Остров с зеленой травой (СИ) - Симатов Александр Вениаминович - Страница 13

Когда он вслед за Галкой появился в комнате, она стояла у гладильной доски. Услышав шаги, повернулась к нему и вздрогнула от испуга. "Ты меня боишься, что ли?" - через силу улыбнувшись, спросил он. Она посмотрела в его напряженное лицо, в пронизывающие насквозь карие глаза и, помедлив, с трудом произнесла: "Что вы... Дмитрий Владимирович... вы же не кусаетесь". - "Вот именно", - сказал он. Она оробела и, не зная, как лучше поступить, опустила голову. Потом, несмелой рукой указав на бельевой шкаф, попыталась отвести от себя грозящую напасть: "Может быть, вам надо что-нибудь поменять?" - "Ты что, ничего не понимаешь?" - с раздражением удивился он. Ему не хотелось никакого разговора, ему нужна была лишь ее догадливая и безропотная покорность. Она совсем сникла и жалобно смотрела на него. Ее взгляд как у скулящей собачонки мог отбить всякое желание, надо было торопиться. Он подошел к ней, плотно взял за талию и мягко сказал: "Тебе понравится..."

Перед тем как расстаться, строго предупредил ее: "Все это только между нами". - "Я же не дура, Дмитрий Владимирович", - тихо ответила Галка и промокнула платком глаза. - "Вот и замечательно, что не дура, - он провел холеными пальцами по ее щеке, по волосам, тронул ногтем покрасневший нос, поднял за подбородок голову. - И зачем слезы? Тебе было плохо?" Она замотала головой. "Вот видишь. А будешь дурой - вернешься к себе в деревню навоз месить. Ты же этого не хочешь?" Она опять замотала головой, комкая в руках мокрый платок. Убедившись, что домработница все понимает и правильно реагирует на его слова, он собрался было уйти, но очень кстати - с приятным ощущением искупления вины, но больше возврата долга, когда не терпится поскорее произнести "теперь мы в расчете", - вспомнил про "леденец", как называла Ларка зарплату прислуги. "Между прочим, - натянуто улыбнулся он, - Лариса Васильевна хочет тебе зарплату немного поднять. Я возражать не буду". - "Ой, спасибо вам, Дмитрий Владимирович", - с чувством поблагодарила Галка и прижала к груди кулачки. Этот порыв благодарности и эти смиренные бледные кулачки неожиданно привели его в состояние отвратительного душевного смятения. После этого он уже не мог видеть домработницу, захотелось немедленно бежать из душной комнаты. Он почувствовал, что она хочет что-то сказать, и нетерпеливо спросил: "Ну, что еще?" Она указала ему на стенку за гладильной доской: "Доска в стенку упирается, на стене след может остаться". Он продолжительно посмотрел ей в глаза. Ничего не понимая, она в ответ преданно смотрела на него и не отводила взгляда. "Придумаем что-нибудь", - сказал он и вырвался, наконец, из комнаты.

В бильярдной настежь открыл окно, ему не хватало воздуха. Для начала, как обычно, выпил коньяку, закусил лепестком семги, затем подошел к столу, но в мастерстве упражнялся недолго. Профессионально положил пару шаров - и "своего", и "чужого", но понял, что больше играть не хочет. Потом стоял у окна и задумчиво смотрел на яблоневый сад. Сад был пока еще без листвы, но в кронах самых дальних деревьев благодаря расстоянию уже угадывалась окутавшая их прозрачная салатная дымка. Потом наблюдал за садовником, как тот, не вставая и перетаскивая под собой низкую скамейку, перебирается от куста к кусту и обрезает засохшие ветки крыжовника, рыхлит землю.

Он налил себе еще рюмку. Выпил и вспомнил спившегося к концу жизни отца, сумасшедший, счастливый блеск в его глазах, когда отец впервые увидел его в генеральской форме, - они с Ларкой в очередной отпуск приехали тогда навестить стариков. Он хорошо помнил, как отца больше всего поразил даже не китель с золотыми погонами, а черная "Волга", которую ему выделил военком после встречи на вокзале. Отец все подходил к окну посмотреть на "Волгу" и потрясал кулаком непонятно кому: "Мать, ты не поверишь, лично военком машину дал! Лично!" И хитро поглядывал на Ларку, улыбаясь щербатым ртом: "Как теперь жить будешь, генеральша? На полную катушку?" Ларка через силу улыбалась ему в ответ и мечтала поскорее вернуться в гостиницу, ночевать у родителей мужа она наотрез отказалась. Водитель принес коробку с деликатесами. Мать накрыла на стол, отец захмелел после трех рюмок и прослезился. Потом они укладывали его, совсем опьяневшего, спать, а он все потрясал ссохшимся кулачком и бормотал: "Как ты им дал, сынок! А? Как ты им всем дал!"

Ему необычайно везло. Он восходил к вершине власти стремительно, будто кто-то всесильный и снисходительно-благосклонный тащил его наверх. Он только успевал оказываться в нужное время в нужном месте с выражением преданности на лице. Огромная страна погрузилась на самое дно, словно уставший от бестолковой команды океанский лайнер, раскололась на части, а его с верхней палубы вместе с постояльцами кают класса "люкс" затянуло в образовавшийся воздушный пузырь и благополучно вынесло на поверхность, смешало с пеною морскою. И оказались они надо всеми.

Он машинально продолжал натирать кий мелком и никак не мог успокоиться. Не давал покоя взгляд детских глаз домработницы, ее прижатые к груди в знак благодарности руки, обезоруживающая запредельная покорность. Стало опять нехорошо, как в гладильной комнате. Он переждал это отвратительное состояние, глубоко вдыхая прохладный апрельский воздух. Придя в себя, швырнул кий на стол и спустился в кабинет. Заперся там и напился. Про себя решил, что к домработнице больше не подойдет.

Но прошло время, и она сама к нему пришла. Постучалась в бильярдную, заглянула в дверь: "Можно, Дмитрий Владимирович?" "Чего тебе?" - не отрываясь от игры, спросил он. Она зашла, прищемила пальцами складки юбки по бокам, как провинившаяся маленькая девочка, и тихо произнесла, глядя влюбленными глазами на разлегшуюся на зеленом сукне фигуру: "Дмитрий Владимирович, я там, в гладильной комнате, все придумала. Никакого следа-то не должно остаться, вот". Тут же испугалась своей смелости и совершенно смутилась, щеки у нее покраснели. Он оторопел от такого поворота событий. Отложив кий в сторону, выпрямился, посмотрел на нее так, будто впервые видел, не понимая, что ему со всем этим теперь делать. Собравшись с мыслями, сначала решил строго отчитать ее и после выгнать из бильярдной; надо было раз и навсегда положить конец этой странной никчемной связи, сулящей лишь одни неприятности. Но в ее глазах он увидел столько доверия и привязанности, от нее исходило такое искреннее стремление ему навстречу, что он не смог обойтись с ней подобным образом, почувствовал, что отказ даже в мягкой форме будет сродни жестокому предательству. Невозможно было не откликнуться на ее ожидания. В это время ответное ее беззащитной открытости чувство, замешанное на жалости и приязни, родилось в его душе. "Иди, я сейчас приду", - только и смог сказать он. Ее поведение было для него удивительным и необъяснимым, но не вызвало раздражения или неудовольствия. Она ушла, а он открыл бар и налил в стакан коньяка.

В гладильной комнате она встретила его застенчивой улыбкой. А он, вновь увидев ее, понял, что не сможет поступить с ней запросто, механически, будто с куклой в переднике. Теперь только по-настоящему и рассмотрел он ее лицо: вокруг носа россыпь бледных веснушек, высокий чистый лоб, припухлые губы, в мочках ушей два красных камешка, волосы зачесаны назад и заплетены в две толстые косички. И бесконечно доверчивые глаза, лучше бы в них не смотреть.

"Дмитрий Владимирович, все будет хорошо", - видя его замешательство, успокоила она. Когда-то он уже слышал подобные интонации. "Дима, у тебя все получится". Верочка, конечно же Верочка... Он очнулся от мимолетного воспоминания. Галинка ждала, глядя на него счастливыми глазами. "Откуда ты взялась на мою голову?" - подумал он и вслух произнес: "А где же твой передник?" - "Я ведь уборку уже закончила". - "Мне нравится, когда ты в переднике". - "Так я тогда сбегаю, надену". - "Не надо, в следующий раз".