Метод 15/33 - Керк Шеннон - Страница 16

И снова это противостояние. Я хотела, чтобы он первым начал спускаться по лестнице, предоставив мне возможность перепрятать мою резинку.

— Шевелись, дебилка, — произнес он.

Ты считаешь, что способен составить мнение о моем интеллекте? Я не верю своим ушам.

Прошла секунда, затем вторая. Тик. Так. Он заскрежетал зубами и поднял руки.

И тут этажом ниже зазвонил телефон, о существовании которого я не знала.

— О проклятье! — пробормотал он и загрохотал ботинками по ступеням, спеша ответить на звонок. — Если через три секунды тебя не будет внизу, я стащу тебя туда за волосы задницей по ступенькам.

— Да, сэр, — дебил, сэр.

Я сунула свою добычу за пояс брюк и улыбнулась.

Хромая вниз по лестнице, я напрягала слух, прислушиваясь к разговору. Я услышала все, что говорил он, и этого было достаточно.

— Я говорил тебе, что это место слишком открытое. Проклятье! Две девчонки-скаута явились ко мне под дверь вместе со своей мамашей. И мамаша, черт бы ее побрал, не желала уходить. Ты говоришь, что я не должен привлекать ничьего внимания? Говоришь, я не должен высовываться? Исполнять свою роль? Я, кажется, ухаживаю за своими престарелыми родителями? О, какой же он милый! Он восстанавливает старое здание ради мамочки и папочки! Кажется, это они, по-твоему, должны были говорить? Какого черта! Брэд, это самая тупая из всех твоих затей! Мне пришлось поить этих долбаных скауток чаем! Брэд, это дерьмовая легенда! Я, черт возьми… черт возьми… заткнись, Брэд. Я, черт возьми, тебе говорил… Конечно, я бы их всех перестрелял, если бы эта сука заорала.

С этими словами он мне подмигнул. Выражение его лица при этом говорило: да, я определенно вас всех перестрелял бы. Я совершенно определенно не на твоей стороне. На что я подумала: Не подмигивай мне. Если мне представится возможность, я за этот жест вырежу тебе глаза. Я залью твои зрачки смолой и сделаю из них брелок для ключей.

Вернувшись в комнату, я позволила себе прилечь на бок, с учетом кровоподтеков на заднице и тонких заноз в спине. Теперь мне казалось, что бабочка мне всего лишь привиделась. Я легла поверх белого покрывала и принялась снова перебирать все свои преимущества… Преимущество № 28, тетива для лука, она же резинка для трусов. Спасибо, черный ангел, за предупреждение и подарок.

Фалеса принято считать первым греческим ученым. Он придумал способ измерять высоту предмета по его тени, что позволило определять размеры объектов, непосредственный доступ к которым затруднен или невозможен. Фалес применил этот метод для определения высоты пирамид. Моя версия его метода не только позволила высчитать рост и размеры моего похитителя, но также, исходя из этого, его вес.

После дня, проведенного на чердаке, в моем распоряжении оказалось достаточно преимуществ, чтобы убить его пять раз подряд. Таким образом, все, что мне оставалось, это подтвердить некоторые факты относительно него, а также, как будто стоя сбоку от вращающихся скакалок, рассчитать точное время входа в игру и удара. Еще рано, скоро, скоро, скоро, еще немного, погоди, погоди…

Мне также было необходимо отточить оружие, рассчитать и испытать свои теории относительно его веса и походки, а затем снова потренироваться. Так что если вы спрашиваете себя, почему я описываю только те дни, когда кто-то приходит, или дни, когда мне удается заполучить что-то значительное, так это потому, что в противном случае я описывала бы долгие часы повторений, мельчайшим почерком отмеченные на нескольких листах бумаги — моей самодельной лабораторной тетради, которую я прятала среди ваты и перьев внутри верхнего матраса. Отрывок из этих записей я привожу внизу. Его, своего похитителя, я отмечаю символом черная точка в круге — дурной глаз. Многие культуры считают, что дурной глаз предвещает несчастья тому человеку, на которого он насылает порчу. О, я насылала порчу на своего неуклюжего сторожа при каждом удобном случае. Даже в своих записях я постоянно желала ему зла и несчастий.

Возможно, вы задаетесь вопросом, почему я включила понятие дурного глаза в лабораторную тетрадь — по существу описание научного исследования. Разве не является этот символ всего лишь мифом и предрассудком? Возможно, и является. Но позвольте, я поясню свои мотивы в небольшом отступлении.

Когда мне было восемь лет, моя эквадорская няня забирала меня из школы после репетиции какого-то спектакля. С мамашами остальных детей она стояла у двери в спортзал. Разумеется, она подслушивала их разговоры.

Пьеса, которую мы репетировали, называлась «Наш город», и я играла одаренного ребенка, который часто кричит. В одном из эпизодов наш режиссер заставил меня бегать по сцене и выкрикивать свои слова. Понятия не имею зачем. Я сделала то, что мне было велено, поскольку участие в пьесе было предписано мне детским психиатром.

— Возможно, театр поможет ей справиться с суровой реальностью стрельбы в стенах школы, — сказал он моей маме после того, как я совершила ошибку, рассказав ей о том, что за последний месяц мне несколько раз снились автоматные очереди.

Чего мама не знала, так это того, что мне это снилось практически постоянно, потому что я этого хотела. С шести до восьми лет я очень много читала о том, как устроен мозг, и знала о том, что во время сна он себя исцеляет. Становится сильнее. Поэтому я ночь за ночью заставляла себя заново слышать автоматные очереди, чтобы опутывать свою амигдалу все более тугими кольцами нейронов. Лежа в постели, я пролистывала оружейный каталог и журнал об охоте на оленей, которые прихватила из приемной стоматолога и спрятала в ящике со своим нижним бельем, и торопливо загружала фотографии в свой гиппокамп, подобно тому, как это делает мальчишка-подросток с «Пентхаусом».

Но вернемся к театру. Я приняла участие в «Нашем городе» ради маминого спокойствия.

Итак, я бегала по сцене, выкрикивая свои слова, как и приказал мне режиссер. Судя по всему, кучка мамаш начала гудеть, как пчелиный рой.

— Скажите, чтобы она заткнулась, — прошептала одна из них.

— Это та самая. Психопатка, которая включила сигнализацию, когда явился тот тип с автоматом, — добавила другая.

Моя коренастая няня развернулась в их сторону как раз в тот момент, когда изящная женщина в шлеме из белокурых волос смотрела на меня недобрым взглядом прищуренных глаз.

— Я не позволю Саре играть вместе с ней. Ее надо отправить в спецшколу для психов, — высокомерно произнесла дама в шлеме.

Моя няня ахнула, и это вынудило всю компанию поспешно заткнуться. Прежде чем они успели принести ей свои никчемные извинения, моя наемная защитница промаршировала перед ними, подобно генералу, извещающему президента о начале военных действий, схватила меня за руку и вывела из зала.

Она молча вела машину, только бормоча себе под нос какую-то молитву. «Dios Mio, Ad Te Domine», — снова и снова повторяла она. Дома она усадила меня возле холодильника, достала яйцо и начала катать его вверх-вниз по моим рукам, ногам, груди и лицу. Вернувшаяся мама при виде этой странной сцены уронила на пол свой портфель из крокодиловой кожи.

— Гилма, Бога ради, что ты делаешь? — закричала она.

Гилма продолжала, не обращая на нее внимания.

— Гилма, ради всего святого, объясни, что это означает?

— Леди-мэм, не мешайте. Белокурая леди сглазила малышку. Может помочь только яйцо.

В любой другой ситуации мама не потерпела бы никаких суеверий, но Гилма произнесла это очень уверенно, а когда моя мама сталкивается с глубокой убежденностью, и в особенности когда эта убежденность исходит от крепкой толстокожей иностранки с золотистыми глазами, она не перечит.