Метод 15/33 - Керк Шеннон - Страница 56

Я реконструировала и отремонтировала пустую скорлупу этой расположенной посреди благоухающих коровами полей бывшей школы-пансионата с длинным стальным столом и черной духовкой на кухне. В Индиане. Да, той самой. В первом и втором крыле — на третьем этаже — есть пара комнат, которые я превратила в абсолютно одинаковые террариумы. Должна уточнить, что это стоило мне немалых денег. В этих террариумах я выращиваю экзотические ядовитые растения и держу гремучих змей, африканских древесных лягушек и вообще все, что мне попадается в природе и способно «оставить след». Всем этим преимуществам я присвоила название «Дороти» и посвятила обе комнаты Дороти М. Салуччи.

Кто знает, когда-нибудь эти ядовитые преимущества могут мне пригодиться. Например, если меня когда-нибудь попросят помочь раскрыть преступление, совершенное с помощью яда, или что-нибудь в этом роде. Или если кто-то другой, наподобие Доктора, поможет убить трех девушек и двух неродившихся младенцев и бросить их в карьер. Трудно сказать заранее…

Террариумы Дороти М. Салуччи экзотические, полные жизни и силы и очень опасные. Только круглый идиот способен войти в них без специальной защиты.

Карьер давно осушили и засыпали. Группа ландшафтных дизайнеров заполнила пустую емкость камнями, накрыв их восьмифутовым слоем плодородной земли. Я уже много лет ухаживаю за изумительным розарием, со всех сторон окруженным лесом. Среди соблазнительных красных, желтых, ярко-розовых и совершенно особенных черных цветов скрываются острые шипы.

Если вам вздумается прогуляться вокруг моего здания, которое уже давно не белое, а голубое, то чуть пониже небольшого треугольного окна вы увидите табличку с названием моей компании. На ней написано «Корпорация 15/33».

Именно это я и делаю в настоящий момент, прислушиваясь к реву двигателя «ауди» Ванти, мчащегося по грунтовой дороге, и с неудовольствием отмечая, что он едет слишком быстро. Я никогда, даже на долю секунды не выключаю Любовь к Ванти, и поэтому меня постоянно и бесконечно травмирует практически все, что он делает. Я переживаю, что, играя в баскетбол, он может получить сотрясение мозга. Когда его лучший друг перешел в другую школу, меня волновало, найдет ли он новых друзей. Если он отправится гулять с кем-то, кроме меня, и ему случится съесть хот-дог или виноград, или горсть попкорна, или еще какую-нибудь смертельно опасную пищу, сумеет ли кто-нибудь исполнить прием Геймлиха[21], который в нашей семье освоили все до единого, но, несмотря на это, раз в три месяца к нам приходит парамедик, и мы снова и снова отрабатываем необходимые действия. Лишние тренировки повредить нам точно не могут.

Ванти, прихватив рюкзак, выпрыгивает из машины и улыбается мне плотно сжатыми губами. При этом он становится похож на десятилетнего мальчишку, хотя ему уже семнадцать. Мне страшно хочется расцеловать его упругие щеки, чтобы еще раз ощутить губами бархатистую младенческую кожу, которую мои материнские губы никогда не забудут, сколько бы лет ни прошло и сколько бы морщин ни избороздили его лицо.

— Ах, Ванти, мой сладкий малыш, — вырывается у меня.

— Ма, мне семнадцать лет.

— Ну и что, — отвечаю я, переходя к своей привычной деловой манере общения, чтобы предотвратить его ускользание от меня. — Слушай, Хэл заболел, и нам необходимо обработать гору отпечатков пальцев. Мне понадобится твоя помощь. Подготовь, пожалуйста, слайды по университетскому делу. Я до них доберусь только поздно вечером.

— Да, мама, — говорит он, похлопывая меня по плечу и легонько касаясь губами моей щеки, как будто научный анализ серьезных преступлений — это самое незначительное из всех занятий его легкой и беззаботной жизни.

Если бы кто-то из работающих у меня человеческих существ так небрежно отнесся к образцам земли, взятым с места убийства, которое было совершено на территории одного из лучших университетов США, входящего в Лигу Плюща… я подскажу — его название начинается на букву Г, и он расположен в Кембридже, штат Массачусетс… я бы смерила наглеца таким взглядом, что он начал бы дрожать и просить прощения. Но Ванти… Ванти обладает этим уникальным качеством, которое само по себе является преимуществом. И так думаю не только я, и не потому, что я его вечно обо всем переживающая мама. Так считают все, кто его знает. Он покоряет людей подобно харизматичному нарциссу. Взять хотя бы тот случай, когда его друг Фрэнки поехал с нами за покупками. Им тогда было лет десять. Втайне от меня и Ванти Фрэнки прикарманил батончик «Три мушкетера». Когда включилась сирена и нас остановил на парковке охранник, ситуацию взял под контроль именно Ванти, а не я. Терпеливо выслушав крики охранника и плач Фрэнки, выронившего «Мушкетеров» на землю, он поднял батончик, отдал его охраннику и поговорил с копом без тени снисходительности или детской ласковости, но как равный с равным, как носитель сопоставимого с блюстителем порядка интеллекта. На бейдже охранника значилось: Тодд Х.

— Тодд, я очень сожалею об этом происшествии с Фрэнки. Он мой друг, и мы с мамой просто стараемся его немного подбодрить. Прошлой ночью у него умерла бабушка, и, насколько я знаю — Фрэнки, я прав? — «Три мушкетера» — это были ее любимые батончики. Фрэнки, я прав? Что ты собирался сделать? Положить батончик в ее гроб?

Выступи с подобной речью любой другой мальчишка его возраста, его бы подняли на смех. Но из уст Ванти, и это очень трудно объяснить, это прозвучало, как будто он был знаком с Тоддом всю свою жизнь и считает его человеком, заслуживающим уважения, точно таким же, как и он сам. Равенство — вот что излучает Ванти и чему он научил меня, потому что я не перестаю изучать его приемы. Ощущение равенства нейтрализует, а затем покоряет людей. Я предполагаю, что подобное поведение им льстит, и как только они попадаются на этот крючок, их покоряют внешние данные Ванти, потому что они начинают радоваться тому, что у кого-то настолько красивого нашлось время, чтобы с ними побеседовать.

Закончилось все тем, что Тодд заплатил за злополучный батончик.

Мне никогда не удавались штучки Ванти. Он как растопленный шоколад на поверхности торта — идеально облегающая сладкая глазурь.

Рассердилась ли я, когда он солгал? Нет. Существуют проблемы. И существуют решения. Проблемы и решения. Если бы с нами был Ленни, стрелка морального компаса могла повернуться в другом направлении. Но поскольку его там не было, мы поддержали решение Ванти. И стали сообщниками.

Ванти лицемерен? Я так не думаю, но я за ним наблюдаю. И я за него переживаю. Я думаю, что на самом деле у него очень любящее сердце, но я хочу знать это наверняка.

У нас с Ванти уже очень давно есть две общие, понятные только нам двоим шутки. И еще миллион шуток, которые появились сравнительно недавно, но которые, кроме нас двоих, тоже никто не понимает. Мы с ним очень много смеемся. С самого младенчества он привык к тому, что по вечерам я сижу у его кровати и либо читаю ему, либо просто с ним беседую, пока его не сморит сон. Я знаю, что Ленни слушает как наши серьезные разговоры, так и наше хихиканье, прижавшись ухом к стене, отделяющей нашу комнату от спальни Ванти. Меня успокаивает то, что это успокаивает Ленни. В конце концов, он ангел, который держит ладонь на моей голове.

Одна из наших давних шуток заключается в том, что, прежде чем начать читать ему на ночь, я произвольно назначаю длительность чтения, а затем устанавливаю таймер, который в указанное время начинает вибрировать у меня в кармане. К примеру, я говорю: «Я буду читать 21,5 минуты». Когда включается таймер, я замолкаю, притворяюсь, что собираюсь исполнить обещание, и закрываю книгу, неизбежно обрывая себя на середине сцены, предложения или мысли. Когда я сделала это в первый раз, Ванти было всего пять лет и он расплакался, потому что был очарован повествованием и подумал, что я собираюсь заставить его ждать до следующего вечера. И хотя я всего лишь сделала вид, что прекратила чтение, а на самом деле это была шутка, я испытала облегчение от того, что мой малыш так проникся историей, что из его глаз полились самые настоящие слезы. Потому что это означало, что он не такой, как я. Что он не будет, подобно мне, отгорожен от мира. В следующий раз, когда я замолчала по сигналу моего произвольно выставленного таймера, он рассмеялся над моей неуклюжей шуткой над собственной педантичностью, в которой меня на самом деле довольно часто обвиняют. Ванти понял, что я поддразниваю скорее саму себя, чем его. И это его насмешило. И меня тоже. И мы каждый раз над этим смеемся. Я надеюсь, что мы не забудем эту нашу очень личную шутку, даже когда мне исполнится шестьдесят и он будет приезжать ко мне в гости и привозить с собой моих внуков.