Метод 15/33 - Керк Шеннон - Страница 36

К этому времени солнце представляло собой невнятный белый мазок за темными тучами. День, казалось, угасал, так и не сумев начаться. Через холодную комнату Дороти протянулись тени, глядя на которые я подумала, что, должно быть, приближается ночь, хотя на самом деле время едва перевалило за полдень.

Звуки в этой части дома были совершенно иными. Снаружи кипела жизнь — откуда-то издалека доносилось мычание коров, а временами и позвякивание колокольчиков. Кроме этого, кто-то бросил камень в ее высокое треугольное окно, пробив в стекле дыру, в которую временами задувал ветерок, принося с собой запахи травы и навоза. Все это создавало непривычную нагрузку на мои органы чувств, которую лишь усиливали доносящиеся снизу грохот от падающих предметов и проклятья, изрыгаемые нашим перевозбужденным тюремщиком. Зверем, запертым в клетку собственного безумия.

Копы не приедут. Ищи другой выход.

Все же, несмотря на весь этот беспрестанный шум, Дороти, похоже, немного успокоилась после того, как я положила ладонь у ее головы. Она стиснула мои пальцы так крепко, что мне показалось, что я утес, а она сорвавшийся со скал альпинист, ногтями взрывающий борозды в граните. Но я не осмеливалась пошевелиться ни на дюйм, потому что ее дыхание замедлилось и стало глубоким и ровным — подрагивая ресницами и веками, необъяснимым образом она соскользнула в сон. Прежде чем она окончательно уснула, ее большие и влажные синие глаза встретились взглядом с моими. Наши лица разделяло менее фута. В это мгновение Дороти М. Салуччи стала мне другом, лучше которого у меня никогда не было. Я включила Любовь — специально для нее — в надежде, что подобная эмоция побудит меня создать новый план и спасти нас обеих… всех четверых.

Из всех эмоций любовь легче всего выключить, но труднее всего включить. В противовес этому легче всего включить, но труднее всего выключить такие эмоции, как ненависть, раскаяние, вину и, конечно, страх. «Влюбленность» — это совершенно другая история. Вообще-то, влюбленность не следовало бы расценивать как эмоцию. Влюбленность — это нечаянное состояние, порожденное измеряемой химической реакцией и ведущее к зависимости, которую физическое тело стремится постоянно поддерживать. До сих пор я влюблялась всего один раз — в тот день, когда в моем теле затрепетал крохотный комочек жизни. Что же это за день был такой! Он встряхнул меня чувством, замаскировавшимся под эмоцию, прокравшимся в мое сердце и спрятавшимся в его глубине. Я готова на все, что угодно, лишь бы защитить и продлить эту зависимость от Высшей Любви, ворвавшейся в мою жизнь и напрочь лишенной выключателей.

С другой стороны, Обычная Любовь — это определенно эмоция с очень тугим выключателем. Если его включить, она тоже может быть очень даже плодотворной. Таким образом, именно этим переключателем я щелкнула, глядя на спящую Дороти, прижимающуюся влажной щекой к моим уже занемевшим пальцам.

Иногда, когда я вспоминаю тот день, меня охватывает желание кого-нибудь задушить. Желательно кого-нибудь поближе. А также бросить кирпич в ближайшее окно. Как это мучительно — быть так близко, но не в состоянии помочь.

Центральная Индиана напоминает северный Нью-Йорк, только рельеф здесь более плоский. Еще более плоский, чем вы можете себе представить. Через интересующий нас город было проложено прямое — в буквальном смысле этого слова — шоссе, возмутительная четырехполосная «трасса» с миллионом светофоров. Такое количество наверняка установили, только чтобы позлить тех, кому приходится проезжать через этот город. Местные же, похоже, чувствовали себя превосходно, лениво переползая от светофора к светофору и полностью останавливаясь на желтый свет. Покрытие этой главной дороги было вылинявшего и вытертого серого цвета, указывающего на миллионы дней, проведенные под палящим солнцем, жарких дней, когда воздух вдали от больших городов наполнен одновременным жужжанием целых армий насекомых. Но в тот день, когда по этой дороге ехали мы, о невыносимой жаре оставалось только мечтать. Нет, это был холодный весенний день. И хотя несносный серый гудрон оставался все таким же вылинявшим и серым, местами на нем виднелись темные пятна от капель срывающегося из темных туч над головой дождя.

Мы тихо, как привидения, прокрались сквозь город, мимо бензозаправок и опустевших парковок семейных хозяйственных магазинчиков и дешевых лавок. Две женщины катили тележки для покупок вдоль дороги, вне поля зрения каких-либо супермаркетов. Мы тихо скользили все дальше, отдавая себе отчет в том, что мы ни в коем случае не должны встревожить кого-нибудь из преступников, возможно, также участвующих в схеме, распутыванием которой мы занимались. Впрочем, наш оранжевый «вольво» сам по себе являлся сиреной, а отсутствие глушителя громогласно объявляло округе о нашем присутствии.

Мы проехали мимо заброшенного здания с пресловутой сторожевой башней «Кентаки Фрайд Чикен». На заколоченных окнах синим спреем было написано «ЭЛЕК». Стрелка указывала вниз, на предположительно расположенный там подземный кабель. Почему надпись «ЭЛЕК» не оранжевая? — подумал я. С учетом стоящей перед нами задачи эта мысль была явно лишней.

Перекрикивая рев полуразваленного «вольво» Сэмми, начальник полиции пытался что-то сказать нам с Лолой. Я наклонился вперед, положив ладонь на край его сиденья.

— Что? — прокричал я.

Я расстегнул ремень, чтобы наклониться еще сильнее, но, даже оказавшись совсем близко, я все равно его не слышал. Рев двигателя сотрясал мои барабанные перепонки с такой силой, как будто я сидел на сцене во время концерта Led Zeppelin.

Начальник полиции отвернулся от дороги и изогнулся, чтобы видеть нас с Лолой. Я отклонился назад, но пристегиваться не стал. Я посмотрел на Лолу, которая лишь сильнее впилась в свои бедра. Мне показалось, что даже кончики ее пальцев посинели.

— Вы уже давно занимаетесь этим делом, агенты? — спросил шеф.

— Э-э, шеф… — произнесла Лола, показывая на дорогу.

Я тоже посмотрел, куда она показывает, потому что я не следил за дорогой.

Я точно не могу сказать, закричал ли я при виде несущегося на нас грузовика. Может, это Лола крикнула что-то о его шокирующе высокой скорости. Я помню, что шеф полиции посмотрел вперед и стремительно повернул руль в попытке уйти от столкновения. Я также помню странные стоп-кадры того, что происходило вслед за этим. Например, я выбросил руку в сторону, чтобы обхватить все еще пристегнутую Лолу. Ее рука сделала то же самое для меня. Заместитель начальника полиции вцепился в свою фуражку, как будто испугавшись налетающего на переднее сиденье урагана. Я также помню, что у меня возник вопрос — почему заместитель не крикнул о том, что на нас мчится потерявший управление грузовик. Но в следующем стоп-кадре я увидел, что он поднимает голову от развернутой у него на коленях карты.

Некоторые люди утверждают, что столкновение проживается в замедленном движении и что звуки рассыпаются, воспринимаясь в виде отдельных нот и напоминая медленно растягиваемые меха аккордеона. Что касается меня, то мои уши пронзила ужасающая боль от сверхзвукового хлопка, который раздался, как только двигатель «вольво» Сэмми врезался в фонарный столб, охранявший подъезд к торговому комплексу. Моя голова ударилась о крышу автомобиля, и меня накрыл мрак. Следующее, что я помню, это Лола, которая ухватила меня подмышки и героически вытаскивает из искореженной машины. Настоящий сюжет для Голливуда, потому что, едва мои пятки коснулись дороги, машину бедняги Сэмми окончательно смял рухнувший на нее столб.

Мы лежали, тяжело дыша, сжимая обеими руками окровавленные головы. Я говорю о себе и Лоле. Начальник полиции и его заместитель, также спасенные Лолой, оставались без сознания. Опираясь на дрожащие руки, я с трудом сел и оглядел поле боя. Начальник полиции лежал на спине у водительской двери. Его плечи были изуродованы и совершенно очевидно вывихнуты, о чем говорило неестественное положение его рук. Его заместитель тоже лежал на дороге, только со стороны пассажирской двери. Его лоб, закрытый глаз, щека и подбородок были рассечены, и кровь из раны заливала все лицо. У него будет жуткий шрам, — подумал я. Фуражка, которую он теребил, лежала в пяти футах от его левой лодыжки, вывернутой в обратную сторону. Жужжание и шорох из рации начальника полиции сообщили мне о том, что любитель пончиков диспетчер Сэмми удалился Бог Знает Куда. Мы были одни.