Самодива (ЛП) - Зуркова Красси - Страница 54
- Предыдущая
- 54/59
- Следующая
Волна шока прокатилась по комнате. Уайли среагировал первым:
– Тогда что это было? Разогревом?
– Нет. Просто демо, чтобы никто не переживал за мою технику. Но в пятницу я хочу, чтобы эта музыка звучала как я…
– Да?
Я вспомнила руки Риза на клавишах, каждая нотка была заряжена страстью.
– Я хочу играть Астурию, как она чувствуется.
– Ну вот, опять истерики. – Уайли выглядел еще более скептически, чем насчет Шопена.
– Хорошо, тогда. Покажи нам!
После того, как он подключил все свои связи ради меня, он ожидал шоу. И не просто обычного шоу. Проявление мастерства.
Я начала играть, но на этот раз лишь для Риза. Только мы вдвоем, в его коттедже, целующиеся под звуки гитары. Ничто не бывает безопасным в легендах. Или в музыке. Или в любое время, когда ты вот–вот влюбишься… Снова только мы вдвоем: снова в университете, одни на террасе. Свежее небо. Золотое ноябрьское утро. Я должна задать ему вопрос. Пригрозить ему. Разорвать. Я так и делаю. Он сомневается – совершенное, поразительное отсутствие звука. Пока печаль не врезается в меня, как октавный клапан бьет по обеим сторонам фортепиано…
Прозвучали аплодисменты. Браслеты зазвенели на запястье женщины.
Мужчина усмехнулся.
Все были довольны.
ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ ОКАЗАЛСЯ важным событием: даже люди, которых я едва знала, приглашали меня на ужин.
– Мы очень рады видеть тебя у нас, дорогая! – Доннелли улыбнулась, призывая меня попробовать индейку, которую они с мужем пекли целый день. У них был теплый, простенький дом с остриженными деревьями на переднем фасаде и ее любимым травяным садом сзади. – Теа из Болгарии, – объявила она другим гостям. – Это ее первый День Благодарения.
Четырнадцать пар глаз повернулось ко мне за столом, полные любопытства, желая узнать, что я думала о Дне Индейки, и какой он в сравнении с празднованиями в моей стране. Я рассказывала истории о еде, празднествах и народных традициях. Но настоящее сравнение я оставила при себе. Первый праздник в Америке оказался также первым, что я проводила вдали от семьи. Каждый запах свежеприготовленной еды, каждый взрыв смеха или звон бокалов вызвали во мне желание оказаться дома. Невозможно было описать каково это чувствовать себя желанной, окруженной столькими замечательными людьми, и все равно такой одинокой. И когда гость сказал тост («всем тем, за чью любовь мы всегда будем благодарны»), я была тронута чуть ли не до слез из–за тоски по родителям.
Когда пиршество закончилось, я совершила долгую прогулку обратно, но пустой кампус только все усугубил. Концерт был менее чем через двадцать четыре часа. Я содрогалась от страха. Самой ужасной была моя неразумная нужда практиковаться – весь вечер, на всякий случай – будто еще несколько часов имели значение.
Не утруждайся садиться за фортепиано, если ты не готова страдать, – предупреждал меня Риз. Музыка, песня, танец – все кровоточит, если оно родом из Андалузии.
Я провела последние две недели, стараясь не думать о нем. Но теперь из мазохистских побуждений «кровоточить» до онемения, я вернулась обратно в комнату и отыскала под грудой книг Цыганские Баллады. Я снова хотела почувствовать ритмы фламенко. Натиск его поцелуя. Его голос. Его прикосновение. И ощущение его рядом с собой в том коттедже – в мои самые счастливые дни с тех пор, как я приехала в Принстон. Или возможно во всей моей жизни.
Баллады занимали только половину книги. Остальное было ранней коллекцией: Песни, написанные вскоре после того, как Лорка забросил фортепиано. Они начинались с богатства цвета, смеси школьного двора и цирка. Там были карусель, наездники, арлекины, единороги и группа детей, наблюдающих, как желтое дерево превращается в птиц, пока закат трепетал над крышами и краснел, словно яблоко. После них, в серии андалузских песен, девушка из Севильи выбрала ветер вместо поклонника, который блуждал по пахнущим тмином улицам без ключа от ее сердца.
Затем я увидела смятую страницу, единственный испорченный лист в книге, волнистый, словно был смочен водой. Не от слез, а большого плеска. И по всей ней – знакомый почерк. Маленькие розарии красных чернил, повисшие на длинных под наклоном витках:
Кто еще бы полюбил тебя так, как я
если ты изменила мое сердце?
Строки повторялись бесконечно, сверху, снизу и по диагонали вокруг напечатанного текста, стирая все границы. Книги проходят через многие руки, люди всякое пишут, сказал Риз на Мартас–Виньярд, когда я увидела тот же самый почерк в другой книге. И все же это была не обычная писанина. Неистовая рука, которая оставляла их, должно быть принадлежала Эстлину. Не Ризу – его почерк я уже видела – но кого-то еще из этой семьи. Кого-то, кто был отчаянно, навязчиво влюблен.
Еще больше тревожащей была сама поэма. Названная в честь Бахуса (Романский вариант Диониса), в ней было всего шесть двустиший – неожиданно оголенные, соединенные вместе, как пьяные фрагменты держащиеся на месте причудой капризного бога собственной персоной:
Зеленый нетронутый шепот.
Фиговое дерево раскрывает свои объятия для меня.
Как пантера, его темнота
Преследует мою хрупкую тень.
Луна считает свои следы,
Затем оступается и начинает заново.
Увенчанный листьями,
Я становлюсь черным, зеленым.
Кто еще бы полюбил тебя так, как я
Если ты изменила мое сердце?
Фиговое дерево взывает ко мне, наступает.
Пугающее, размножающееся.
Я закрываю книгу. Что это было? Луна. Преследования. Фиговые деревья. И эти стихи – сначала Орфей, теперь Дионис…
– Счастливого Дня Благодарения, детка.
Голос заставил меня подпрыгнуть в кровати. Мое окно было уже приоткрыто, впуская прохладный воздух, а вместе с ним сигаретный дым. Фигура вышла из тени.
– Риз?
– Тебя не было целый день. Я уж начинал подумывать, что мне понадобится больше этих… – Пустая пачка Мальборо приземлилась в мусорную корзину. – Странно, не правда ли? Я так взведен, что можно подумать, будто это я должен сорвать завтрашним вечером аплодисменты.
– Давай не будем говорить о завтрашней ночи.
Он зашел, оставив окно открытым.
– Ты все еще сердишься на меня?
– Прошло две недели, а от тебя не было ни словечка. Ты думал, что я каким-то чудесным образом смогу уговорить себя не сердиться?
– Расстояние – это не всегда плохо. Отношения между нами начали накаляться, а это не то, что тебе нужно было перед концертом.
– Нет, мне нужна была твоя поддержка. Но в последнее время мне с ней не везет, поэтому… что ты хочешь сейчас?
– Я хочу, чтобы ты пошла со мной.
– Ну конечно, вот так ты избегаешь всего, отводя меня в какое-то милое местечко. Побалуй ее немного, и она все забудет, верно?
– Все совсем не так, Теа. Поверь мне хотя бы в этом, если не желаешь верить всему остальному.
Я решила не спорить, а просто посмотреть, что он придумал на этот раз. Поездка была быстрой. Он ехал словно за нами была погоня прямо до Палмер Сквер и того, что выглядело как высококлассный пансион. Американский флаг висел над входом, в то время как все кругом было в праздничном духе сезона, каждый кустик или дерево были покрыты электрическими лампами.
– Что это? Ты снова ведешь меня в отель?
Нет ответа. Его никогда не было. Мне давно говорили, что этот парень не любит, когда портят его сюрпризы.
Мы зашли внутрь, и мое уже упавшее настроение опустилось еще ниже. Нассо Инн. Зализанный гелем, стремящийся угодить портье приветствовал Риза («Добро пожаловать, г–н Эстлин!»), осведомился о нашем вечере и, с великолепно отрепетированной осторожностью, передал ему ключ.
– Риз, что, по–твоему, ты делаешь? – Возможно, устраивать сцену на публике было не самой лучшей идеей, но к этому моменту меня уже ничто не волновало. – Ты забронировал нам комнату на ночь, и это должно компенсировать эти две недели? Или то, что ты не появишься завтра?
- Предыдущая
- 54/59
- Следующая