Я, Рейван (СИ) - "Макменде Дарт" - Страница 74

В растерянности и отчаянии я посмотрел на Бастилу: мало ли, сам я в космосе новичок, не всё понимаю… Судя по распахнутым глазам джедайки, дело было дрянь.

Я повернулся к «Ла Фудру»: кораблик величественно уносило к звёздам.

Я повернулся к краю «колокола»: «колокола» больше не существовало, плёнка разошлась по всей длине сектора и готовилась улететь вслед за брандером. Давление падало, я чувствовал, как лопаются первые капилляры в коже.

Что должно быть дальше? Респиратор поможет продержаться какое-то время, затем кровь хлынет носом, сразу разлетится застывшими каплями… нет, в космосе сразу ничего не остывает, это миф… значит, и я сразу не остыну, потому что теплообмен… какой теплообмен, о чём я думаю? Бастила!

Я обернулся к девушке. Глаза её были плотно закрыты, губы сжаты в тонкую решительную линию.

У неё ведь даже маски нет!

Я кинулся к ней, схватил одной рукой за плечо, другой сорвал с лица респиратор… предварительно сделав глубокий вдох про запас.

Бастила раскрыла глаза. Я видел, как сухо блестят белки: нарастающий вакуум пил влагу. Девушка оттолкнула протянутую маску, словно перестала понимать происходящее. Кричать было уже бессмысленно, объясняться жестами бессмысленно. Я снова попытался натянуть на девушку респиратор, она опять оттолкнула мою руку, маска вывернулась из пальцев, улетела не знаю куда…

«Она же задыхается, наверное, мозг начал умирать!..», пронеслось у меня в голове.

И тогда я сделал единственное, что пришло мне в голову: схватил Бастилу обеими руками, притянул к себе и изо всех сил прижался ртом к её плотно сжатым губам.

«Живи, любимая!», пронеслось у меня в голове.

А, может быть, и не пронеслось. Кажется, это я уже после придумал. Когда со стыдом и тайным удовольствием вспоминал описываемые события.

Над нами трепетал уносимый в никуда «колокол», под нами грозно дрожал вражеский звездолёт, вокруг нас воцарялся окончательный вакуум. А мы стояли посреди открытого космоса, без скафандров и надежды на спасение, слившись в первом и, очевидно, последнем поцелуе.

Не поверите: в тот момент я был совершенно и бескомпромиссно счастлив.

Затем мы, конечно, задохнулись, замёрзли и умерли, я загрузился с последнего автосохранения…

Ха! Поверили? Зря.

Хотя, если честно, проскользнула у меня такая мысль. В тот последний момент, перед самой гибелью. Мол, сейчас, раз, и всё закончится, всё закончится, закончится…

Но ведь я держал в руках девушку своей мечты. И целовал её в губы, пусть пока и плотно сжатые. Ни одна история не имеет права заканчиваться на такой сладостной и щемящей ноте, даже если все остальные ноты в гремящей вокруг какофонии сплошь трагичные и безысходные.

Губы Бастилы дрогнули. И, уступая моему натиску, начали раскрываться. Медленно, сперва почти неохотно.

А уже через пару секунд мы с джедайкой целовались взахлёб и взасос. Вцепившись друг в друга так, словно оставались последними людьми в мире.

В каком-то смысле так оно и было. Помню, я даже подумал, что умер. И всё вокруг — только лишь предсмертный бред.

Но Бастила обмякла в моих объятиях, поцелуй длился и длился… а воздух в наших лёгких никак не заканчивался. И кровь у меня не закипала от нехватки давления, и глаза не лопались. И жуткий космический холод почему-то никак не желал ощущаться. Я стоял зажмурившись, дышал, жил. Только пониженная гравитация отдавалась в затылок и виски густыми толчками крови.

Я раскрыл глаз. Пока только один, правый. Левый открывать было немного страшно, потому что заострившийся от переживаний нос Бастилы… короче, я раскрыл глаз. И скосил его. И увидел зрачок. Расширенный от изумления и, надеюсь, возбуждения.

Ужасно жаль было разрывать поцелуй, но необходимость прояснить обстановку пересилила. Продолжая держать девушку в объятиях, я немного отстранился от неё.

Бастила как Бастила. Лёгкий румянец, несмотря на полопавшиеся сосудики кожи. Карие глаза, одновременно испуганные и сердитые, удивительно. Растрёпанные каштановые волосы. Губы… распухшие. Когда это я успел так перестараться…

Джедайка не пыталась разомкнуть объятий, но что-то в её взгляде намекало на необходимость решения более актуальных задач. Я, как мог, огляделся по сторонам.

Мы по-прежнему стояли в выемке обшивки, как в неглубоком окопе. Ни «Варяга», ни «Ла Фудра», ни следов плёнки, защищавшей нас от вакуума… ничего. Голая поверхность звездолёта. Я не очень разбирался в архитектуре капитальных кораблей, но понимал, что мы находимся на тыльной стороне мостика. Насколько я помнил, длина «Левиафана» составляла около шестисот метров… да, пропорции вроде верные.

Осмотр, сопоставление размеров, даже сами рассуждения давались мне сейчас поразительно легко, словно флагман Малака, условно превратившись в «землю», лишился своего грозного флёра: ну, линкор, ну, звездолёт… дело житейское. И плиты как плиты, кое-где даже неровно подогнанные. В общем, чувства были странные, смешанные. Наверное, примерно так блохи относятся к своей собаке.

Я поднял взгляд к звёздам.

В рисунке созвездий, конечно, не было ничего знакомого. Звёзды теснились на здешнем угольно-чёрном небе, вне атмосферы сияли ярко и остро, настолько остро, что задержав на одной из них взгляд, я быстро почувствовал боль в глазах.

Системной звезды, Хорусета, видно не было. Очевидно, её закрывал Коррибан, над тёмной стороной которого мы сейчас и находились. Я огляделся в поисках планеты, но с этой точки мог видеть только мостик и вентральную структуру «Левиафана». Небесные тела рукотворного и искусственного происхождения скрывали друг друга, как гигантская матрёшка, и в этот удивительный момент, обнимая любимую девушку посреди бесконечного океана пустоты, я как-то особенно пронзительно ощутил себя русским.

Бастила вздрогнула в моих руках, и я опомнился:

— Холодно? Что такое?

— О нет, — покачала она головой. — Нет… совсем не холодно. — и тут же будто сама спохватилась: — А тебе?

Если честно, мне-то как раз было зябко, но момент подвернулся просто до ужаса романтичный…

— Мне тепло, — сказал я. — Ведь ты рядом.

Она улыбнулась, светло и мимолётно, словно каждый день слышала от меня нечто подобное и успела привыкнуть всем сердцем, но сейчас думала совсем об ином.

— Контроль Дыхания, — сказала девушка, оглядываясь по сторонам. — И Силовой Барьер…

— Что?

— О, когда мы…

— Стой! — воскликнул я, радуясь возможности угадать по-настоящему хоть что-то, связанной с Силой. — Ты хочешь сказать, что поставила барьер? Когда начало срывать «колокол», ты медитировала, да? Это ты нас сейчас спасаешь!

— Да… — протянула она, отстраняясь чуть дальше. — Мда. Нет, Мак. Никого я не спасаю. То есть…

— Бастила, — сказал я с удивительным для себя самого терпением. Отчётливо понимая, что растерянное мычание девушки вызвано вовсе не обстоятельствами нашего «кораблекрушения»: что для неё, человека галактической цивилизации, какие-то там шестисотметровые космические линкоры или какие-то там звёзды! Нет. Девушка растерялась, как и положено всякой нормальной девушке: от первого поцелуя. Моего поцелуя. Это чувство грело душу, я и сам был растроган, а потому мягок. — Бастила, — сказал я. — Не хочу тебя нервировать, но мы стоим в открытом космосе. Причём снаружи корабля. Я никуда не денусь, честно. Даже если захочу… но я не захочу. Объясни толком, что ты делала перед тем, как всё вот это началось.

— Что «это»? — сказала джедайка, очаровательно розовея щеками и явно пытаясь выиграть время.

— «Нет страстей», — напомнил я, ещё немножко выпуская её из объятий. — Итак: Контроль Дыхания?…

Удивительно: полчаса назад я не смог бы представить себе подобную сцену, а сейчас всё происходящее казалось чуть ли не обыденным. Мы так и стояли в выемке, держались за руки и разговаривали. Миленький военный советик, только в открытом космосе.

Бастила действительно медитировала «на ходу», перед тем, как мы лишились атмосферы. Прежде всего она всё-таки задействовала Боевую Медитацию: хотела помочь своим и помешать чужим. Я по-прежнему чувствовал ярость Малака и не сомневался, что Тёмный лорд успел засечь уникальное умение девушки.