Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 31
- Предыдущая
- 31/110
- Следующая
И вдруг на окошке мелькнуло что-то угольно-черное и юркнуло внутрь. Скользнул по лицу поток свежего морозного воздуха, повеяло запахом снега от кошачьей шерстки — на краю лавки, рядом с кувшином, липким от пролитой медовухи, сидела кошка. В свете последней недогоревшей лучины она была хорошо видна: тощая, черная, длиннолапая, с прижатыми ушами и раскосыми зелеными глазами, она дрожала и явно боялась Зимобора, но не убегала!
— Вот так гость! — вполголоса изумился Зимобор. Ему казалось, что это сон, а все вокруг продолжали спать и не замечали кошки. — Ты чего пришла, киса? Замерзла? Ну, давай погрейся, только смотри не царапайся!
— Мя-а-а-у-у! — четко выговорила кошка, глядя прямо ему в глаза.
Зимобора пробрала дрожь. Кошка не могла говорить по-человечески, но явно хотела что-то сказать ему. Она так смотрела ему в глаза своими горящими глазищами, словно требовала чего-то. Чего? Ведь не сметаны же!
Зимобор осторожно протянул руку к своему изголовью, устроенному из мехов предыдущей добычи, и вынул венок Младины. Кошка вздрогнула, приподнялась, переступила длинными лапами, потом опять села. Венок не давал ей покоя, как огонь лесному зверю, но ни убегать, ни нападать она почему-то не спешила.
Здесь что-то не так. Обострившееся за последние полгода чутье ясно говорило Зимобору: здесь совсем близко до Зеленой Межи, до Той Стороны, короче, до того загадочного мира, который не найдешь, пока он не захочет, а как захочет, то сам тебя найдет, и тогда уж не отвяжешься. Помня, какую хорошую службу венок сослужил ему в Радегоще, Зимобор поднял его к лицу и глянул на кошку сквозь него.
И охнул от изумления. На краю лавки сидела не кошка, а женщина — молодая, рослая, стройная. Никакой одежды на ней не было, и она куталась в длинные густые волосы, спадавшие до самых колен. Лицо ее было красиво, и особенно выделялись на нем густые черные брови-соболя. Только выражение на этом лице было горестным и несчастным. Глядя сквозь венок, Зимобор видел ее, окруженную светлым ореолом, как в окошке.
— Ты... кто? Ведьма? — шепнул Зимобор, невольно сжимая рукоять ножа.
— Не ведьма я! — хриплым шепотом ответила женщина. Ее голос долетал до него тоже из венка, как из окошка в иной мир. — Не ведьма, богами клянусь! Я из Глухичей, отец мой — Нездрав, Добромилов сын. Украл меня ведун проклятый, прямо из дома украл, от мужа, от сына, от всей родни! Уж который год кошкой маюсь, к людям хочу, а не понимает никто! Ведун меня днем кошкой держит, только ночью человеком делает, только в избе, чтоб не узнал никто! Потому и живет на отшибе, чтоб никто меня не увидал!
— Так ты и есть Хотилина вторая жена! — сообразил Зимобор.
— Так ты знаешь? — Плачущие глаза женщины засверкали. — Помоги мне, княже, помоги в род вернуться, избавь от колдуна! Не хочу я бегать кошкой-лихорадкой, не хочу, чтобы свои же родичи проклинали меня, хочу жить, как все бабы живут, детей растить, а не бегать в шкуре этой! Помоги! Знаю, что зол на тебя ведун. А еще знаю, что сила за тобой стоит такая, какая и ему не снилась! Помоги, во имя богов, не бросай меня! Если не ты, никто больше мне не поможет! Ведь сын у меня, а растет как сирота, я его и не вижу никогда, кровиночку мою!
— Помочь-то я помогу, только где же его найти, ведуна-то! — быстро зашептал Зимобор через венок. — Приведи его, да научи, если знаешь, как поймать! А то опять в землю уйдет, так и буду за ним бегать, как дурак с рогатиной, вяз червленый ему в ухо!
— Рогатины он не боится. Не боится ни камня, ни земли, ни огня, ни дерева, а боится он воды! — торопливо заговорила женщина. Она сильно дрожала и оглядывалась. — Слышу, зовет он меня... Зовет...
— Стой, стой! — Зимобор даже вскочил, хотя и понимал, что она не властна по своей воле остаться. — Ведун, он что, жадный?
— Еще бы нет!
— Скажи ему, что была здесь и слышала, как мы сговаривались, что, дескать, испугались его и хотим долю в дани ему предложить, только бы не противился нам. Пусть приходит, торговаться будем. На реку его приведи.
— Я приведу... На берег завтра... Помоги, княже! По...
Не договорив, она вдруг соскользнула со скамьи и исчезла из светлого пространства, освещенного светом вилиного венка. Зимобор едва успел заметить, как угольно-черная тень скользнула через узкую щель отволоченного окошка[10] и растворилась в лунном свете.
Ну, дела! Зимобор сел на лавку (почти на плечо спящему Моргавке, поскольку было ну очень тесно!) и пристроил драгоценный венок у себя на коленях. Углянка! Пропавшая Хотилы! Все-таки прав он был вчера, когда заподозрил ведуна, — кому еще под силу украсть замужнюю бабу не только из запертого дома, но и из собственной рубашки! А вот так и украл — кошкой обернул и позвал. Она и пошла, бедная. И пять лет бегает кошкой, пытается рассказать о себе людям, позвать на помощь — но не понимают ее ни муж, ни новая родня, ни старая, а все только боятся и гонят прочь.
«Ну, погоди теперь, хрен в медвежьей шкуре! — мрачно подумал Зимобор, вспоминая утреннего медведя. — Вот уж я тебе устрою... вяз червленый, да не в ухо, а в одно другое место!».
Он еще не знал точно, что именно устроит пакостнику-оборотню. Но почему-то верил, что если он поможет Угляне вернуться к мужу, а Хотиле — вновь получить любимую жену, то и кто-то другой, пока ему неведомый, непременно поможет ему самому найти Дивину. Просто обязан будет помочь. Потому что в этом мире, так хитро устроенном богами, не бывает ничего отдельного.
Утром дружина не торопилась с отъездом, а вела себя так расслабленно, будто намеревалась подольше отдохнуть в приятном месте. До полудня отъезжающие по своим селам собирались, все святилище было в движении, потом надо было сходить за дровами. Чтобы не застаиваться, десятники собрали людей на обычные утренние упражнения. Пригорок со стороны Заломов облепила ребятня и любовалась, как смоленские кмети то отжимаются, то приседают, то борются на снегу. Причем среди детей затесалось немало взрослых парней и даже бородатых отцов, которые вроде бы собирались за каким-то делом, но остановились посмотреть ненадолго, случайно так...
- Предыдущая
- 31/110
- Следующая
