Мальчик из Уржума - Голубева Антонина Григорьевна - Страница 6

• Предыдущая
• 6/42
• Следующая

Иные хозяева нищих от окошка прогоняют. А то и злыми собаками припугнут.

Начала бабушка советоваться с людьми. Пошла к своей соседке, к Санькиной матери, Устинье Степановне.

- Как быть, Степановна? Пропадаем. Хлеба черного ребятам, и того вдосталь нет. Уж не долог мой век - помру. Пенсия в казну пойдет, а что с внуками будет?

Думали они, думали вместе и рассудили так: одно остается - пойти бабушке в приют, попросить, чтобы взяли туда ее внуков.

Но просить легко, а выпросить трудно.

Приют содержался на деньги купцов и чиновников. Было в приюте всего сорок мест. А бедняков, желающих отдать в приют своих ребят, в городе больше сотни насчитывалось. Без знакомого человека тут уж никак не обойдешься. И надумала бабушка Маланья сходить к своему прежнему хозяину, чиновнику Перевозчикову. У него большое знакомство среди уржумского начальства было, и сам с женой часто в гости к председателю благотворительного общества хаживал - в карты играть.

Надела бабушка самую лучшую кофту, вытащила из зеленого сундука кашемировый платок: как-никак к господам идет - надо поприличнее одеться. Пришла она к чиновнику Перевозчикову, стала просить похлопотать за ее внуков, чтоб их в приют приняли.

- Откажут тебе, Маланья Авдеевна, - сказал Перевозчиков. - У тебя ведь собственный дом имеется. Домовладелицей считаешься.

Бабушка от обиды чуть не заплакала.

- Ну и дом! У иного скворца скворечник лучше. Из-под пола дует, стены осели, двери скособочились. Окна силком открывать приходится: все рамы порассохлись. Одна слава, что дом!

Выслушал Перевозчиков бабушку, почесал подбородок.

- Ну ладно, старая. Придет комиссия, посмотрит твой дом. Но ведь ты, кажись, кроме всего прочего, николаевская солдатка, пенсию за мужа получаешь.

- Вот, батюшка, от этой самой пенсии я и прошу внуков в приют устроить. До того эта пенсия велика, - заплакала бабушка Маланья и стала по пальцам считать, сколько в день на четырех человек от ее большой пенсии приходится.

Получилось по две копейки с грошиком на человека.

- Ну ладно, Маланья Авдеевна, иди домой - похлопочу за твоих внуков, пообещал Перевозчиков и велел бабушке Маланье заглянуть к нему через недельку.

Поблагодарила его бабушка, поклонилась в пояс и пошла домой. У ворот ее встретила Лидия Ивановна, жена Перевозчикова. Поговорила с ней и тоже пообещала похлопотать за внуков. Бабушка и ей в пояс поклонилась. Ребятам о приюте старуха пока еще ничего не говорила.

Жалела их, уж очень тосковали ребята после смерти матери. Особенно скучал Сережа. Увидит материнскую шаль на гвоздике и расплачется. Наденет бабушка старую выцветшую кофту Кузьмовны, Сережа посмотрит и сразу вспомнит, как мать в этой самой кофте ходила с ним в лавку Шамова и купила ему как-то розовый мятный пряник. А иной раз позабудет, что у него мать умерла. Заиграется на дворе, захочется ему есть, вбежит в сени, раскроет дверь нараспашку и крикнет:

- Мама! Мам!..

И остановится на полуслове. Вспомнит, что нет у него больше матери. Постоит один в темных сенях и пойдет тихонько обратно во двор.

Несколько раз начинала бабушка с ребятами разговор о том, что не прокормить ей, старой, троих внучат. Ведь ей, может, помереть скоро придется, а они когда еще на ноги станут.

Ребята слушали и не знали, куда она клонит. А старуха думала про приют и всё ждала, что-то скажет ей чиновник Перевозчиков. Долгой показалась ей эта неделя. Но вот наступил срок. Опять пришла старая к Перевозчикову, а он говорит: "Зайди-ка еще через недельку". Три раза бегала бабушка к чиновнику и только на четвертый ответ получила.

- Ну, поздравляю, Маланья Авдеевна. Одного можно в приют устроить, сказал Перевозчиков.

- Как одного? Я, батюшка, за троих просила.

- Нельзя всех в приют принять. Возраст не подходит, - стал объяснять Перевозчиков. - Сколько лет старшей?

- Анюте-то? Одиннадцать будет.

- Многовато.

- А Лизаньке пять годков исполнилось. Тоже не подходит?

- Это маловато.

- Сереже восемь стукнуло.

- Ну вот эти годы самые подходящие для приюта. Сережу и веди.

"Чего ж тут рассуждать, надо сразу соглашаться", - подумала бабушка и стала благодарить Перевозчикова.

Придя домой, рассказала она об этом Устинье Степановне.

- Ну что ж, - ответила та, - для мальчика, пожалуй, и лучше, что он в приют попадет. Ему образование, ремесло обязательно нужно. А в приюте, говорят, мальчиков сапожному ремеслу и переплетному учат да еще корзины и шляпы из соломы плести.

"И верно, - подумала бабушка, - вырастет Сережа, будет у него свой кусок хлеба, а с ремеслом человек никогда не пропадет. Будет Сережа сапожником и, может, до такого мастерства дойдет, что станет господские башмаки шить с высокими каблуками. За такие башмаки уржумские богачи с Большой улицы дорого платят".

Глава VI

В ПРИЮТ

И вот позвала бабушка Сережу со двора, где он с ребятами играл.

Начала с ним разговор издалека. Вспомнила про свою молодость, когда еще без очков нитку в самую тонкую иголку вдевала и лучше всех песни в деревне пела. А сарафана праздничного у ней не было. В бедности жили - тоже сиротой выросла.

Слушает Сережа бабушку, а сам с ноги на ногу переступает - хочется ему на двор к ребятам убежать, да нельзя. Бабушка всё говорит и говорит. Про сарафан кончила рассказывать, про теленка начала, какой у них в деревне занятный теленок был, весь рыжий, а на лбу и на груди по белому пятнышку. Заслушался Сережа, а бабушка вдруг и говорит:

- Завтра мы с тобой в приют пойдем.

- Не хочу в приют.

- Что ты, Сереженька, как это - "не хочу"? Что мы будем делать, на что жить станем? А в приюте тебе хорошо будет. Мальчиков в приюте много.

- Не пойду! Не хочу! - закричал Сережа. Да как затопает ногами, как заплачет. Затрясся весь...

Начала его бабушка уговаривать. Да разве уговоришь! Боится Сережа приюта. Он хоть сам в приюте не был, да они с Санькой не раз видели приютских. Их каждое воскресенье утром водят к обедне в острожную церковь.

Идут они по-двое, тихо-тихо, словно старички и старушки, даже спину по-стариковски гнут. Что девочки, что мальчики - все наголо острижены. У девочек длинные серые платья, а у мальчиков темные ситцевые рубахи и черные штаны. Позади тетенька всегда идет, - верно начальница ихняя, строгая такая, в черной длинной юбке. На глазах очки в золотой оправе. Черный шнурок от очков за ухо заложен. Если день пасмурный, так начальница в руке зонтик с костяной ручкой держит.

Вот теперь и ему тоже придется ходить с приютскими. И мальчишки с Воскресенской улицы будут дразнить его из-за угла: "Сиротская вошь, куда ползешь?"

Уж из приюта не выпустят! Не побежишь с Санькой на Уржумку купаться. Не придется больше прятаться на старом сеновале и ловить у мельницы щуренков.

- Бабушка, миленькая, не отдавай в приют! Я работать буду. Рыбу стану ловить, на базаре продавать. А то пойду дрова пилить.

Бабушка даже заплакала, слушая его. А потом пришла Устинья Степановна и стала уговаривать бабушку отложить еще на один день отправку Сережи. Может быть, за день мальчишка успокоится и сам поймет, что ему нужно итти в приют.

- Придется, видно, еще на денек оставить, - согласилась бабушка.

Ночью, когда все заснули, Сережа на полатях долго просил сестру Анюту, чтобы она уговорила бабушку не отдавать его в приют.

Только бы не отдавала, а уж он постарается много денег заработать. Можно будет каждый день варить щи, кашу, а черного хлеба будет столько, что даже не съесть. Ну, а если без приюта никак нельзя, так пусть отдают всех троих, а то почему это он один оказался дома лишний?

- Попросишь?

- Попрошу, - пообещала Анюта.

* * *

Просьбы Анюты не помогли. Через день бабушка, не говоря ни слова, стала собирать Сережу в приют. В это утро к ним зашла Лидия Ивановна Перевозчикова. На Лидии Ивановне была белая батистовая кофточка в прошивках и шелковая черная юбка, которая шуршала на ходу. На серебряной цепочке раскачивалась желтая кожаная сумочка - ридикюль. От Лидии Ивановны хорошо пахло духами, и сама она была ласковая и грустная.

• Предыдущая
• 6/42
• Следующая