Русология (СИ) - Оболенский Игорь Викторович - Страница 31

- Гоша, как дела? Твоя мама как?

- Дышит. Счастлива.

- Ты не голоден?

- Нет. Мне в Чапово утром; я здесь в отеле снял на ночь номер... Съездил? - он улыбнулся мне.

- Возвратился.

- Чапово нам с окна видать, за полями, - встрял отец. - Ты у нас ночуй, Гоша.

- Но я с машиной. Впрочем... - И он уселся, вынув из кейса кажется 'Рейнское' да коньяк ещё ('Paul Giraud Tres Rare').

Вспоминали Восток, в/ч, истребительный полк, где отец мой нёс службу с его отцом, истребителем-лётчиком (вдруг разбившимся, похороненным средь иных обелисков с красными звёздами)... Но сперва, - мне одиннадцать, - мы приехали; и вергилием новых мест стал 'Марка', я же стал 'Квасом'. Там была Ника, нынче же-на моя, прежде девочка. Там по ложу камней, с неведома, шла река, вся прозрачная; рыбы висли, как в воздухе. Там сверкали поля, изумрудные в мае, жёлтые осенью и с китайскими фанзами. Ночь там жгли светлячки, день там застили махаоны. Красные сопки были в локаторах, в тиграх, в сцинках, в жэнь-шэнях... И там был грохот от истребителей. Там был рай, кой ещё не судили, не препарировали, не правили... Я косился на брáтину под цветочною вазой. Марка же допивал коньяк, раскрасневшись, и сеть морщин возле глаз разгладилась. Подкатив, Родион, мой брат, утянул с собой гостя - продефилировали колонной с песнями и с флажками красного цвета, как на параде.

- Голь одна, - возвратился он.

- Обокрали, - вёл отец тихо. - Жалко, ребятки. В вас мало главного - цели жить... Верно, чем живём? Что мы дали вам? Ничего мы не дали. А что могли дать? Жили мы партией, и она нас подрезала, как коса траву. Вечно бегали, куда плюнут... - Он, взяв бокал с вином, отпил и положил руку вновь на трость. - Жили попусту. Я учил тебя, Павлик? Ты любопытный был, спрашивал, что-зачем. Ничему я тебя не учил: то некогда, то усталый, то и не знал ответ. Вот ведь! Ты был живой, ты спрашивал. Я... я крепости нé дал, ибо пустой был сам... А что партия была? Фикция. Да-да, фикция, и корыстная.

Марка, локти в стол, слушал.

Рос призрак года, ставшего узловым в судьбе - не моей, но Союза. Я пошёл в пятый, кажется, класс, академик А. Сахаров - в диссиденты; в Новочеркасске бунты с расстрелом. Куба, ракеты, Кеннеди и Хрущёв-фигляр; мир ждал ядерной и последней бойни; кризис, Карибский... Маркин родитель в тот год разбился.

- Сигнализация... - услыхал я вой. - Марка!

Он, убедившись, что его 'ауди' в норме, выложил: - Михаил Александрович! Всё вы сделали, что могли. В чём истина? Сам Христос не знал. Что вы там нам недодали? Всё вы додали. Сын хотя б... Обокрали вас? Завтра с 'Sony' начнём, всё купим, вплоть до сервизов. Я обещаю... Купим! - Он махом выпил.

Мать с отцом вышли с болью, что он спивается.

- Ты б не пил, - укорил я.

Он, когда улеглись умывшись (я на кровать, он в кресле) и пробивался к нам свет сквозь тюль, начал:

- Как не пить? Потому что я делаю, что давно уже делалось. Было всё, Квас. Всё уже было. Тошно быть тысячной и стотысячной тенью от Авраама. Я - делец вечный, жид то есть вечный. Я не потомок в сотом колене после какого-то древнеримского плебса, но и не эллин. Я иудей... Не в этом суть. У меня, кстати, много сот лямов. Грабь меня, я не буду в убытке. Я умру рóтшильдом, и схоронят меня в эвкалиптовом склепе на Новодевичьем, под большим могендóвидом. Шёл я тут вслед за Родиком по квартире - и вник в историю: всё круги. А меж тем есть мысль, что история - самоцель. Библейская мысль, святая. Библия освятила историю? То есть - sic! - освятила деяния в первородном грехе? И, стало быть, вся история суть деяния в первородном грехе?! - Он выпил, взявши бутылку, что была рядом. - Но только 'святости' я не вижу. Вижу: как было - так и идёт. Мне проще: я народ Божий, я опекаем. Библия - мой житейник. Мир вообще - это мой мир, мир иудеев. Нам даже смерть проста: родились в Боге - в Бога и канем. Но наша слабость - в Экклезиасте. Знания тщетны, знал он. Стало быть, иудейские знания, глубочайшие, эталон тщеты?! - Марка фыркнул. - Миру - шесть тысяч лет, по-нашему. Христианскому ж миру - семь. Что значит? Что ваш мир древле? Как бы смирение паче гордости? Чтоб признать иудейского Яхве, но намекнуть притом, что есть нечто постарше? Вроде, что ваш Христос - не от Яхве? Вроде, не взялся Он от столь юного, как тот Яхве? Вот фишка русскости: что-то, мол, там, за Яхве. Здесь, мол, ваш Яхве, ну а до Яхве - там пусть вся правда. Вот она, русскость. Ваш Достоевский многого стоит... И я, Квас, маюсь сей 'Das Russentum' . Мне Яхве мало следом за вами. Ибо я вижу, что общепринятый добрый малый, альфа-самец, мужчина и супер-пупер вроде меня - ракалия. За началом бы высмотреть мне, за Библией! - Был глоток, стук бутылки. - Тренд сейчас, что грабёж - путь единственный для новейшей России для отнимания у сограждан на, дескать, бизнес, ведь при застое деньги брать негде. Общества, где таким трендам вольно, чтимы; ну, а где тесно - косные, догонять должны. Се идея, так уж придумали. Но замолчано, что конфеточность, когда добрые Абрамович с Рокфеллером или добрая Англия и прекрасные Штаты сильные оттого, что нищают народы, - эта конфеточность до поры. Надумают вдруг народы, что неконфеточно, чтоб они прозябали; что люди - братья; также что надобна liberté ! - смеялся он. - Вымыслят, что богатство греховно и что Христос тень Яхве, а Аллах высший; главное, после смерти лишь тление и что всё, значит, здесь, не где-то, - и учинят бунт новый, новый Октябрь. Вот русскость, или ИГИЛьство, или же кромвельство с робеспьерами, или гунны с вандалами, или Третий какой-нибудь вечный Рейх... Но я причём, иудей с завещанием, что всё к славе Израиля? я причём?! Что не делаю, чтоб не быть персонажем вечного кругового сценария, чтоб спрямить-таки цикл?.. Я в себе слышу нечто, Квас. Ели плод от эдемского змия, - врёт во мне нечто. Разум ваш тщетный, - врёт во мне нечто. Вам во кругах быть вечных повторов и рецидивов прежде избытого, в путах зла и добра, погубивших вас, обративших вас в зомби, - врёт во мне нечто. - Худо, друг. Пусть же истина, кою, мол, до Иеговы, родила ваша русскость, прянет - и сокрушит круги. Изрыгнём плод познания. Из грехов первородных - вон пора. Возрастёт моя падчерка в стерву рыночной этики, нарциссическая, надменная, коль богатая, пуп земли и окрестностей, - ну, и что? Это было. Всё это было... Спишь?

- Нет, не сплю. - Я следил в потолке свет уличных фонарей; и вспомнилось, что подаренный им букет скрыл вербы яркой цветистостью. - В кругосветку отправься, - бросил я. - Для экстрима.

- Нет, это прошлое...

Его 'ауди' взвыла, но мы не сдвинулись, мысля кошек, и вой действительно стих.

- Экстримом я сыт по горло, - вёл он. - Вся моя жизнь экстрим... Закурю, позволь... Как я первые деньги добыл? - Он, приподнявшись, взял сигареты, и спичка вспыхнула. - Карбамид впёр китайцам. Сделка опасная... Ты Хрипанова помнишь? Борьку? с нами учился? После военным стал и командовал пропускным границы. Дал мне Хрипанов взвод с лейтенантиком... Слушай, чтó там, до Яхве... - Алое выписало зигзаги. - Сделка хоть честная, но притом лейтенантику сказ быть бдительным и чуть что - пли их всех. А он молод, двадцать три годика... Бизнес сделали. Денег - сумки. В радостях выпили. Расплатился я. Сплю в каптёрке, и ночью чувствую, что кадык жжёт. Но изловчился - и уложил врага. Лейтенантик. С Борькой представили, что его в тайге урки... Деньги стащить хотел... Вспоминается вроде первой любви, прости. То есть я - или он. Я, видишь ли, уцелел, чтоб жить, по кругам ходить... - Он умолк, но спросил вдруг: - Ты заболел? Серьёзным?

- Марка, боюсь узнать.

Он курил, объявив потом: - У меня одно дело. Ты не поможешь?

VII

И он заснул вдруг.

Мне - мозг препятствовал. Вздор накатывал, рассыпался, но, собираясь, пёрся в анализ, в тягостный дискурс. Это Москва толклась с массой горестей, плюс и Квасовка. Предстояло работать, также к врачам идти и искать сыну школу... но, прежде, в паспорте заменив 'с' на 'ш', КваШниным стать. Что в нас в нехватке, что вымираем? Следует думать - качеств безнравственных, что доказывало бы... многое. Я нуждался не в выводах, а в среде без дум, где не может быть мук моих, раз нет мыслей о муках... А победителей ведь не судят: дескать, победы это дар Бога. Может, Адам ел с древа познания зла-добра по указке, - вроде как дар ему, - о чём просто умолчано? Лейтенантик, возможно, был Божий Промысел? А убийца лежит здесь, верный традиции 'зуб за зуб', или 'jus talionis'. Я бы вот маялся. А он - спит... Ну, и пусть спит. Мне факт без разницы. Ну, убил и убил; он ведь друг мой. Вдруг он не спал до сих, а с ума сходил и теперь лишь спит, исповедавшись? И коньяк его, может, - с горя?.. Вдуматься - вый-дет, что убийц больше, чем это кажется. Шмыгов, давший мне деньги, вдруг тоже кровь пускал? Сам я с пакостным непрестанным сном, что 'семи с половиною лет убил'-де? Сон во мне часто, сплю и вдруг вижу, что-де 'семи с половиною лет убил'; встаю в поту...