теперь здесь, на кухне моей бруклинской квартиры, вспоминая наши мечты и начало нашей любви, Дакота тихо произнесла:

– Ты сказал мне, что всегда любил меня.

– Всегда, – повторил я ей в ответ.

Потому что это была правда.

Последние полчаса меня ошеломили, если не сказать больше. Я не знал, как остановить поток воспоминаний Дакоты и стоит ли это делать. Ее слова для меня так много значили… но чего-то не хватало. Как будто какая-то часть меня отстранилась от этого разговора. Я насторожился. Сейчас я не был уверен, что готов на все, о чем бы она ни попросила. Но ее слова казались убедительнее, чем назойливый внутренний голос, твердивший, что что-то не так. Я не хотел, чтобы все кончилось и она ушла. Мне казалось, что, если Дакота останется, мы сможем все исправить и я почувствую себя как раньше. Совсем несложно направить свое внимание на других людей и делать всех вокруг себя счастливыми, смирившись с тем, что я одинок, хотя и не признаюсь себе в этом. А с ней было бы так просто вернуться к привычному ходу вещей. Я всегда считал, что мое предназначение – оберегать ее, что каждая клетка моего тела создана специально для этой цели. Я мечтал находиться рядом с ней, человеком, которому я был важен, нужен, необходим.