Зов странствий. Лурулу (ЛП) - Вэнс Джек Холбрук - Страница 41

Девушка обернулась: «Так что же? Что ты стоишь, как восковая фигура?»

«Честно говоря, я вспотел от страсти, но никак не могу забыть, что я в Шоло, среди охотников за шкурами».

Девушка вздохнула, но ничего не сказала, когда Мирон направился к кровати и заглянул под подушку. Там не было ни ножа, ни какого-нибудь другого оружия. Под туго натянутой наволочкой не мог скрываться даже какой-нибудь опасный шнур.

Мирон отступил от кровати, чувствуя себя глупо и раздраженный этим обстоятельством. Он не смог обнаружить ничего зловещего — никаких следов крови, ничего, что позволяло бы предположить, что здесь кого-нибудь когда-нибудь зарезали. По сути дела, его ничто не беспокоило, кроме девушки как таковой. Она продолжала за ним наблюдать без всякого выражения, кроме какого-то намека на усмешку — по-видимому, его поведение ее забавляло. Почему он не вызывал у нее никакого отвращения или хотя бы раздражения? Любой другой девушке, даже проститутке, такой посетитель показался бы оскорбительно брезгливым! Здесь что-то было не так. Девушка проявляла непостижимую терпимость. Она давно уже должна была выгнать его в шею, насмехаясь над его малодушием! Но настроение девушки не менялось — она продолжала быть уступчивой, даже если не совершенно безразличной. Может быть, она настолько невинна, что ее просто озадачивала его чрезмерная осторожность? В таком случае можно было считать, что десять сольдо Шватцендейла у него в кармане — что тоже было бы неплохо.

Девушка слегка пожала плечами, словно смирившись с причудами инопланетянина. Она подошла к столу, села на один из стульев и, протягивая руку к полке, поставила на стол жестяную коробку, бутыль и высокий граненый бокал из толстого черного стекла. Налив в бокал что-то из бутыли, она открыла коробку, опустила в нее руку и, порывшись в содержимом жестянки, достала из нее глазированную вафлю. Откусив кусочек вафли, она пригубила темную жидкость из бокала, покосилась на Мирона и сказала: «Садись, если хочешь».

Мирон присел за стол. Девушка снова приложила к губам бокал и заметила: «Если тебе хочется пить, тебе придется пить из этого бокала — у меня другого нет».

Мирон взял у нее бокал. Темная жидкость попахивала незнакомыми острыми эссенциями. Мирон поморщился и вернул девушке бокал: «Не думаю, что это придется мне по вкусу».

«Ты напрасно всего боишься! — девушка подняла бокал и сделала пару глотков. — Эта настойка называется «Сафринет», она вкуснее, чем может показаться по запаху. На Терце ее считают лучшим местным напитком».

«Не сомневаюсь, — сказал Мирон, — но я не большой любитель настоек из местных трав».

Девушка снова подняла крышку жестяной коробки: «Возьми одну из вафель! Их пекут из сладких семян, пропитанных маслом мармареллы. Нет? Ну хотя бы попробуй! У них очень приятный вкус».

«Спасибо, но сейчас мне не хочется сладкого печенья».

Девушка задумчиво опустила руку в жестянку, вынула еще одну сладкую вафлю и съела ее. «Хватит напитков и закусок! — сказала она Мирону. — Приступим!» Она встала и посмотрела ему в глаза: «Я готова».

Мирон медленно поднялся на ноги. Воздух наполнился напряжением неизбежности. У него сильно и часто билось сердце. Девушка повернулась к нему спиной: «Расстегни мне платье».

Непослушные пальцы Мирона разъединили застежку в нижней части ее шеи; легкое белое платье соскользнуло на пол, обнажив все ее тело, за исключением узкой полоски, прикрытой почти незаметными трусиками. Она обернулась, глядя на него сияющими глазами: «Теперь я помогу тебе раздеться». Приблизившись почти вплотную, она подняла руки: «Сначала рубашка. Если хочешь, можешь меня обнять». Пальцы девушки почти прикоснулись к застежке на вороте рубашки Мирона. Мирон успел заметить краем глаза, что средний палец правой руки девушки был согнут — это никак не вязалось с ее намерением взяться за застежку. Прежде чем она успела приложить ладонь к его горлу, Мирон схватил ее за правую кисть так сильно, что девушка вскрикнула от боли. Мирон медленно повернул к себе ее ладонь. К первой фаланге среднего пальца приклеился мешочек, наполненный жидкостью. Из маленькой круглой прокладки посреди наружной поверхности мешочка торчала короткая игла.

Мирон заглянул девушке в лицо. Она неподвижно смотрела ему в глаза все теми же горящими глазами, но без всякого выражения. Она прилепила к пальцу мешочек, когда в последний раз опустила руку в жестянку с вафлями. Мирон глухо сказал: «Я не зря тебя боялся».

Девушка ответила шепотом: «Все это неважно. Ты победил — возьми меня. Делай со мной все, что хочешь».

В ушах у Мирона шумело, в нем медленно разгоралась дикая ярость. Малейшее промедление, малейшая потеря бдительности — скорее даже малейшее невезение — стоили бы ему жизни, и сейчас он лежал бы на полу, умирая для того, чтобы остроухая молодая шуйя могла снять с него драгоценную светловолосую шкуру!

Глядя ему в лицо, девушка испугалась. Он воскликнула «Ты делаешь мне больно!» и попыталась выдернуть руку. Мирон крепко держал ее. Девушка присела и, со стоном выкручивая руку, вырвалась из его хватки. Тут же выпрямившись, она размахнулась, чтобы шлепнуть его ладонью по лицу, но Мирон снова успел схватить ее за руку и, продолжая начатое движение, согнул руку девушки в локте, направляя ее от себя и вверх — так, что ладонь с ядовитым шприцем легла на шею девушки около плеча. Бессознательно, движимый страхом и гневом, Мирон плотно прижал средний палец девушки к ее шее — игла проникла сквозь кожу. Почувствовав укол, она издала дикий вопль, полный безнадежного отчаяния. Мышцы ее руки безвольно обмякли; взглянув на ядовитый мешочек, Мирон увидел, что тот опорожнился.

Девушка произнесла тоном безмерного удивления: «Ты меня убил! Я умираю!»

«Вполне возможно. Тебе лучше знать».

Девушка бормотала: «Не хочу вечно глазеть на живых с картины на стене!»

«Но ты хотела, чтобы это сделали со мной! Сама виновата, мне тебя не жаль. Кроме того, из-за тебя я проиграл десять сольдо».

«Нет, нет! Я отдам твои деньги!»

«Какая разница? Теперь тебе все равно».

У девушки начали подгибаться колени. Она подвывала от ужаса — эти странные звуки словно прокатывались жесткими волнами по нервам Мирона.

Дверь распахнулась — наклонив голову набок, Шватцендейл сделал быстрый шаг в сторону и оказался внутри помещения, спиной к стене и с лучеметом наготове. С мрачной усмешкой он наблюдал за тем, как Мирон отнес слабо дергающуюся девушку на кровать, где она застыла, лежа на спине, раскинув руки и глядя в потолок.

«Я решил, что тебя пора спасать», — сказал Шватцендейл.

«Ты опоздал, — отозвался Мирон. — Я сам себя спас».

Механик подошел к Мирону; оба смотрели на бессильное тело девушки. Та произнесла сбивчивым полушепотом: «Я боюсь! Что со мной будет?»

«Думаю, что сейчас ты умрешь», — ответил Шватцендейл.

Глаза девушки закрылись. Она поморщилась, после чего ее лицо стало безмятежным.

«М-да, — нарушил молчание Шватцендейл. — Даже в этой ситуации можно найти положительную сторону: теперь ты мне должен десять сольдо».

Мирон медленно кивнул: «Что поделаешь? Придется платить». Взглянув на сервант, он подошел к нему и открыл верхний ящик. С лежавшего в нем подноса он взял пять сольдо и положил их себе в карман, отсчитал еще десять монет и передал их механику: «Насколько я понимаю, мы в расчете».

«Конечно, почему нет? Деньги есть деньги, откуда бы они ни взялись».

Мирон накрыл тело девушки лоскутным одеялом, и два астронавта вернулись в трактирный зал. Винго мирно сидел за столом, поглощая третью кружку эля. Шватцендейл спросил его: «Пойдем отсюда, что ли?»

«Пойдем. Тем более, что эль у них так себе».

Винго встал, и все трое покинули «Оду к радости».

Пока они возвращались к звездолету, Мирон обратился к стюарду: «Сегодня вечером ты фотографировал какие-нибудь «настроения»?»

«А как же! У них в трактире царит неповторимая атмосфера. Думаю, мне удалось в какой-то мере ее уловить».

«А девушку-официантку ты снимал?»