Галактика. Принцесса и генерал - Гусейнова Ольга - Страница 38

Мы еще минимум час потратили на обсуждение. Затем «постановили», что генетик Ом займется синтезом локусов. Пока нелегально. И образцы экипажа корабля ему в помощь.

Я все-таки вернулась в салон поесть, а то аппетит на радостях разыгрался, да так, что после решила немного отдохнуть в своей каюте, заодно побыть в одиночестве. Автоматически убрала лишние вещи в шкаф, погладила прохладные полированные бока нанатона, ощутив отзыв родной энергетики. Затем плюхнулась на непривычно узкую жесткую кровать. Эх, а дома — широкая, мягонькая, с чудесными разноцветными подушками…

Бездумно поглазела на светло-серый потолок, расслабляясь, но погружаясь вместо сна в размышления. Я мысленно перебирала кадры с места трагических событий, систематизировала данные по розовой заразе, прокручивала в голове обсуждения с коллегами, наши предположения и выводы. Шаг за шагом разбирала на составляющие и анализировала, критиковала. Все сводилось к последнему вопросу: что делать непосредственно с розовой?

Если от вируса, пока гипотетически, можно защититься искусственным локусом, то розовая остается темной лошадкой. Энергетическая пиявка, разрушающая структурные связи, молекулы, которая еще и неорганикой питается.

Какие у нашей миссии могут быть перспективы? При наличии на планете Т-234 столь опасных соседей, как вирус Ома и бактерия Зельдмана, ни о каких дальнейших разработках недр и ее использовании в целом речи не идет. Никто не позволит рисковать всей Галактикой. Значит, в ближайшем будущем предстоит лечение, профилактика и вакцинация заключенных и обслуживающего персонала планеты-тюрьмы, а затем — массовая эвакуация. Положим, мы отыщем приемлемое решение проблемы, но на проверки и исследования уйдет несколько лет.

Хотя, более вероятно, с учетом специфики населения, эвакуируют лишь тех, у кого нет пожизненных сроков. Правительства умеют считать деньги, и частенько именно смета расходов влияет на принятие тех или иных решений. Даже если они попахивают бесчеловечностью. Кроме того, на планете бунт — обстоятельство, которое тоже может послужить важным фактором в принятии любого решения.

Я хохотнула, поймав себя на мысли о присвоении чести открытия вируса и бактерии соответственно Ому и Зельдману. Надо обсудить этот аспект с коллегами; думаю, остальные согласятся, что именно Ом обнаружил вирус в розовой. А Зельдман как-то незаметно возглавил научную часть нашей экспедиции и отлично направлял вектор любой дискуссии. И возраст у него солидный, наверняка ему будет очень приятно, если его имя войдет в классификационный бактериальный ряд.

Как же обезопасить нас от, предположительно, Pink clubbed parasites Zeldman? Я неосознанно взглянула на нанатон. Хм… а ведь черви с Граппы с присущими им суперэнергетическими связями могут послужить мне и в данном случае! Только каким именно образом оптимально использовать их особенность? Защитный костюм? Но для населения Т-234 это не вариант. Синтез такого количества нанатов — слишком длительный процесс. А если… если глушилку использовать и для розовой?

«Это мысль! — Я резко села, невольно коснувшись сережек в ушах. — Надо только все обдумать, обсудить…»

Я снова упала на спину, раскинув руки в стороны и уставившись в потолок. Если мою идею поддержат, то останется вопрос с апробацией. Удивительно: локусы Лейса и моя так называемая мутация защитят, теоретически, от вируса, а нанатон спасет от розовой.

Мысли невольно устремились к одному загадочному, но, к счастью, не сказочному псевдоэльфу. И тут же я вспомнила предупреждение Башарова. Хороший мужчина Илья, надежный, хоть и ведет себя иногда подобно буру для добычи полезных ископаемых: грубо и напролом. Но не оценить его заботу, пусть и излишнюю, нельзя.

Я тоже ученый, а Хеш’ар слишком долго был моей заветной мечтой. Как говорят девчонки, розовой. Сообщение медика-х’шанца об имеющихся у меня локусах Лейса не было тайной или новостью. Свои биообразцы я давно изучила, еще на стадии создания «тени» — нанатона. И все особенности х’шанцев и их пресловутой связи тоже. Хотя, грешна, скорее с «технической» точки зрения, а вот психологический фактор привыкания упустила. Вот тут Башаров мне на отдельные нюансы нашего общения с Лейсом четко и без экивоков указал.

Илья прав, я не чувствую «провала» в пятнадцать лет. С момента встречи с Лейсом прошло всего двое суток, а я словно с рождения его знаю. Комфортно и легко чувствую себя рядом с ним не только физически, но и психологически. Да, смущаюсь, испытываю некоторую неловкость, но стоит увидеть его или, что еще важнее, приблизиться, и все — внутренне успокаиваюсь, расслабляюсь, тянусь к нему. Но у меня слишком мало его локусов, а отношение к нему с детства необычное.

Боже, сколько раз я представляла нашу встречу. Не десятки, а тысячи раз. И даже наши поцелуи представляла, когда подросла. Именно мечты о Лейсе были отдушиной, когда в семье царила депрессия. Каждого знакомого мальчика, а потом парня я сравнивала с ним, моим беловолосым х’шанцем. Тайком просматривала записи наших посиделок дома или в саду у Хеш’аров — те редкие видео, что остались в сетевых хранилищах, а не погибли на Х’аре. И грезила им. Конечно, со временем, с каждым прожитым годом его образ таял, уходил на задний план в круговороте жизни. А еще я обиделась, что не приехал, не вернулся ко мне. Но в моей душе он занимал слишком много места.

Лейс стал бессменным призрачным кумиром, идеалом, с которым, увы, никто не мог сравниться. Даже когда, припозднившись на несколько лет, начался «играй гормон», я ни разу не испытала неотвратимого влечения к другим парням или мужчинам. Лишь изредка, когда снился Лейс, а может, его абстрактный образ, я просыпалась, испытывая незнакомые тогда томление и тяжесть в паху. Но я уверена, виной моей холодности и чувственной инфантильности не локусы. Скорее, я, как и папа, — однолюб. Вот только признаваться себе, что действительно люблю по-прежнему, страшно. И именно поэтому я реагирую на него слишком стремительно и остро.

Сейчас я пыталась анализировать все отстранено, почти как ученый, а не женщина (тем более, кажется, влюбленная). Мы-то наивно полагаем, что принимаем решения самостоятельно: в кого-то влюбляемся, кого-то отвергаем. На самом деле нашими поступками, особенно в связи с противоположным полом, руководят гормоны.

Лейс не надевает перчатки, даже когда берет меня за руку, что делает постоянно, как отметил Илья. Он не боится нашей связи, более того, вероятно, готов ее укрепить и продолжить. Но почему? Увидел взрослую меня и воспылал страстью? Не хочется думать о влиянии локусов. Как девушке романтичной, мне хочется большой и чистой любви до гробовой доски.

Иногда я вспоминала ари Майшель в тот роковой момент, когда она почувствовала, что ее муж и половинка погиб. Ей было страшно, больно, но я не забуду, с каким облегчением наставница говорила о скорой встрече с любимым и радовалась возможности уйти вслед за ним. Порой кажется, именно ари Майшель в тот момент повлияла на мое отношение к браку. А также пример отца, который боготворил маму, бросил к ее ногам карьеру, успех, чтобы быть рядом, когда ей становилось особенно плохо.

Сейчас мне не дает покоя отношение Лейса. Он сказал, что локусы никак не влияют на его мнение и отношение ко мне. Правда ли? А что он тогда испытывает? И главное — чего хочет от меня? Неужели только секса из-за длительного рейса по окраинам Галактики в отсутствие женской ласки и интима? Не может быть! Слишком реакция на провокации Башарова неоднозначная. Равнодушный мужчина не гнул бы столовые приборы в бараний рог и не шипел разъяренным котом. И опять же х’шанец не опасался добавить себе еще моих локусов. Эх, как быть?

Я мысленно представила молодого Лейса: мой сосед-эльф и тогда был сдержанным внешне, но внутри — горел. Я до сих пор помню, как он разделался с тренажером после отказа Шарали в связи. Ух, и вырвался тогда из-под контроля его бешеный темперамент! Свои эмоции он большей частью контролировал, стараясь невозмутимым видом походить на отца. Но порой младший Хеш’ар забывался, и невероятные, сияющие зеленые глаза выдавали все, что он испытывал в тот момент.