Осторожно, женское фэнтези. Книга 2 (СИ) - Шевченко Ирина - Страница 20

А ведь ему нравятся эти цветы. Именно эти. И Грин, когда слопал лепесток, говорил, что вкус приятный. Так не специально ли Каролайн решила тогда утыкать меня голубыми звездочками? Она ведь знала, что я собираюсь к единорогу. И за обедом даже не полюбопытствовала, куда делись цветы. Получается, привет передала? Украсила меня, как украшают кремом торт, и прислала в качестве презента?

Единорог печально вздохнул, и, чтобы утешить его скорее, я быстро заткнула за ухо следующий цветок, за что была тут же благодарно облизана…

Фу! Знает же, что мне это не нравится!

— П-ф-ф-ф! — смешливо выдохнуло мне в обслюнявленное лицо дивное создание и смачно захрустело зеленым стебельком.

Вот вредина!

— Вы хорошо ладите, — сказал за моей спиной Оливер, о котором я почти позабыла, увлекшись общением со своим длинногривым чудом.

Единорог недовольно дернул ухом, отступил от меня и притопнул сердито, глядя на ректора. Гнать он его уже не гнал, но и слова не давал — во всяком случае, я это так истолковала.

— Да, — ответила я мужчине, успокаивающе обняв сварливое чудо за шею. — Мы успели подружиться. Но он, — взглянула с упреком в темные глаза, — очень ревнивый друг. К тому же эти создания не любят мужчин.

— И чем тогда занимается здесь доктор Грин? — поинтересовался ректор.

Я пожала плечами:

— Сидит в сторонке, наблюдает. Один раз взял образцы…

Зловредный эноре кэллапиа громко проржал.

Пришлось почесать его за ухом и предупредить, что милорду Райхону не нужны «подарки».

— Элизабет, можно задать вам вопрос?

— Конечно, — ответила я, придерживая фыркнувшего обратное единорога.

— Помните, когда мы с вами были в том клубе и я повредил плечо… Помните, я сказал, что немного разбираюсь в таком, хоть и не целитель?

— Помню, — кивнула я, еще не понимая, к чему он клонит.

— Не нужно быть целителем, чтобы понимать некоторые вещи, — продолжил мужчина. — Например, ваш вчерашний приступ.

Я еще сильнее вцепилась в единорога.

— Не думайте, Грин честно старался уверить меня в том, что это лишь простуда, но я же не совсем дурак. Я вижу, как вас изматывает создавшаяся ситуация.

— Найдем библиотекаря, и все закончится, — выдавила я хрипло. — Это — единственное решение.

— Я не хочу рисковать вами.

— А я не хочу сейчас это обсуждать. Пожалуйста, милорд, не нужно портить такой хороший день… И не садитесь на этот ящик! — успела предупредить я ректора, почувствовав нарастающий гнев единорога.

— А что не так с ящиком? — удивился маг.

— Ничего. Просто… на нем нельзя сидеть…

Несильно ткнула единорога кулаком: чего чудишь, чудо? На Грина ведь тоже так фыркал, а тут, глядите-ка, взялся блюсти интересы и охранять персональное сидячее место. С чего бы вдруг?

«Он забавный»

Грин? Ну да. Прям обхохочешься с ним.

Хотя сбором образцов он дивное создание и правда тогда повеселил.

Но это еще не повод топать на Оливера.

«Темный», — неприязненно выдохнул единорог.

Да. Но это не его вина. Это я же ему такую «интригующую» специальность придумала. Поддалась моде на темных магов. Хотела некромантом сделать… или вообще демоном. Чтобы, значит, с хвостом, рогами…

Я украдкой взглянула на ректора, прикидывая, пойдут ли ему рога. Хвост, насколько помню, милорду Райхнону не понравился.

Подсмотрев нарисовавшуюся в моем воображении картинку, единорог тихонько засмеялся. Ему ректор с рогами очень даже глянулся. А в то, что мастером темных материй тот стал по моей воле, эноре кэллапиа почему-то не поверил. Пропыхтел что-то неразборчивое: его мысленные послания не всегда преобразовывались в слова, и смысл некоторых нелегко было уловить. Хотя Мэйтин тоже говорил что-то о непостижимости причинно-следственных связей. То ли мир появился от того, что я написала книгу, то ли я написала книгу потому, что этот мир в действительности существовал — как-то так. Возможно, Оливер, со мной или без меня, и не мог быть никем, кроме как специалистом по проклятиям? Но это же не значит, что он — плохой? «Темные материи» как учебная дисциплина, изучают не только создание проклятий, но и способы их снятия и избавления от последствий.

Единорог пренебрежительно чмокнул губами, и мнения о тех, кого в просторечье обзывают малефиками, не изменил: сами придумывают зло, сами устраняют зло — невелика заслуга. А конкретно милорд Райхон не нравился ему не только выбранной специализацией.

«Трудный, — дыхнул он мне в ухо. — Закрытый»

Работа у него такая. Сам, поди, не рад своей замкнутости и «трудности», но как иначе на подобной должности?

Диво дивное нервно тряхнуло гривой, выдало сумбурный поток мыслеобразов, что-то о людях, которые сами себе усложняют жизнь, да еще и являются такие «тяжелые» и «колючие» к мирным единорогам и аппетит портят. В подтверждение последнего заявления выхватил у меня из руки оставшиеся цветы и тут же сжевал, всем видом демонстрируя, что этот процесс не доставляет ему никакого удовольствия… разве что совсем немножко… и можно было побольше букетик принести…

— Элизабет, простите, но мне все же нужно с вами поговорить, — сказал так и не рискнувший никуда присесть ректор.

Единорог вместо того, чтобы снова на него топнуть или фыркнуть, заинтересованно прислушался.

— У меня уже вошло в привычку начинать день с ваших заметок, сверять по ним собственные воспоминания…

— Что-то еще изменилось? — насторожилась я.

— Виктор Нильсен. Я не помню такого студента. С утра успел повидаться с несколькими преподавателями с кафедры прикладной некромантии — они пока не забыли. Только вот во мнениях не сходятся: одни говорят, что он перевелся, другие — что вообще бросил учебу. Хотел переговорить с Грином, Нильсен ведь был его пациентом, судя по записям, но он занят…

— И, скорее всего, тоже думает, что Виктор уехал после того, как он не дал ему разрешения на занятие практикой, — вздохнула я. — Времени все меньше.

— Да. Потому и не хочу тянуть с этим разговором. Профессор Гриффит работает над книгой памяти, обещает, что закончит к концу следующей недели. До этого момента вы будете под усиленной охраной, и, если библиотекарь хотя бы посмеет к вам приблизиться, мы его поймаем. Но если нет… Я уже сказал, что не хочу рисковать вами. И если мы не найдем преступника, а задумка профессора Гриффита не увенчается успехом и записи на пергаменте не остановят изменений… Только поймите меня правильно, Элизабет. Если все сложится так, что мы ничего не сможем изменить, уезжайте. Я вас прошу, пожалуйста.

Мне очень хотелось обернуться и посмотреть на него при этих словах, но вместо этого я спрятала лицо в шелковистой гриве окутавшего меня успокаивающим теплом единорога.

— Хорошо. Если не останется вариантов, я уеду.

— Обещаете?

— Да. Но по-прежнему не хочу обговаривать это сейчас. Все равно мы не можем ничего сделать. Или я должна немедленно запротоколировать все, что вы только что сказали?

— Нет. Думаю, для этого еще будет время.

«Для всего еще будет время», — шепнул мне на ухо единорог, а о плохом велел не думать.

Исходи этот совет от человека, пусть даже от того же Оливера, я вряд ли прислушалась бы. Но белоснежному своему чуду верила безоговорочно.

Жаль, что я не попала сюда вчера. Избежала бы многих неприятных и неловких моментов. Но и приятных тоже, ведь не окажись я в лечебнице, не было бы этого «свидания», и выходные я провела бы в одиночестве. Все же Мэйтин прав: причинно-следственная связь — странная штука.

Единорог весело фыркнул и подмигнул: Мэйтин всегда прав, только не всегда понятно, в чем именно.

В каком смысле?

Диво дивное тряхнуло гривой, будто не поняло вопроса, глянуло на перетаптывающегося за моей спиной ректора и недовольно оттопырило губы, спрашивая, почему тот еще здесь? Сказал все, что хотел, — может быть свободен.

Я дернула единорога за гриву: не вредничай.

В ответ волшебное создание обошло меня по кругу, закрывая от Оливера, и несколько раз толкнуло в плечо: отойдем, мол, подальше, а то стоят тут всякие, подслушивают, подсматривают, а нам посекретничать нужно…