Военно-медицинская акаМЕДия - Орловский Михаил Сергеевич - Страница 13

Феномен начинался у основания головного мозга и шёл в сонном сплетении по шее, где Осипович сказал: «Так, так». Далее нерв огибал правый главный бронх и устремлялся в пищеводное отверстие диафрагмы, что подтвердили слова полковника: «Ну-ну». Затем он (нерв) неплотно прилегал к желудку, подлезал под телом поджелудочной железы, тесно сплетался с кишечником и через паховое кольцо устремлялся по ходу бедренного нерва. На этом этапе Никакос вздыхал и говорил: «Вот, вот, вот». И наконец, финишем подобного пути являлась пяточная кость, в которую, будто родной, врастал новый непонятный нерв.

Преподаватель Критенко внимательно изучил пяточное крепление, но дёргать не стал. Нерв входил в пятку сбоку и как будто обрывался. Складывалось впечатление, что он исчезал там, словно в какой-нибудь чёрной дыре, и уже совсем не оставалось надежды на его возвращение.

— Может, пятку распилить, — предложили академики, видя муки любимого педагога.

— Нет. В этом нет смысла, — возразил Осипыч, ползая по нерву, будто удав. Он прошёлся по новому открытию ещё несколько раз. На его лбу, покрытом мелкими бусинками пота, отчётливо прослеживалась работа мысли. Извилины шевелились, перешёптывались между собой и пытались передать импульсы. Серое вещество подёргивалось, стимулируя нейроны активнее перемещать внутриклеточную жидкость. В какой-то момент полковнику Критенко даже показалось, что у него тоже есть похожий нерв. Он даже почувствовал, как крепко тот крепится к его пятке. Только почему-то к правой.

— Ну-ка, а с правой стороны такого нет? — спросил он курсантов, и сам моментально полез к правой ноге.

— Нет, Николай Осипович. Мы уже проверяли, — огорчённо отвечали курсанты.

— Ну, тогда мне всё ясно! — воскликнул преподаватель.

Выждав паузу, дабы все поняли, что действительно «всё ясно»,

Ник-ос поднял пинцет вверх и, дабы не упасть в грязь лицом, вместо признания, что это хрен знает что и звать его никак, воскликнул:

— Уважаемые коллеги! Мы с вами имеем дело с весьма редкой аномалией человеческого строения организма. Это случается даже реже, чем один раз на миллион. — Пинцет уже плясал в руках полковника. — А называется эта аномалия не иначе как затылочно-пяточный нерв!

Вот такие они оказались весельчаки — ребята второго курса обучения. Мы же находились пока на первом и, несмотря на великий запас хохота, улыбок и свежего неисчерпаемого ржача, над преподавателями ещё не шутили и в голове подобных помыслов никоим образом не держали.

Хочется отметить, что первый курс тянулся безумно долго. Он тёк медленнее самого густого повидла, и казалось, что никогда не соберётся окончиться. Иногда чувствовалось, что он открыто издевается над нами и проверяет на выносливость. День за днём он подкидывал нам разнокалиберные задачки, испытания и проверки. Ах, этот длинный-длинный первый курс… Лишь сейчас вспоминаю о нём с упоением…

Как и положено, главная сложность начального года обучения крылась в имеющихся учебных дисциплинах. Дисциплины оказывались порой заковыристо тяжёлыми, местами непонятными, а иногда и открыто скучными. Если не брать в расчёт основных профильных — анатомию и биологию, то ещё мы проходили не очень близкие к медицине науки: высшую математику, информатику и биофизику. Хотя, как оказалось впоследствии, последний предмет всё-таки некоторыми местами соприкасался с огромным и необъятным миром врачевания.

Итак, несмотря на тягучесть первого курса, весь личный состав ещё раз убедился, что всё имеет свой конец. Не стал исключением и начальный год нашего обучения. С некоторым чувством тревоги и огромным ощущением усталости (как-никак, а заканчивался июль месяц) мы подошли к экзаменационной сессии.

О, первая сессионная пора, как ты страшна! Мозги, измученные библиотечным миром знаний, не хотят думать об учёбе и видят лишь отпуск, омываемый морем и украшенный морской галькой. Именно той Галькой, что живёт у моря и ждёт своего любимого доктора, а не каменным берегом, как многим подумалось. Но пока же Галька находилась далеко, а рядом с нами находилась другая пассия — сессия (это уже точно не женское имя). Сессия хоть и не входила в стан человека (да и ходить-то совсем не умела), но уже открыто дышала в спину и пыталась схватить нас, горемычных. И не только за горло.

Отойдя от философских и эмоциональных размышлений, могу сообщить сухие факты. А факты таковы, что в итоговом списке госпожи Сессии значились целых четыре экзамена: биология, физкультура, физика и химия. И первым испытанием для нашего полукурса (поскольку курс оказался большим, на всё время обучения его поделили пополам. — Авт.) значилась медицинская биофизика.

Давно всем известно, что зачётка начинает работать на своего хозяина сразу же после получения первой оценки. Именно поэтому любой академик на стартовом экзамене всегда стремится получить «отлично». И я даже скажу тебе больше, уважаемый читатель. Красные дипломы и золотые медали фактически закладывались, расписывались и продавались именно на первом году обучения.

Итак, зная всю ответственность предстоящего экзамена, старшина курса Антон Мелаксикамов записал себя к самому душевному преподавателю кафедры и ранним утром…надцатого июля тысяча девятьсот девяносто девятого года со всем потоком устремился на сдачу подкатившейся к горлу сессии.

Старшина курса (под данное описание может попасть любой человек, занимающий такую должность. — Авт.). Подозрителен и туповат. Шибко туповат. Главное качество — умение строить и расстраивать. Подчинёнными может называться различно — от ненавистного «Макака» или «Обезьяна» до официально нейтрального «товарищ старшина». В повседневной жизни чаще всего кличется по-свойски, по отчеству. Например: Петрович или Аркадич. В связи с занимаемой должностью имеет определённые льготы: более высокие оценки, выбор преподавателей, частые увольнения и отсутствие нарядов (в смысле не платьев, а дежурств: наряд по камбузу, дежурный по курсу и т. д.). Как правило, старшина курса назначается из числа старослужащих, которые уже хлебнули прелести армии и чётко знают все тягости и лишения военной службы.

Итак, старшина (в нашем случае — Антон Аркадьевич) зашёл в учебный класс. Амбициозно выбрав билет, он неторопливо сел за парту и приступил к изнуряющему процессу приготовления. Преподаватель уже вовсю погрузился в экзаменационную работу, слушая ответ ранее пришедшего на экзамен курсанта. Воспользовавшись удобным моментом, старшина (как и прочие экзаменующиеся) аккуратно полез в карман за шпорами (они же шпаргалки, они же списалки, в общем, вспомогательные бумажки) и не спеша потянул их на себя. К сожалению, в кармане оказалось чересчур много нужных бумажек, вследствие чего какая-то часть приготовленного материала предательски упала на пол. Не ожидавший подобной подставы Аркадич похолодел.

Преподаватель же сидел, словно святая дева Мария, и на звук падающей бумаги (а он отлично резонировал по ушам, поскольку здание физики старое и огромное) никак не отреагировал. Бережно собрав шпоры, Антон отыскал нужные и принялся строчить ответ настолько тщательно, насколько подобное оказалось возможным. Ответить на память, самому и без бумажки — он и в страшном сне не мог себе такого представить.

Спустя четыре человека наступила очередь Антона «выходить к доске». Усевшись рядом с экзаменатором, старшина прочитал всё, что находилось в его незатейливом списке. Местами он запинался, местами не мог разобрать записи (медицинский почерк уже проявился), но тем не менее честно изложил всю касающуюся билета информацию. Преподаватель скорее для порядка, нежели для завала, выдал несколько вопросов по теме второй и третьей части билета, на которые старшина, пролистав свои бумажки, лишь испуганно похлопал глазами. Хлоп-хлоп.