You raped my heart (СИ) - "salander." - Страница 47

Кристина резко поднимается. Книга падает на пол, страницами вниз. Бумага мнется под давлением обложки из твердого картона. Эрик силится разглядеть надпись. Он видит заглавную Р и все.

— Ты умеешь быть благодарным? — Щерится девчонка. Вау! Выпустила коготки, скалится, шипит, вот-вот подергает хвостом. Эрик осознает, что улыбается.

— Нет. — Произносит резко, наслаждается ситуацией и тем выражением, что искривляет радужку зеленых глаз. Кажется, он действительно обидел ее, вогнал острие ножа в плоть и провернул несколько раз. Кажется, кромку ее глаз очерчивает влажный блеск.

Да, вот так, отвали от меня.

— Ты ждала чего-то другого?

— Какая же ты тварь, — давит Кристина, разворачивается на пятках и вылетает из комнаты, громко хлопая дверью. Ему кажется или все-таки он слышит ее тонкие, рваные всхлипы.

А девушку колотит. Она прислоняется спиной к холодной стене мрачного коридора без окон, зажимает рот ладонью и силится перебороть эмоции, бьющие в самое основание горла. Она ведь знала, что он не скажет спасибо, что лишь презрительно искривит губы и пошлет ее. А она, дура такая, поверила, что будет иначе. Ведь кинулся, защитил, спас, подставив свое плечо вместо нее. Она ведь так испугалась тогда. До истерики, до полного бессилия. Когда Зик и вернувшийся Питер нашли их, она лишь глухо рыдала, и пальцы ее тряслись. Беспомощная, бесполезная, ненужная. Такой никчемной Кристина еще себя не ощущала. Зик и Питер не сказали ей ни слова, они просто дотащили раненного Эрика до штаба афракционеров, а она брела за ними, сжимая пальцами пистолет и считая ботинками камни. Лицо ее было влажным, а глаза широко распахнутыми. От шока.

Но шокировала ее не стрельба, не близкая смерть. Ее шокировал собственный страх за этого холодного и нелюдимого человека. Это было так дико, так неправильно, что Кристине хотелось взвыть. А еще она чувствовала вину за то, что лишь паниковала и истерила. Ей стало так страшно, словно эти черные, панически эмоции заискрили на кончиках ее пальцев. Она ничего не могла сделать. Просто ничего. Ничего…

Она наказала саму себя, решив сидеть с ним. Она думала, что это захочет делать Тори Ву. Но женщина лишь взглянула в глаза Кристины и искривила губы. Не сказала ни слова, молча позволила девушке делать то, к чему она стремится. И Кристина сидела с ним, каждый раз вздрагивая, когда он ворочался на жесткой койке, поднимая голову, когда слабые, хриплые вздохи срывались с его губ.

И ей было страшно. За него.

Трис не понимала ее, делала огромные глаза и смотрела с такими эмоциями, что Кристине хотелось закричать. Но она кусала мякоть нижней губы и по-прежнему оставалась с Эриком. Наверное, здесь замешано что-то еще. Девушка стала допускать эту мысль, не отправляла ее так далеко и глубоко в сознание, оставляя гулять где-то по краю. И все вздрагивала, стоило ему глухо стонать в полубреду.

Я сошла с ума. Я знаю.

Тобиас злился. Злился из-за того, что Эрик подставился под пули, и вся его теория о предательстве бывшего лидера Бесстрашных рассыпалась как карточный домик. Кристина в душе отчего-то ликовала. Юрай не разговаривал с ней. Если бы она не была так увлечена Эриком и своими эмоциями, то посчитала бы это странным, ненормальным, противоестественным. Но Кристина этого не замечала. Эвелин Джонсон поджимала губы и впивалась красными, невыспавшимися глазами в схемы и карты. Вся ее жизнь сгорала в этот момент, когда операции проваливались одна за другой. Женщина было готова вот-вот сорваться. Из ее кабинета часто слышалась ругань — Тобиас и его мать спорили. Они делали это постоянно, ежечасно и ежесекундно. Иногда казалось, что Четыре просто мстит женщине, что его родила, за мнимую смерть, переча и противоборствуя каждому ее слову. Лишь Питер Хэйес улыбался. Много и часто.

Когда она приходит к нему снова, Эрик сидит на постели, свесив ноги. Футболки на нем нет. Плечо перевязано, а он пальцами поддевает бинты.

— Лучше не трогать.

— Сам разберусь.

Кристина садится в старое, продавленное кресло и открывает книгу. Она читает Ремарка. Был когда-то такой писатель, еще во времена, не сметенные войной, еще до того, как появились фракции. Писал о безысходности и пустоте. Эрик слышал это когда-то. Девушка впивается глазами в текст, мужчина же пытается сдернуть злосчастную повязку. Кожа под ней горит и чешется. Рана давно покрылась коростой и до одури хочется отколупать эту запекшуюся корку крови.

— Все же не трогай, — произносит девушка, не отрывая глаз от разворота книги.

— Ты читаешь, вот и читай, — огрызается Эрик почти по-доброму, а Кристина отчего-то улыбается.

После того, как он прогнал ее, она продолжала молча приходить, сидеть и читать в его присутствии. Эрик сначала скалился, потом как-то привык, смирился. Но не говорил с ней. А еще осознавал, что присутствие в этой затхлой комнатушке с одной электрической лампочкой под потолком Кристины, ее запаха и шепчущих прядей волос, радует это. Звучало дико и абсурдно, но лгать себе, разбитому, не знающему, что происходит вне этих четырех стен, видящему лишь эту девчонку, он не мог. Говорить правду себе полезно время от времени.

— Сколько я здесь провалялся?

Кристина отрывает взгляд от книги.

— Ты хочешь поговорить? — Ее губы искривляет улыбка. Точь-в-точь та, что так часто искажает линию его рта.

— Девочка, заткнись и отвечай.

Кристина молчит, перекатывает язык в полости рта, закусывает щеку, прихватывая ее зубами, стучит пальцами по старым страницам.

— Зачем ты читаешь эту муть?

Как много вопросов, однако.

— Тебе не понять, — фыркает она, а потом продолжает: — Ты здесь уже вторую неделю. У тебя была лихорадка. Ранение ее спровоцировало, — объясняет девушка, а Эрик злится от ее слов. Ему противно и тошно осознавать собственную беспомощность. — Как плечо?

Мужчина смотрит на нее. Крылья ее носа едва трепещут, а взгляд раскосых глаз внимательный и сосредоточенный. Кажется, девчонка действительно волнуется о нем. И Эрик не может понять, какие эмоции нащупывает в своей душе, осознавая столь простой факт.

Кристине он не безразличен.

— Сойдет, - вау! Даже отвечает. Такой сарказм кривит губы девушки, что она не может сдержать улыбки. Это забавно, ей-богу.

— Что произошло?

Кажется, это допрос с пристрастием.

Кристина со вздохом закрывает книгу, закладывая ее пальцем, и подпирает подбородок одной рукой. Она смотрит на Эрика, взгляд ее едва касается его лица, скользит ниже, стынет на его ране, а потом еще ниже. И девушка едва краснеет. Мужчина замечает, как чуть пылают ее щеки. Неужели его оголенная кожа вызывает в ней такие эмоции? Дурость. И тут совсем непрошено он вспоминает о том, как она гнулась в его руках, призывно, сладко и маняще. Солнечная ткань оттеняла необычный цвет ее кожи, а внутри нее было горячо, туго и жарко. Он кривой ухмылкой встречает взгляд зеленых глаз.

Я хочу тебя.

Мужские глаза горят этим, а девушка в кресле ерзает, чуть прокашливается, отдергивает ворот футболки и тяжко вздыхает. Кажется, ей неуютно под его совершенно неприличным и бесстыдным взглядом. Что-то ведь меняется. Вокруг них, между ними.

И это неизбежно, девочка. Неизбежно.

— Там была засада. Нас хотели убить. В штабе действительно есть предатель.

Эрик кивает, ждет продолжения. Когда она начинает говорить о деле, его зрачок покидает это похотливое, самодовольное чувство, и Кристина ощущает, что может спокойнее, размереннее дышать.

— Нас нашли Зик и Питер. Я слышала еще какие-то выстрелы.

— Так Хэйес соизволил вернуться? — Эрик фыркает.

— Да, — отзывается Кристина, — они с Зиком дотащили тебя. И… — Она запинается, мнет нижнюю губу, сжимает пальцами томик Ремарка так сильно, что белеют костяшки. Мужчина вновь ждет продолжения, смотря на нее выжидательно. — Спасибо тебе, — заканчивает девушка. — Без тебя меня бы убили, — это уже совсем глухо.

Повисает давящая пауза. Эрик молчит. Молчит и девушка.

— Ладно, хорошо, — и Кристина силится сдержать эмоции. Ему наплевать, просто наплевать. И режет глаза. Ему даже ее благодарность не нужна. Она часто моргает и поднимает книгу на уровень глаз. Он снова будет спрашивать о том, что творится кругом, а она ни черта не знает. Да глаза так жжет.