Время до Теней (СИ) - Кондрашова Искандера - Страница 1

Я пишу из Империи, чьи края

Опускаются под воду…

И. Бродский «Колыбельная Трескового мыса»

Как надоела ты мне со своей любовью, старая бл**ь!

А.С. Пушкин во сне Ф. Раневской

История первая.

Год 2281.

ВРЕМЯ ДО ТЕНЕЙ

Пролог.

Конец света, Армегиддо, Большой Пи – называйте как хотите, случился двести с лишним лет назад.

Если уж начистоту, то эта история началась ещё в конце шестидесятых двадцать первого века, и нам неизвестно, кто из сильных мира сего тогда психанул первым, а кто – вторым. Как бы то ни было, последствия были предсказуемы – почти все, кому не досталось персональной атомной боеголовки, получили весьма захватывающее (хотя и непродолжительное) купание в радиоактивных водах, которые вскоре радостно пополнились растаявшими ледниками Антарктиды и Арктического региона. По официальным данным, сорок процентов суши ушло под воду окончательно и бесповоротно, а восемьдесят процентов населения так же окончательно и бесповоротно склеило ласты.

Спасением для уцелевших остатков человечества стал феномен т.н. «Коридоров» » (др. «Старых Путей», «Дорог звёзд» и т.д. и т.п.) – спонтанно открывавшихся червоточин. Дороги Звёзд стали одновременно спасением, так как вели в обширные Пространства, которые могли прокормить и приютить голодное, стремительно впадавшее в дикость человечество, и проклятием, потому что эти обширные пространства обычно уже были заселены кем-нибудь другим, кто был голодным агрессивным оборванцам совсем не рад.

Впоследствии был Женевский Договор августа две тысячи семьдесят третьего, когда безуспешно искали виновников случившегося и заодно установили нормы относительно безопасной эксплуатации Коридоров, потому что никто так и не понял, откуда они взялись и как от них избавиться. (От слишком нахальных Чужих, не признающих базовых правил поведения типа «право частной собственности» и «нельзя наматывать кишки человека на дерево», как вы понимаете, избавляться было гораздо проще, только всё время новые пёрли). Добавлю лишь, что энергорасход, необходимый для поддержания даже одной червоточины, невообразимо огромен. До сих пор не найдено естественного или искусственного источника энергии, способного поддерживать один-единственный Коридор более полумесяца. Собственно, энергоёмкость процесса и привела к появлению теории, что Старые Пути – своеобразные штольни, пронизывающие подпространства – были учтены и заложены в матрице Вселенной как побочный эффект глобальной планетарной катастрофы. Дальнейшие исследования подтвердили последнее умозаключение, ибо похожая картина наблюдалась во всех мирах, прошедших через рукотворный пи... то есть ад, я хотела сказать «ад».

Открытые миры, признанные по основной теории не более чем реальностями альтернативной Земли, прошедшей другими путями исторического развития, каталогизировали, пока не исчерпали греческий алфавит и не принялись за латинский. Пережившая Третью войну Земля, или, как её позже стали называть, Истинная Земля или Пространство класса «альфа», тогда и стала напоминать постядерный перевалочный пункт, какой её можно наблюдать в двадцать третьем веке. За прошедшие два с лишним века человечество, по обыкновению своему, оживлённо размножалось, доводило до ума технологию контуров, сдерживавших нестабильные червоточины, наводило хрупкие дипломатические мосты с одними мирами и с энтузиазмом вело экспансию других…

В общем, мы пришли к тому, к чему пришли. Меня зовут Морруэнэ, я оператор контура, и я постараюсь более-менее правдиво рассказать о тех событиях, которые окончательно расчекрыжили русло моей привычной жизни. И, да, мне нравится слово «окончательно».

***

Под выцветшим бледно-голубым небом лежит плоская, как стол, равнина. Здешнее солнце иссушило её, земля цвета охры растрескалась – но даже из неё пробиваются колкие сухие остинки сероватых трав – они клонятся к раскалённой почве блёкло-сиреневыми головками колосков, шепчутся и шебуршат.

Я смотрю на равнину с небольшого возвышения – единственного холма на много миль вокруг. Говорят, что здесь ещё можно услышать лес – тихий шёпот листвы и вздохи ветра в кронах исполинских деревьев, что росли когда-то в этом месте, что прошлое ещё напоминает о себе. Но, как ни стараюсь, я не слышу и не чувствую ничего, кроме гулких ударов собственного сердца, отдающих в виски. Может, у меня просто нет воображения. Или давление от жары подскочило.

Скребутся по земле, дышащей сухим жаром, склонённые колоски, ветер налетает неожиданными порывами – треплет мои короткие волосы, наконец-то освобождённые от душного шлема, и бросает в лицо мелкую песчаную пыль, противно скрипящую на зубах. Я наклоняюсь и рассеянно провожу пальцами по гладкому запылённому камню – по проведённым в пыли дорожкам видно, что это чёрный с синими отблесками гранит. Протирать плиту нет смысла – смотреть на неё здесь, кроме меня, некому. А я и так слишком хорошо знаю, в чьи имена складываются глубокие борозды, выведенные лазерным резаком на чёрном камне.

Мне удалось выбить у местных властей разрешение на то, чтобы перетащить через Пост мотоцикл и, после двадцати километров трясучей езды по иссушенным пустошам, не торопясь покурить, присев на плиту, кажется наивысшим блаженством. Пожалуй, только здесь, на родине моих предков, пусть и изменённой до неузнаваемости, мне бывает так спокойно.

13 сентября 2281 года. Новая Москва.

Это было, скорее, воспоминание, чем полноценный сон, добавившее к моей утренней ненависти к окружающему миру ещё и необъяснимую лёгкую меланхолию. Я перевернулась на спину, потянувшись до дрожи в позвоночнике, зевнула, взяла с тумбочки часы и подслеповато вгляделась на дисплей.

Семь минут десятого. Начальник отдела расправится со мной в особо изощрённой форме за несданный вовремя отчёт. Я метнулась к нетбуку, который забыла выключить вчера (не убьёт начальство, так сгноят заживо счета за электричество), отослала готовый документ в печать, несколько томительных секунд нервно приплясывала у жужжащего принтера, приговаривая: «Ну, быстрее, милый, быстрее!», но, вспомнив, сколько ещё полезных дел можно совершить, кинулась в ванную. Физиономия, глядящая на меня из зеркала, восторга не вызвала, я вздохнула и полезла под душ.

Неубедительно пытаясь высушить мокрые волосы полотенцем, я лихорадочно просмотрела ещё тепленькие отпечатанные листочки и сгребла их в папку. Кое-как собравшись, ругаясь себе под нос на чём свет стоит, я схватила папку с документацией. Прыгая через три ступеньки, я преодолела спуск на пять этажей вниз и несколько минут опиралась на припаркованную во дворе мою колымагу, пытаясь кашлять не слишком сильно, дабы не выплюнуть в мотоциклетный шлем собственные лёгкие. Нет, стара я уже для подобных опозданий.

Отдышавшись, несколько минут с неизбежной утренней мантрой «Ну, давай же, развалина моя ненаглядная» я взывала к мотоциклу. Мотор, поупрямившись для порядка, наконец, закашлял, уведомляя о том, что до работы я всё-таки доберусь. Скорее всего. С вероятностью около восьмидесяти процентов.

Столица грелась на утреннем осеннем солнышке, пованивая смесью йода, бензина и соляры. Вдали, доминируя над жилым районом, сверкали битым стеклом остовы заброшенного бизнес-центра и смутно виднелись огромные покоцанные буквы придурошной надписи «Welcome to Old Moscow», закреплённые на шестах на окраине старого города. Позднее утро даже сыграло мне на руку – пробки на сухопутных хордах уже рассосались, и под настроение можно было злорадствовать на доносившееся со стороны каналов раздражённое гудение попавших в затык барж «МосГидроТранса».