Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941-1942 - Драбкин Артем Владимирович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/104
• Следующая

— В годы войны сколько вам максимально приходилось делать вылетов в день?

— На западе и в Крымской станице — 7 — 8 вылетов с боями, это очень тяжело. Как правило же, 2 — 3 вылета, это уже нормально. Боевой день заканчивался для нас с сумерками. После этого ужин, 100 грамм, привели себя в порядок. Задача на завтра ставилась также вечером, и мы сразу ложились спать, потому что вставать надо было с рассветом. Иногда приезжали передвижные киноустановки, показывали какой-нибудь фильм. С удовольствием шли смотреть. Приезжали иногда к нам и артисты. Но это в дневное время.

Иногда по вечерам бывали и танцы под гармошку. Особенно, когда стабильная линия фронта и идет все размеренно. Ребята не терялись, находили подруг. Обычная жизнь. Тем более что в полку были девушки: стрелки-радисты, оружейницы.

— Кормили хорошо?

— Нормально. Я, например, никогда не был голодным. Ну, может, кое-где и не совсем хватало. Например, под Сталинградом. Там мы прилетели, сели на левом берегу, как сейчас помню, совхоз им. Кагановича. Пока этот совхоз разворачивался, дали нам сухой паек. И то мы неприхотливый народ. Что есть, то и едим. Желудок полный, пошли летать.

— 100 граммов давали только после боевых вылетов или всегда?

— Всегда. Некоторым не хватало, старались искать еще. Вот у нас был один товарищ. Он в один день сделал два вылета, потом пришел с друзьями в столовую. Они выпили, посидели, где-то достали еще, показалось мало. Уже все покушали, уходят. Я им сказал: «Ребята, идите спать». — «Да, да, командир». Я ушел, а они остались. Официантки просят их: «Освобождайте, будем убирать». — «Нет, давайте еще водки». У нас водку старший повар всегда распределял. Пожилой, солидный человек. Говорит он им: «Братцы, нет больше у меня». Те разбушевались и этого повара взяли и бросили в котел. До чего дошло! Выпили и потеряли над собой контроль. Главное, что наказали за это не их, а меня, переведя в 40-й гвардейский полк штурманом полка.

А вообще, 100 грамм, если ими ограничиться, — это средство расслабления. Выпив, меньше думаешь о проблемах, покушаешь и скорее спать.

— Случалось, что выпивали перед вылетом?

— У нас такое бывало. Я вам расскажу несколько случаев. Сам я только один раз в жизни выпил перед вылетом, когда мы получали самолеты. В полете я себя так плохо чувствовал—ужас! Все соображал, все делал, как положено, но голова не та. После этого я никогда перед вылетом ни грамма не пил и другим не давал. Если были попытки, то запрещал.

А вот другой вариант. Сидели мы в Переславле-Хмельницком, мне командир корпуса Головня ставит задачу. Мол, в Перятине — это на север километров 60 — аэродром. Туда пригнали 12 самолетов Ла-5, а мы, 12 летчиков, должны поехать и их забрать. Команда техников уже уехала. Ну, наутро и я встаю. А с нами был Герой Советского Союза Иван Новожилов. У него как раз была такая особенность: если он не выпил и летит, это курица. Но если выпил, то дерется будь здоров. И вот мы в Перятине переночевали, все вроде нормально. Принимаем самолеты. Четверку одну выпускаю, вторую выпускаю, третью я уже добираю сам. Взлетели.

Прилетаем, сели. Я спрашиваю: «Все сели?» Нет. Село только звено Горелова. Спрашиваю: «А Новожилов?» Нет, не сел. В Переславле-Хмельницком аэродром расположен так, что между ним и дорогой растут тополя метров под 30 — 40 высотой, а посадка как раз на эти тополя. Смотрим, садится звено Новожилова: первый, второй, третий, и он садится последним. Заходит на посадку, решил пойти на бреющем, удивить народ. Прижал так. А потом смотрит — деревья, как хватанет ручку, хоп, и сорвался в штопор. Бух. Ну, думаю, все, конец Герою Советского Союза Новожилову. Но нет, его почтальон нашел. Рассказывает: «Смотрю, лежит вверх ногами, хрипит, спрашиваю, не отвечает. Я взял какую-то железяку, разбил фонарь, вытащил его. Тут подъехала „Скорая помощь“. У него кровь идет изо рта. На машину и увезли».

К вечеру ребята съездили, врач приехал доложил, что без памяти. На следующий день поехали опять. Поехали с комиссаром. Приезжаем. Новожилов уже руками машет, что-то бормочет. Врач сказал, что у него была потеря сознания. Новожилов собрался с силами, кричит: «Сестра, дай водки!» Те водки не могут дать. Наливают стакан воды и дают ему. Он выпивает: «Хороша водка, но слабоватая». Такие дела. Вот был единственный человек, который пил перед вылетами. Но тогда он выпил слишком много и стукнулся. После этого выжил, но уже не летал.

— А если сравнивать самолеты, на которых вы летали, какой лучше? Что вы можете сказать о каждом?

— Я летал сначала на «мигах», потом сел на «як», потом на Ла-5 и Ла-7. И мне трудно сказать, какой самолет лучше, потому что у каждого есть свои преимущества и недостатки.

Скажем, «миг» — отличный самолет, начиная с высоты 4000 и выше, а на более низких высотах — это, как говорят, корова. Вот первый его недостаток, а второй его недостаток — вооружение. Отказ вооружения был едва ли не постоянным явлением. И третье. Прицелы у нас были никудышные. Поэтому мы уже били наверняка. Прямо вплотную. Представляешь себе, летишь, и ты должен рассчитать на одну четверть этого радиуса или на две четверти, или на три четверти. И мы уже плюнули на все, подходим, когда уже видим все знаки, тогда стреляем. Били наверняка. Прямо вплотную.

«Як» — это маневренный самолет, легкий. Им можно ворочать буквально как захочешь. Сколько раз я выворачивался из таких положений, в которых меня должны были точно сбить, но выходил… В 41-м летали на лыжах, тут маневренность их падала значительно.

Ла-5 тоже маневренный, он не уступал даже «Фокке-Вульфу-190», у него тоже был звездообразный двигатель. В чем преимущество? Звезда всегда предохраняла от лобовых атак. То есть у Ла-5 хороший заслон и броня спереди. Двигатель воздушного охлаждения, двухрядная звезда. И ты идешь на «хейнкелей», не боясь. Правда, обзор, особенно вперед, на Ла-5 хуже, чем на «яке», но приспособились маневрировать.

Если же сравнивать вооружение, то здесь разные варианты были. Но в основном на «яки» 20-мм пушку ставили. А на Ла-5 20-мм пушку и два пулемета. Этого было в принципе достаточно. Хотя на Ла-7 было уже две пушки. Я первый получил десятку Ла-7 на Горьковском автозаводе и в Жешув перегнал. Для нас это был шедевр, а не самолет. На Ла-5ФН с форсированным двигателем мне также приходилось летать. Тоже хорошая машина. Когда мы тренировались, нам под него бомбы вешали. И когда я летал на Краков, тоже с бомбами. И все. А так мы летали как истребители.

— Не жарко в кабине было?

— Жарковато. Что интересно, у меня был такой случай со шторками, которые регулируют обдувку. Из Окопа мы взлетели и полетели за линию фронта, шли на высоте 7000 метров, а на высоте примерно 1000 метров шла группа. И вот мы с командиром полка — им был Китаев, хороший летчик, — пикируем. Я слышу, у меня что-то такое как бухнет. Но лечу нормально, вроде ничего не произошло. Повоевали мы до исхода горючего. Прилетаем в Окоп, садимся. Смотрю, у меня все боковые щитки оторваны. И голый двигатель. Оказывается, я шторки не закрыл, когда пикировал, и такой воздушный напор был, что они все разлетелись.

— Плексиглас на кабинах был хороший?

— Хороший. Видно было хорошо. Мы только мучились до самого конца войны, что у нас прицела не было.

— На самолетах что-нибудь рисовали?

— Да, звездочки мы рисовали, правда, не все. А картинки и надписи были дорогим удовольствием для нас. Не всякому удавалось даже, чтобы тебя сфотографировали.

— Согласны ли вы с фразой Покрышкина, что в начале войны каждый самолет стоил за десяток?

• Предыдущая
• 20/104
• Следующая