Маленькая книга жизни и смерти - Хардинг Дуглас - Страница 18

И только-то? — вы можете спросить. Ваша ирония вполне оправданна. Могут ли быть непомернее непомерные требования?

Что ж, пусть тот читатель, который внимательно провёл наши тесты, скажет, становится ли сейчас доступной такая рецептура. Видите ли вы доказательства того, что ещё раз в человеческой истории потребность и способ её удовлетворения милостиво приходят вместе и прекрасно гармонируют? Разделяете ли вы моё убеждение, что наш Глубинный Источник и Истинная Природа — это бесконечно таинственное Милосердие, эта Милость, которая, вопреки моему и вашему сопротивлению, провела нас так далеко, — снова делает это? Может ли Новость, скрытая за этой новостью, — когда разве это не плохая новость? — быть настолько хорошей? Может ли это — то, чего никогда не замечают, потому что это так безнадёжно скучно и банально — быть светлой надеждой мира? Разве этот простой препарат не слишком уж прост, не панацея для простофиль? Или, может быть, великий Экхарт прав: «Чем мудрее и могущественнее мастер, тем моментальнее выполняется его работа и тем она проще»? «Мастер» в данном случае — это Единый, который предотвращает все мои попытки убежать от простого, до смущения очевидного, ДАННОГО.

Ваш ответ на эти большие вопросы будет во многом зависеть от вашей личной реакции на лекарство, предлагаемое здесь, — как кончик вашего языка продегустирует образчик, предоставляемый нашими тестами, — оставив в стороне все соображения о его возможном использовании в крупном масштабе. Но прежде чем вы примете решение, пожалуйста, разверните стрелу вашего внимания на 180° ещё раз, заглянув в то, откуда вы смотрите, и посмотрите, на что указывает эта указующая рука. Не думайте об этом, просто посмотрите!

Посмотрите, что вбирает в себя эти чёрные знаки на белой поверхности, те расплывчатые руки и смутные, подобные виньеткам рукава, и судите по тому, что вы обнаружите. Доверьтесь — прошу вас довериться — тому, что так щедро дано. Разве вы, прямо здесь и прямо сейчас, не прочно обосновались в этой четвёртой и высшей Ашраме, на этой шестой стадии Единения, где человек осознаёт себя не-вещью и каждой вещью, и уже находится на одном уровне с самым выдающимся Видящим Этого — или, скорее, тождествен ему, — и един с Единым? Разве вы не всегда были здесь, но настойчиво не замечали То, что, однажды увиденное, более очевидно, чем всё, что вы когда-либо видели? Разве эта страна вечной ясности — не ваша дорогая родина?

И, фактически, вопреки историям, рассказываемым многочисленными учениками и интерпретаторами, все истинные Видящие или прямо говорили, или явно подразумевали, что это совершенное Видение — не для достижения, а для осознания, для подчинения, для прекращения сопротивления. Как бы чужды друг другу ни были воспитавшие их традиции и какими бы аскетическими ни были их практики, они заявляли, что оно здесь для того, чтобы взять его сейчас, что оно доступно нам таким, какие мы есть, потому что оно есть то, что есть мы. Наша отговорка, что это не для таких, как мы, — что это почти невозможное достижение редких гениев духа, которое следует за десятилетиями или целой жизнью неустанной дисциплины, — неискренна. Это рационалистическое обоснование нашего отказа от него, нашего ужаса смерти, который является обратной стороной этого отказа, лицемерный приём (мы не можем проникнуть в нашу Истинную Природу, мы не просветлённые; в отличие от некоторых известных нам других, мы смиренны!), используемый для того, чтобы скрыть постыдную тайну самокалечения, скрыть преступление, состоящее в том, что мы намеренно закрываем себе глаза на тот восхитительный факт, что мы все живём благодаря Этому в любом случае, и все волей-неволей делаем это правильно. (И это действительно преступление, и здесь есть чего стыдиться. Самострел в руку или ногу, с целью демобилизоваться по состоянию здоровья, карался в военное время смертной казнью. По сравнению с нашим самоослеплением по той лишь причине, что мы не можем воспринимать жизнь такой, какая она есть, а себя такими, какие мы есть, это была сама невинность. Но наказание совершенно одно и то же.)

Как отличается от того постепенного подъёма к цели этот вертикальный взлёт! Тот был самым трудным в мире, этот самый лёгкий; тот был болезненно медленным, этот стремителен; тот был для немногих избранных, этот для многих, для каждого; тот пролегал, в основном, в будущем, этот весь сейчас; тот требовал огромной силы воли и неустанной энергии, этот для более слабой братии, как я и, возможно, вы; тот позволял надеяться на прибытие в конце долгой и трудной дороги, этот прибывает сейчас, в тот самый момент, когда мы хотим оказаться там; тот может никогда не привести нас туда, этот всегда приводит — потому что это «там» здесь, где мы всегда были.

Этот Вертикальный Взлёт не является одним из необязательных бонусов духовной жизни. Странная и счастливая истина в том, что то, что так трудно — а именно умереть для себя, — полностью осуществимо только посредством того, что так легко, — а именно увидев, что здесь некому умирать. Я полностью покорён, когда не могу найти ни крупицы, оставшейся здесь, которая могла бы покориться. Не стоит суетиться. После всех моих стараний — моего действительно отчаянного желания отказаться от моего желания! — вмешивается Удивительная Милость:

Но, обращаясь к приземлённой прозе жизни и обычного мира, насколько трудно распространить эту простейшую из техник проникновения в нашу не имеющую рождения и смерти Природу, показать людям по одному и в массе, как сделать это, и убедить их сделать это? Нет ничего проще! Будь это встреча двух человек, двухсот или двух тысяч, каждый поймёт её, при условии, что согласится провести лишь несколько из десятков наших тестов. (Почти всегда они соглашаются, хотя бы в порядке эксперимента.) И при условии, что тот, кто демонстрирует тесты, тоже её видит — что означает, что он или она сознательно отсутствует на сцене как человек и присутствует как Пространство для всех тех других людей. По моему личному опыту на протяжении последних двадцати пяти лет и опыту ряда моих ясно видящих друзей в различные периоды, человеку невозможно избежать проникновения в свою Природу, когда он поймёт, куда нужно смотреть и как смотреть. Указывающего внутрь пальца или единственного глаза достаточно. Что касается чтения об этом, я заметил с некоторым удивлением и большой благодарностью, что, тогда как десять — пятнадцать лет назад немногие проникали в свою Не-вещность вследствие чтения книг об этом основном видении, в наши дни это удаётся многим: на самом деле, всем, кто искренне проводит эксперименты и принимает то, что они приносят. Когда люди говорят, что не видят её, они обычно имеют в виду, что не чувствуют её: внутренний пейзаж оставляет их безучастными. Конечно же, оставляет! Слава Богу, что так. Здесь дело в факте, а не в чувстве, в нашей вечной и не имеющей природы Природе, а не в постоянно меняющемся калейдоскопе мыслей и эмоций, которому она даёт начало. Это истина, которая отпускает нас на свободу, — Истина, которая не может быть более простой и ясной, — простой в значении безучастной и неприкрашенной и ясной в значении не скрытой.

Наконец, пытливый и жизненно важный вопрос: Проникнув однажды в нашу не имеющую рождения и смерти Природу — спонтанно ли, через контакт с хорошим другом, на семинаре или прочтя о ней (например, в этой книге), — что нам с ней делать? Сколькие из нас примутся строить на этом понимании образ жизни? На первый взгляд, действительно очень небольшой процент. Всё равно никто из нас, увидев это лишь однажды, никогда не сможет остаться прежним. Хорошее зерно попадает в землю, как правило, так глубоко, что ему может понадобиться очень долгое время, чтобы пустить ростки в яркий свет сознания. Точно так же, как семена груши вырастают в грушевые деревья, говорит Экхарт, семена Бога вырастают в Бога. Всё из них. Нет пустых семян Бога. Более того, они засеваются на этом самом плодородном из полей — нашей Земле Бытия, — поэтому как может хоть одно из них не прорасти в конце концов и именно тогда, когда это должно быть?