Шепчущие - Коннолли Джон - Страница 10

Гость оказался ниже, чем ему показалось, и одет был в темно-синий костюм, который когда-то, возможно, считался дорогим приобретением, но теперь выглядел устаревшим, хотя и перенес минувшие годы, сохранив некоторое достоинство. Из нагрудного кармана выглядывал краешек бело-синего носового платка в тон галстуку. Голова незнакомца все так же была опущена, но сейчас это выглядело естественно, так как он снимал шляпу. В какой-то момент Уэбберу показалось, что вместе со шляпой он снимает и макушку, как верх аккуратно срезанного яйца, позволяя заглянуть внутрь черепа. Но нет, под шляпой обнаружились лишь растрепанные пряди седых волос, напоминавшие куски сахарной ваты, и куполообразная голова, заметно заострявшаяся кверху. Гость поднял глаза, и Уэббер невольно попятился.

На довольно бледном лице выделялись ноздри, узкими темными провалами врезанные в основание узкого, идеально прямого носа. Кожа вокруг глаз – морщинистая, с синюшным оттенком – свидетельствовала о болезни и разложении. Сами глаза были едва видны под складками кожи, свисавшими на них со лба, как тающий воск с горящей свечки. Под глазными яблоками виднелось покраснение, и Уэббер подумал, что глаза у незнакомца постоянно воспалены от песка и пыли.

Впрочем, боль ему, по-видимому, причиняли не только глаза. Уродливая верхняя губа напомнила Уэбберу фотографии детей с «волчьей пастью» в воскресных газетах, рассчитанные на привлечение благотворительных пожертвований, вот только здесь была не «волчья пасть», а рана, стрелообразное рассечение, обнажающее белые зубы и бледные десны. К тому же рана выглядела сильно инфицированной, воспаленной, с багровыми, местами почти черными пятнышками. Уэбберу показалось, что он почти видит пожирающие плоть бактерии. И как человек выносит такие мучения? Какие средства он должен принимать, чтобы уснуть? Как он вообще может смотреть на себя в зеркало, видя там это свидетельство разложения собственного тела и явно надвигающейся смерти? Из-за болезни возраст гостя определить было невозможно, но Уэббер дал бы ему от пятидесяти до шестидесяти, даже с учетом претерпеваемых разрушительных процессов.

– Мистер Уэббер, – произнес незнакомец, и, несмотря на рану, голос его оказался мягким и приятным. – Позвольте представиться. Меня зовут Ирод. – Он улыбнулся, и Уэбберу пришлось приложить усилие, чтобы не показать возникшего отвращения, ибо создавалось впечатление, что движения лицевых мышц гостя вот-вот разорвут рану на губе. – Меня часто спрашивают, люблю ли я детей[4]. Я не обижаюсь.

Уэббер не знал, как реагировать на его слова, поэтому просто открыл дверь пошире, пропуская гостя; его правая рука почти небрежно скользнула за спину, где и осталась, рядом с пистолетом. Войдя в дом, Ирод вежливо кивнул и бросил взгляд на пояс хозяина. У Уэббера возникло отчетливое впечатление, что гость знает об оружии, и это его ничуть не смущает. Ирод посмотрел в сторону кухни, и Уэббер жестом пригласил его пройти. Ирод ступал медленно, но определенно не из-за болезни. Во всех его движениях чувствовались расчетливость и уверенность. В кухне он положил шляпу на стол и огляделся, одобрительно улыбаясь. Лишь музыка, похоже, пришлась ему не по вкусу – взглянув на музыкальный центр, он чуть заметно нахмурил брови.

– Похоже на… нет, это оно и есть: «Павана» Форе, – сказал он. – Не могу сказать, впрочем, что одобряю то, что с ней делают.

Уэббер слегка пожал плечами.

– Это Билл Эванс, – сказал он. Кто же не любит Билла Эванса?

Ирод недовольно скривился.

– Мне никогда не нравились такого рода эксперименты, – заметил он. – Боюсь, что в большинстве вопросов я пурист.

– Каждому свое, полагаю, – отозвался Уэббер.

– Что верно, то верно. Как скучен был бы мир, будь у всех одинаковые вкусы. И все же трудно не согласиться, что иногда лучше противиться, чем потакать. Не возражаете, если я присяду?

– Прошу вас, – ответил Уэббер с едва уловимой ноткой неудовольствия.

Ирод сел, при этом обратив внимание на разлитое на полу вино и разбитый бокал.

– Надеюсь, это не из-за меня, – заметил он.

– Это я по собственной неловкости. Потом уберу. – Уэббер не хотел занимать руки щеткой и ведром, пока этот тип у него в кухне.

– Судя по всему, я оторвал вас от приготовления ужина. Прошу вас, ради бога, продолжайте. Я вовсе не желаю задерживать вашу трапезу.

– Ничего. – Точно так же Уэббер решил, что лучше будет не поворачиваться спиной к Ироду. – Приготовлю, когда вы уйдете.

Ирод на секунду задумался, словно борясь с желанием ответить на это, но в конце концов сдержался, как кошка, решившая не гнаться за бабочкой и не давить ее. Вместо этого он переключил внимание на бутылку белого бургундского на столе, осторожно повернув ее одним пальцем, чтобы прочесть этикетку.

– А, замечательно, – сказал он, затем повернулся к Уэбберу. – Не угостите стаканчиком?

Он терпеливо ждал, пока Уэббер, не привыкший к тому, чтобы гости высказывали такие требования, достал из кухонного шкафа два бокала и отмерил Ироду порцию при данных обстоятельствах более чем щедрую, затем налил себе. Ирод взял бокал и понюхал. Вытащил из брючного кармана носовой платок, аккуратно сложил его и, приложив к подбородку, сделал глоток уголком рта, чтобы не задеть рану на губе. Немного вина стекло вниз и впиталось в платок.

– Чудесно, благодарю, – сказал он и извиняющимся жестом махнул рукой с платком. – Поневоле привыкаешь частично жертвовать достоинством, чтобы продолжать жить так, как нравится. – Он снова улыбнулся. – Как вы могли догадаться, я не вполне здоров.

– Очень жаль это слышать, – отозвался Уэббер, силясь вложить в свои слова хоть каплю сочувствия.

– Благодарю вас, – сухо ответил Ирод и показал пальцем на свою верхнюю губу: – Меня пожирает рак. Вот это недавнее – некроз тканей, не реагирует на пенициллин и ванкомицин. Удаляли омертвевшую ткань, но всю удалить не получилось. И теперь, видимо, снова надо будет обследоваться. Забавно. Говорят, мой тезка, убийца младенцев, страдал некротизирующим фасцитом паха и гениталий. Божье наказание, можно сказать.

Кого, интересно, ты имеешь в виду, подумал Уэббер, царя или себя? Ирод словно уловил эту мысль, поскольку выражение лица его изменилось, и даже то незначительное добродушие, которое он проявлял до этого, испарилось.

– Пожалуйста, мистер Уэббер, садитесь. Кроме того, можете вытащить револьвер из-за пояса. Вряд ли вам так удобно, а я не вооружен. Я пришел поговорить.

Немного смутившись, Уэббер вытащил оружие, положил его на стол и сел напротив Ирода. Если понадобится, револьвер все еще находится близко. Бокал с вином он держал в левой руке – на всякий случай.

– Итак, к делу, – продолжал Ирод. – Как я уже сказал, я представляю интересы «Фонда Гутелиба». До недавнего времени считалось, что у нас с вами взаимовыгодное сотрудничество: вы находите нам материал, мы платим без возражений и проволочек. Время от времени мы просили действовать от нашего имени, приобретая ту или иную вещь на аукционе, когда предпочитали не афишировать свои интересы. И опять-таки, на мой взгляд, вы получали вполне достойное вознаграждение за потраченное время. Фактически, вам дали возможность приобретать указанные предметы за наши деньги и продавать их нам же с наценкой, превышавшей агентские комиссионные. Я прав? Я не искажаю характер нашей договоренности?

Уэббер молча кивнул.

– Несколько месяцев назад мы попросили вас приобрести для нас гримуар[5] семнадцатого века, из Франции. По описанию, в переплете из телячьей кожи, но мы знаем, то была всего лишь уловка, дабы избежать нежелательного внимания. Текстура кожи человеческой, как нам обоим известно, очень отличается от телячьей. Вещь, мягко говоря, уникальная. Мы предоставили вам всю информацию, необходимую для успешной покупки с преимущественным правом. Мы не хотели, чтоб книга оказалась на аукционе, даже таком специализированном, как было обещано. Но вам впервые не удалось выполнить заказ. Как оказалось, другой покупатель приобрел гримуар до вас. Вы вернули нам деньги и сообщили, что в следующий раз постараетесь лучше. К несчастью, ввиду уникальной природы вещи о «следующем разе» говорить не приходится.