Зов странствий. Лурулу (ЛП) - Вэнс Джек Холбрук - Страница 36

Сокрушенный Винго хотел было извиниться, но Шватцендейл поспешно прервал его, обратившись к гетману: «Как вы можете видеть, мы — убийцы! Нужны какие-нибудь еще пояснения? Мы убиваем каждого, кто нас раздражает, без малейших угрызений совести!»

Гетман недоуменно развел руками «Грызений чего? Вы про что? Говорите по-человечески, если хотите, чтобы вас понимали!»

«Неважно. Соблюдайте мои условия — или мы улетим и оставим ваши прожженные шкуры гнить на плоскогорье! Попрактиковаться в стрельбе с воздуха по движущимся целям никогда не помешает».

Наконец, судя по всему, было достигнуто какое-то соглашение. Гетман продолжал стоять под прицелом раптора, что заставляло его нервно переминаться с ноги на ногу и поводить плечами. Никто из мелули не подходил к складу, где они могли бы окружить астронавтов и напасть на них. Мирон и Шватцендейл, с лучеметами наготове, последовали за агентом к складу. У входа к ним присоединился кожевник — тощий человечек неопределенного возраста, с более спокойными и вежливыми манерами, чем у гетмана или агента. Кожевник с усталой улыбкой заверил Шватцендейла в том, что на складе никому не угрожает опасность, и что здесь никого нет, кроме него и его помощника. Он с готовностью согласился с необходимостью проверки товара — в прошлом не раз наблюдались ошибки, допущенные при учете и в декларациях качества шкур. «Но только не под моим руководством! — заявил кожевник. — Проще делать все, как полагается».

«Тем не менее, мне поручили произвести подсчет», — настаивал Шватцендейл.

«И вы хорошо разбираетесь в качестве первосортных кож?»

«Нет, не разбираюсь. Но если возникнет проблема, мы вернемся, и обман обойдется вам гораздо дороже честности».

«Разумный подход, — согласился кожевник. — Тогда пойдемте, подсчитаем шкуры. На складе вас никто не тронет, никто не готовит вам западню — насколько мне известно». Он вопросительно взглянул на агента-экспортера: «Кто-нибудь что-нибудь задумал?»

«Что тут можно задумать? Эти инопланетяне — хладнокровные убийцы».

«Рады слышать, что заслужили ваше одобрение, — отозвался Шватцендейл. — Следует заметить также, что мы пугливы — если нас что-нибудь потревожит, мы начнем палить в кого попало. Все, что движется, станет мишенью, и всем, кто окажется в радиусе действия лучеметов, придется веки вечные бродить по ночам в освежеванном виде».

«Довольно кровожадной болтовни! — прорычал агент. — Мы пришли считать шкуры, а не гладить вас по головке».

«У нас есть все основания нервничать, — возразил Шватцендейл. — И лучше всего будет, если вы будете нервничать не меньше нашего».

Кожевник нетерпеливо вмешался: «Действительно, хватит болтать! Пойдемте, подсчитаем шкуры». Он провел посетителей в склад — кожевник зашел туда первый, за ним последовал агент, а Мирон и Шватцендейл завершали процессию.

Косые лучи оранжевого солнца проникали в просторный полутемный склад через несколько горизонтальных окон-прорезей под крышей, озаряя разнообразными оттенками коричневого бревенчатые стены, столбы, дощатый пол, столы и кучи наваленных шкур. В дальних углах темно-бурые тени становились угольно-черными. Шкуры тоже пестрели оттенками — от темных, напоминавших побуревшую слоновую кость, до табачно-коричневого и умбры. Пахло дубильными химикатами, клейкой смолой, камфорой и чем-то еще, не поддающимся определению, но вызывавшим у Мирона тошноту.

Мирон внимательно смотрел по сторонам. В глубине помещения не по летам морщинистый юноша со впалыми щеками и хищным горбатым носом скоблил кожу, растянутую на столе. Кожевник резко произнес пару слов, и помощник молча отступил в тень.

Мирон занял позицию у входа, не опуская лучемет. Агент-экспортер прислонился к куче кож, всем своим видом изображая ленивое безразличие. Быстро осмотревшись, Шватцендейл сосредоточил внимание на кожевнике: «Так чтó же мы будем считать?»

«Вот товар, готовый к экспорту, — кожевник подошел к широкому длинному столу, заваленному грудой дубленых шкур. — Мы можем уложить их в ящики и приготовить к отправке завтра, к полудню». Он принялся переворачивать кожи, демонстрируя их Шватцендейлу: «Как видите, это шкуры высшего качества, с надлежащим «загаром», выдержанные. Почти в каждой небольшое отверстие, оставленное копьем — но это уж как водится».

Мирон наблюдал за происходящим, как завороженный. Под руками кожевника шкуры казались гибкими, как бархат. Уплощенные искусной обработкой лица почти потеряли индивидуальность, с одинаковым настороженным удивлением глядя на мир черными круглыми глазницами. «Мне посчастливилось заниматься интересным делом, — заметил кожевник. — Время от времени меня одолевают поистине отвлеченные размышления. Что остается от человека в дубленой шкуре? Чувствуют ли что-нибудь эти шкуры? Теплятся ли в них, все еще, надежды и мечты? Нередко они вызывают жутковатое ощущение, словно о чем-то беззвучно говорят».

«И к какому заключению вы пришли?»

«Тайна остается тайной, и чем больше о ней думаешь, тем таинственнее она становится», — пожал плечами дубильщик.

«Любопытный взгляд на вещи, — кивнул Шватцендейл. — Что касается меня, я стараюсь не забивать себе голову призрачными идеями. Достаточно того, что происходит в этом мире, здесь и сейчас. Все остальное — туман и небылицы».

«Ваш подход отличается преимуществом простоты, — вежливо ответил кожевник. — Пожалуй, в конечном счете это самое мудрое отношение к таинствам бытия — развивая теории, мы неизбежно запутываемся в лабиринте возможностей, каждая из которых в чем-то привлекательна или убедительна».

Шватцендейл рассмеялся: «Я не позволяю себе развивать теории даже в такой степени! Я праздную конкретность реальности! Если у меня что-нибудь чешется, я чешусь, а не размышляю об этом. Если мне предложили пирог с бараниной и луком, я его ем. Если мне встретилась красивая женщина, я стараюсь ей понравиться».

«Это позволяет вам избегать бесчисленных неудовлетворенных желаний, — сказал кожевник. — Вы не теряете времени на стремление к недостижимым целям. Хотел бы я придерживаться такого мировоззрения! Увы! Мои влечения уводят меня в страну фантазий и миражей, где возможно все чудесное и прекрасное! Иногда я мечтаю о том, что когда-нибудь из-под моих рук выйдет дюжина безукоризненных кож, идеально соответствующих всем требованиям, предъявляемым по каждой из двенадцати стилистических категорий! А иногда я тоскую по вещам, которые можно назвать только невыразимыми». Продолжая переворачивать шкуры одну за другой, кожевник задержался: «Ага! Извольте заметить — перед вами настоящая редкость!»

На взгляд Мирона, редкая шкура отличалась особенной бледностью. Кожевник пояснил: «У нас побывал инопланетянин!»

«Турист, а не астронавт, я надеюсь?» — поинтересовался Шватцендейл.

«Да, турист — причем с исключительно необычной кожей. Взгляните на татуировку! Роскошная, не правда ли? Например, здесь, на животе — красные и зеленые завитки, а на ягодицах — прекрасный цветочный орнамент! Шкуры такого качестве редки, за нее я выставлю особый счет — она обойдется недешево».

«Очень интересно! — похвалил Шватцендейл. — Очевидно, что вы — мастер своего дела».

Кожевник тоскливо усмехнулся: «Настоящие мастера работают в других местах. Вы — разборчивый человек; я покажу вам истинный шедевр». С полки из-под стола он достал большой альбом с вкладными листами: «Смотрите!» Раскрыв альбом, он нашел фотографию, явно вырезанную из какого-то модного журнала. Надпись под фотографией гласила:

«Ректор Фабиан Маис принимает гостей в изящной гостиной своей усадьбы в Тасса-Лоле. Он демонстрирует чудесный новый экспонат из своей коллекции: шедевр под наименованием «Прохождение сильванов», созданный художником Федоре Колюччо из экзотических материалов».

На фотографии элегантный джентльмен стоял у панели четырехметровой ширины и метра два с половиной в высоту, изображавшей процессию искаженных человеческих фигур, выходящих из леса. Группа замерла в движении, чтобы вечно смотреть в гостиную пустыми глазницами. Первым шел мужчина, за ним — женщина, выглядывающая у него из-за плеча, за ней полускрытый в сумраке ребенок, а еще дальше — лишь намеки на другие силуэты.