По ту сторону рассвета - Белгарион Берен - Страница 156

Эльф с повязанной головой поднял глаза и прежде чем ответить, оглядел весь зал.

— Я — Телкарон из дома Красного Щита, сын Андавара и Телперанто из Альквалондэ. Моя мать осталась на том берегу, мой отец погиб в Дагор Аглареб. Мой брат Эрегиль жив и находится здесь, он подтвердит мои слова.

— Здесь ли Эрегиль из дома Красного Щита?

Со своей скамьи поднялся эльф, сходство которого с узником не вызывало сомнений: они были братьями. По знаку короля Эрегиль спустился в круг.

— Я подтверждаю, что вижу перед собой своего брата и слышу его голос, — громко сказал он. Получив знак, отошел в сторону и сел на одну из скамей нижнего круга.

— Узнаешь ли ты меня? — спросил Ородрет у пришельца.

— Конечно, Артаресто Арафинвион, — ответил эльф высокой речью. — Но когда я покидал Нарготронд, ты еще не носил королевской короны.

— Ты бежал из плена? — продолжал расспрашивать король.

— С оловянных рудников в Эред Горгор, в бывшем владении Хардинга из народа Беора.

— Как ты попал в плен?

— Мы с женой и детьми жили в поселении Берит на севере Сосновых гор, — четко проговорил эльф. — Огонь Браголлах до нас не дошел, но мы поняли, что заставы пали и нужно ждать нападения. Жену и младших детей я отправил в Бар-эн-Эмин, а мы со старшим сыном взяли в руки мечи и присоединились к войску человека, которого звали Борвег Мар-Броган. Нас было девяносто четыре, тех, кто сражался вместе с людьми в долине Ладроса. Сейчас живы еще двадцать шесть — кроме меня. Я был ранен и захвачен тогда же, когда пал их князь Бреголас; мой старший сын в этой битве погиб. Им удалось прорвать наши заслоны, но взять замка Кэллаган, закрывавшего долину, они не смогли, а через несколько недель осады на помощь прибыл Гортон, один из коненов Барахира… Все это я узнал уже будучи в плену.

С этими словами эльф снял повязку. На лбу его темнел страшный знак: клеймо, выжженное раскаленным железом. Корона с тремя точками в ней. Корона Севера и три Сильмарилла…

Обернувшись кругом, медленно, чтобы видели все, зажмурившись и склонив плечи под тяжестью своего позора, эльф снова показал всем свое лицо. Со скамей послышался возглас жалости — женский голос.

Снова повернувшись к королю, эльф надел платок и резко, яростно затянул узел на затылке.

— Как тебе удалось бежать? — спросил Ородрет.

Эльф вздохнул.

— Я не обольщаюсь своей ловкостью, — сказал он. — Подозреваю, что мне просто позволили. Мы пытались несколько раз, но им прежде всегда удавалось ловить беглецов или тех, кто готовит побег… Они умирали под пыткой — такова обычная кара за это. Я решился, потому что унижений больше выносить не мог. Надеялся скорее на смерть, чем на удачу: удача дело неверное, а смерть — она ведь приходит, рано или поздно.

— Благодарю тебя за ответы, — сказал Ородрет. — Назови нам свое имя, — обратился он ко второму беглецу.

— Почему я должен это делать? — резко спросил тот. — Я охотно назвал бы его друзьям, родичам, если бы они встретили меня с раскрытыми объятиями, усадили за стол и налили полную чашу в честь моего освобождения. Но здесь я снова узник, а своим тюремщикам я на вопросы не отвечаю.

— Мы не тюремщики, — подала голос невысокая нолдэ в синем плаще барда. — Мы стражи Нарготронда, призванные следить, чтобы зло не проникло в него. Наше оружие, как и оружие нашего противника, незримо. Лучший способ убедить нас в том, что ты не несешь с собой зла — это ответить на наши вопросы. Ты, пришелец, — перед королем Нарогарда, и он спрашивает тебя.

— Ради короля я отвечу, — сказал беглец. — Я Хисэлин, сын Иорвэ из Тириона. Мои родители остались по ту сторону моря, когда я отправился сюда на кораблях Маглора, сына Феанора. Я был в его дружине, и пять лет назад, когда орки штурмовали Химринг, меня захватили в плен. Я был на тех же самых рудниках, что и Телкарон, и бежали мы вместе с ним. Мы не решились переходить поздней осенью через Эред Горгор, и лесами пробирались к проходу Анах. Телкарон уговорил меня пойти с ним в Нарготронд, и я согласился, потому что испугался в одиночку идти между Дориатом и Нан-Дунгортэб. Теперь жалею об этом. Лучше бы меня сожрали пауки, чем терпеть унижение от арфингов.

— Если все происходящее кажется тебе унизительным — ты волен перестать терпеть это и покинуть Нарготронд, — сказала все та же нолдэ. — Если ты чист, тебе повезло. Если ты осквернен — ты унесешь скверну с собой, и горе твоим близким. Пройти очищение никто никого не может заставить — но нельзя заставлять других подвергаться риску скверны.

— О какой скверне ты говоришь, Эленхильд из дома бардов? — поднялся со своего места Келегорм. — Нет скверны, кроме предательства, а предательства Хисэлин не совершал.

— Мне известно твое мнение по этому вопросу, лорд Келегорм, — Эленхильд была невысока ростом и ей пришлось немного вскинуть голову, чтобы встретить взгляд феаноринга. — Я знаю, что сыновья Феанора не признают ни скверны, ни очищения. Но здесь, в Нарготронде, другие порядки. Они установлены государем Финродом и не вам их менять, хоть вы и изгнали государя.

— Довольно, — сказал Ородрет. — Эленхильд сказала правду, Хисэлин: таков здешний закон. Ты должен пройти через очищение или покинуть Нарогард.

— Подчинись, друг, — сказал Куруфин. — От расспросов здешних бардов, как от шума ветра, не хорошо и не худо.

— Спрашивайте, — Хисэлин отвесил королю и бардам внешне почтительный, но полный скрытой издевки поклон.

— Как ты думаешь, с какой целью могли тебя отпустить?

— Отпустить меня? Я не ждал, чтобы меня отпустили. Унижаться, как Телкарон, я не буду: свободу мы добыли себе ловкостью и силой. День за днем мы прокапывали в одной из рабочих штолен ход наружу, эта работа заняла почти год — и вы говорите, что нас «отпустили»?

— Хорошо, Хисэлин: вы почти год копали лаз — и никто ничего не заметил, — сказал один из бардов. — Но припомни: не случилось ли в последнее время чего-то такого, что ты назвал бы важным?

— Случилось, но я не вижу, как это могло быть связано с побегом. Пусть говорит Телкарон, это ближе ему.

Король повернулся к Телкарону и эльф на короткое время прикрыл глаза.

— Мне тяжело говорить об этом, потому что это касается не только меня…

— С того момента, как ты пересек границу Нарогарда, здесь все касается не только тебя. Говори.

— В конце лассэ-ланта к нам приехали с проверкой от самого Моргота, из Ангбанда. Я много слышал о людях, которые служат Морготу преданнее всех, о тех, кто называет себя Рыцарями Твердыни Тьмы. Но прежде я никогда не слышал, чтобы среди них были эльфы…

— Эльфы? -переглядываясь, несколько раз повторили барды. Ородрет снова поднял правую руку, останавливая шум.

— Говори.

— Двое, государь. Первый — мужчина. Он молод. Похож на синдо. Вторая — женщина, похожа на нолдэ, но только наружностью. Ее феа — тьма. В Незримом она похожа на чудовище, притаившееся в темном облаке. Насколько я могу судить, она — каукарэльдэ.

— Зачем они приезжали?

— С ними был человек, который должен был найти на рудниках своих знакомых и освободить тех из них, кто покажется надежным ему и его господам. Он… из народа Беора… — эльф прикрыл глаза ладонью, нажал большим и средним пальцем себе на виски, вспоминая. — Поначалу я надеялся, что ошибся. Но потом я переговорил с другими из наших, кто знал его в мирные годы Дортониона… Тогда он был еще юношей по людскому счету, а по нашему — совсем мальчиком. Они так меняются, эти смертные… Я думал, что этот просто похож на него, но потом я увидел вблизи его глаза… Глаза у них остаются прежними, государь. Мне горько так говорить, но я видел там Берена, сына Барахира.

— Не может быть, — вырвалось у Лютиэн.

— Горе мне, прекрасная, чьего имени я не знаю, горе мне, что я приношу эту весть — но это так. Горе и тебе, если ты связана с ним дружбой или узами более крепкими. Я видел его в стане врага, в одежде врага, с оружием врага. Люди, знавшие его, сложили легенду о том, что это не он, а сотворенный колдовством Тху подменыш. Но я не смог в нее поверить.